Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1 - Валерий Гитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Видиций, поразмыслив, отправляется к Валерию Публиколе.
Тот, выслушав раба, запирает его в одной из комнат своего дома, а сам с небольшой группой слуг и друзей спешит к дому Аквилиев, где захватывает и заговорщиков, и петицию с их заверениями в верности Тарквинию.
По его инициативе срочно созывается народное собрание, и приведенный на форум раб Виндиций начинает давать показания…
Собрание сначала ошеломленно молчит, а затем из сострадания к Бруту решает изгнать из Рима его сыновей-заговорщиков.
Брут, будто не слыша этого вердикта, обращается к своим сыновьям: «Тит! Валерий! Почему вы не отвечаете на обвинения?» В ответ — молчание. Повторив трижды свой вопрос, Брут обращается к ликторам: «Действуйте как надлежит!»
Исполнители судебных вердиктов, не обращая внимания на крики ужаса, которые неслись из толпы, хватают юношей, срывают с них одежду, секут розгами, рубят головы, а затем, когда все уже было кончено, удаляются, предоставив другим завершать судебное заседание.
И тогда, и в последующие времена находилось немало тех, которые закатывали глаза и всплескивали руками со стоном: «Но ведь родные же сыновья!» Но ведь наказывается же не сын, а измена, предательство, вероломство, и пожалеть в этом случае сына — значит пожалеть зло, пожалеть преступление, то есть совершить то, что является еще большим злом.
КСТАТИ:
«Если сын твой вышел из отроческого возраста дерзким и бесстыжим, склонным к воровству и лжи, сделай его гладиатором. Дай ему в руки меч или нож и молись Богу, чтобы он поскорее был растерзан зверьми или убит. Ибо если он останется в живых, то из-за его пороков погибнешь ты. Не жди от него ничего хорошего. Плохой сын пусть лучше умрет…»
Менандр
А те, которые ужасаются, любят еще говорить, что дети — наше продолжение, наше бессмертие. Бред профессионального семьянина, которому уж очень хочется выдать желаемое за действительное. Это кошки обретают бессмертие в своих котятах, а человек в своих свершениях сугубо человеческого свойства, и реализация способности к размножению тут ни при чем…
К тому же Брут — государственный муж, как принято говорить, и он не имеет права свои животные привязанности ставить выше интересов государства. В таком случае голову прежде всего нужно рубить подобному государственному деятелю, а потом уже его преступному потомству.
Ну, а после того как Брут покинул судебное заседание, ошеломленные его суровой справедливостью заговорщики, в частности представители семейства Аквилиев, видя нерешительность Коллатина, второго консула, потребовали выдачи своего раба Виндиция, главного свидетеля обвинения.
И что же? Коллатин, изнывающий от желания спасти негодяев-племянников, выказывает готовность не только выдать Виндиция, но и вообще распустить собрание. Но Валерий Публикола твердо заявляет, что не выдаст свидетеля и не позволит распустить собрание, то есть помиловать изменников. На форуме завязывается потасовка между патриотами и сторонниками заговорщиков. В это время возвращается Брут и с ним надлежащий порядок. Коллатин отстранен от участия в заседании, да и вообще от должности консула. На его место избирается Валерий Публикола. А судьи единогласно приговаривают изменников к смерти. Приговор исполняется тут же и немедленно.
Став консулом, Валерий Публикола предпринимает ряд шагов, направленных на завоевание всенародной любви. Самым эффектным из этих шагов можно считать следующий. Он разрушил до основания свой роскошный дом на Палатинском холме, дабы не подчеркивать свое превосходство над среднестатистическим римлянином. Народ это оценил по достоинству, и Публикола из надменного и чванливого олигарха враз превратился в «своего парня», тем более бездомного. Впрочем, ему вскоре народ выделил участок земли, на котором был выстроен дом просторный, но без претензий на изящество, так раздражающее простых людей…
А вот что безоговорочно принимается простыми людьми, так это захват чужих территорий. Простые люди никогда не осудят действия своих правителей в этом направлении. Они будут охотно собираться на митинги в поддержку политики правительства и восторженно одобрять выступления косноязычных ораторов относительно того, что «если разобраться, так это ж наша исконная земля» или «житья от них нет» (это при том, что «их» никто никогда в глаза не видел), а еще — самое потрясающее — «если не мы, то…» Простой народ, он всегда патриотичен, он никогда не скажет, как эти паршивые интеллектуалы, что это «незаконное вторжение»», «агрессивная политика» или «оккупация», ни в коем разе!
КСТАТИ:
«Патриотизм — это последнее прибежище негодяя».
Сэмюэль Джонсон
Римляне были патриотами в самом широком понимании этого слова, так что можно лишь посочувствовать из соседям сначала по Аппенинскому полуострову, затем — по северному Средиземноморью, а затем… Как известно, аппетит приходит во время еды.
КСТАТИ:
«Многие почему-то думают, что несправедливые завоевания менее позорят государства, чем кражи — отдельных лиц».
Клод Анри Гельвеций
В V веке до н.э. простые римляне — плебеи — добились права ежегодно избирать своих защитников — народных трибунов, которым вменялось в обязанность держать открытыми двери своих домов в любое время суток, чтобы любой плебей мог обрести там законную защиту.
Естественно, эти трибуны были беззастенчивыми популистами, добиваясь благосклонности плебеев, претензии которых к окружающей жизни чисто по-плебейски превалировали над возможностями их удовлетворения.
Так же естественно, что благоразумные общественные деятели пытались по мере сил сдерживать популистский азарт народных трибунов, а это подчас чревато было весьма опасными последствиями.
КСТАТИ:
«Народ — парень дюжий, но злокозненный».
Томас Гоббс
Весьма поучительна история римского аристократа Гая Марция Кориолана (ок. 493 г. до н.э.), который, вступив в жестокий конфликт с народными трибунами, навлек на себя общественное осуждение и вечное изгнание.
И никто не принял во внимание то, что этот человек — известный общественный деятель, отец славного семейства и храбрый полководец, во многих битвах приумноживший военную славу Рима.
Изгнанника охватывает жажда мести.
И вот здесь-то требуется уточнить, кому именно собирался мстить Марций Кориолан, своей отчизне или державе, что отнюдь не одно и то же. Я не устану повторять, что отчизна и держава — вовсе не синонимы, как на этом настаивают правители всех времен и народов, что отчизна — это мать, а вот держава — всего лишь устройство, государственная машина, которую любят только те, разве что, которым позволено лакать из ее корыта, а вот все остальные могут лишь уважать, да и то если есть за что… Бывают случаи, когда интересы державы вступают в противоречие с интересами отчизны, и тогда, думается, любой нормальный человек окажет предпочтение матери…
Так что, Марций Кориолан решил выяснить отношения с державой, на что имел полное право, потому что машина — не мать. А мать была для него самой большой любовью и самым высоким авторитетом. Держава, изгнавши его, тем самым оторвала от матери, а такое не прощается, тем более людьми, подобными Кориолану.
Он направился во владения вольсков, могучего племени, успешно пресекавшего римскую экспансию, где предложил свои услуги в качестве полководца. Его предложение было встречено с радостью: воинская слава Марция Кориолана была залогом грядущих побед.
Не теряя времени, вольски объявили римлянам войну и вторглись в их владения. Войско под командованием Кориолана занимает позицию в непосредственной близости от стен Вечного Города, где никак не ожидали такого поворота событий. В Риме воцаряется паника. Сенат не находит ничего лучшего чем направить к Марцию Кориолану делегацию, которая должна объявить изгнаннику, что он прощен и может вернуться в город, разумеется, не в роли командующего вражеским войском.
Марций Кориолан встречает посланцев сената довольно холодно. Он требует безоговорочного возврата вольскам отнятых у них земель и предоставления им прав римского гражданства, так как мир должен основываться на справедливости и равенстве. На обдумывание своих требований Кориолан дает римлянам тридцать дней, и ни дня больше.
Сам же он в это время разоряет земли союзников Рима, захватив семь больших городов. Это уже блокада, причем настолько мощная, что прорвать ее у римлян нет никакой возможности.
В назначенный день делегация осажденных вновь приходит в стан вольсков и с истинно римской надменностью предлагает Марцию Кориолану увести свое войско за пределы римских владений, разоружить его, а там, мол, посмотрим на поведение этих мятежников и, может быть, дадим им гражданство, если они будут того заслуживать.
