Зарубежный детектив XX века. Популярная библиографическая энциклопедия - Сергей Бавин

По времени и месту вхождения в детективную литературу англичанин Г. К. Честертон (1874–1936) должен рассматриваться как один из основателей жанра. Известность его, без сомнения, велика, однако тип детектива, предложенный Честертоном, не нашел прямых последователей. Лишь в самом общем, концептуальном плане можно отметить преемственность идей, заложенных им, в творчестве, например, Жоржа Сименона.

Детективная новеллистика, приверженцем которой был Честертон, не получила широкого распространения в XX в. Известно, например, что Агата Кристи, написавшая, помимо романов, немало рассказов с участием Пуаро, мисс Марпл и др., весьма скептически оценивала возможности малого жанра с точки зрения развития детективной интриги. Как бы там ни было, английский детектив первой трети двадцатого столетия создал неплохие образцы именно в этом жанре.

Авторитет писателя подтвержден и тем фактом, что при образовании в Лондоне Детективного клуба его первым президентом в 1928 г. был избран Честертон.

Честертон писать начал довольно рано и к 1910-м г. был уже известным, весьма оригинальным мастером. Литература тайны и приключения несомненно много приобрела с появлением сборника новелл «Клуб удивительных профессий» (1905), философско-иронического романа «Человек, который был четвергом» (1908), где злые знаменитые парадоксы автора направлены на пародирование «революционного» переустройства английского общества… Однако его наиболее устойчивая литературная известность связана не с этими (и рядом других романов и эссе) произведениями, а с созданием уникального в своем роде образа расследователя — католического священника отца Брауна.

Отец Браун, толстенький неприметный коротышка с высоким голосом и неизменным большим черным зонтом, герой пяти сборников рассказов, написанных в период с 1911 по 1935 г., без сомнения, один из самых странных сыщиков-любителей в мировой литературе.

Автор словно задался целью скомпрометировать его интеллектуальное и нравственное превосходство над окружающими негативным портретом. «Маленький священник из эссекской деревни воплощал самую суть этих скучных мест: глаза его были бесцветны, как Северное море, а при взгляде на его лицо вспоминалось, что жителей Норфолка зовут клецками…» Таким предстает отец. Браун при первом «выходе» к читателю («Сапфировый крест»). Да и позже он удостаивается не намного более лестных характеристик: Браун «смотрел в пространство бессмысленным идиотским взором. Он всегда казался идиотом, когда его ум работал особенно напряженно»; у него «рыбьи глаза», «не очень-то изящная походка» и т. п.

Честертон мало озабочен «пропиской» своего героя. Деревня в графстве Эссекс довольно быстро была забыта, отец Браун мельком упоминает иногда о своем приходе в лондонской «маленькой церкви за углом», а чаще он просто оказывается в ситуации, требующей незамедлительного расследования, в разных точках Англии и далеко за ее пределами. При этом процесс расследования весьма своеобразен. Отец Браун — священник, а не полицейский, и этим объясняется его отношение к преступнику: главная задача расследователя — обнаружив виновного, постараться наставить его на путь истины. «Мне все известно, но никто другой не узнает ничего; тебе самому решать, я отступаюсь и сохраню эту тайну, как тайну исповеди. Решай, ибо ты еще не стал настоящим убийцей, не закоснел во зле», — говорит священник Уилфриду, решившему радикально пресечь грехопадение своего брата — большого ходока по чужим женам («Происшествие в Боэн Биконе»).

Преуспел в этом деле отец Браун всерьез лишь однажды, но об этом случае нельзя не упомянуть. Речь идет о знаменитом воре Фламбо, против которого отец Браун действует в нескольких рассказах первого сборника и который со временем становится лучшим другом священника, порывает с преступным прошлым, работает частным сыщиком, а потом уезжает в Испанию, заводит семью и сам становится священнослужителем. В «Тайне Фламбо» он, шокировав одного из своих гостей, американца Чейса, признается, что он — тот самый вор, за которым «по сей день охотится полиция обоих полушарий», и ничто не могло остановить его в этом занятии двадцать лет. «Только мой друг сказал мне, что он знает, почему я краду. И с тех пор я больше не крал». Этот друг — отец Браун, перехитривший Фламбо в «Сапфировом кресте», догадавшийся, что означают «Странные шаги», разоблачивший «самое красивое преступление» Фламбо в «Летучих звездах» и т. п.

Образ Фламбо — самостоятельная ценность рассказов об отце Брауне; это откровенно романтический герой, «благородный разбойник, веселый грабитель богатых». Романтизм — вообще характерная черта мировоззрения и творчества Честертона. В рассказах серий об отце Брауне он проявляется и в выборе персонажей — отчасти условных, порой символических, и в системе взаимоотношений между ними, и даже в пышных пейзажных картинах — не столь частом компоненте детектива, чтобы игнорировать их наличие, их ярко выраженный настроенческий смысл. «Тысячи рук леса были серыми, а миллионы его пальцев — серебряными. В сине-зеленом сланцевом небе, как осколки льда, холодным светом мерцали звезды… Черные промежутки между стволами зияли бездонными черными пещерами неумолимого скандинавского ада — ада безумного холода… Ничто не располагало в такую ночь к осмотру кладбища. И все-таки, пожалуй, его стоило рассмотреть».

Отец Браун — олицетворение религиозной веры в ее земном переосмыслении (недаром целый сборник — «Неверие отца Брауна» — посвящен разоблачению мистических настроений, охвативших в 20-е гг. значительную часть английского общества). Он, если можно так выразиться, практик-проповедник, «ловец человеков», не ждущий покаяния на пороге храма, а активно ищущий заблудшие души в их греховной мирской «среде обитания».

В силу такой ориентации героя писатель, естественно, склонен в качестве криминальных сюжетов избирать нестандартные ситуации из сферы морально-нравственных отношений, невозможность разрешить которые «мирным путем» приводит человека к преступлению. Блестящий пример такого рода — в «Страшном преступлении Джона Боулнойза». Сэр Клод ненавидит великого философа Боулнойза за его отрешенность от земных проблем и, в частности, за то, что тот не реагирует «должным образом» на ухаживания Клода за миссис Боулнойз. Расценив подобное «равнодушие» как смертельное оскорбление, сэр Клод решается на самоубийство (что, конечно, больше напоминает поведение средневекового самурая, нежели британского джентльмена XX столетия), но обставляет дело так, чтобы на витающего в облаках философа пало-таки серьезное подозрение в убийстве на почве ревности. Отдельные детали рассказа обязаны своим существованием едкой зоркости автора-нравоописателя: Боулнойз сам открыл дверь журналисту и сообщил, что он «ушел в парк». Журналист ни на секунду не усомнился в информации, ибо в приличном английском доме дверь должен открывать слуга, а не хозяин… Отец Браун, оказавшийся в эпицентре событий, проявляет, помимо тонкого понимания психологии ущербного, закомплексованного сознания, основательную осведомленность в криминалистике.

В «Алиби актрисы» основа расследования преступления на театральной сцене — в «четком» разграничении психологии поведения «немок» и «итальянок», а весьма специфические черты латиноамериканского характера, понятные отцу Брауну, однако неведомые впечатлительному, но недалекому журналисту, стали альфой и омегой рассказа «Скандальное происшествие с отцом Брауном».

Примечательно, что в рассказах Честертона львиная доля читательского внимания оказывается направленной не на детективное расследование, а на знакомство с бытом и нравами общества. Эта позиция обеспечивается творческим методом героя-сыщика, который подробно декларирован в одном из поздних рассказов.

Однажды, будучи в гостях у своего друга Фламбо в Испании, отец Браун подвергся пристрастному «допросу» со стороны американского путешественника и журналиста Чейса.

«— Мы видим, что ваш метод очень отличается от методов других детективов — как вымышленных, так и настоящих. Кое-кто даже высказывал предположение, что у вас просто нет метода.

Отец Браун помолчал, потом слегка шевельнулся — или просто подвинулся к печке — и сказал:

— Простите… Да… Нет метода… Боюсь, что у них нет разума…

— Я имел в виду строго научный метод, — продолжал его собеседник. — Эдгар По в превосходных диалогах пояснил метод Дюпена, всю прелесть его железной логики. Доктору Уотсону приходилось выслушивать от Холмса весьма точные разъяснения с упоминанием мельчайших деталей. Но вы, отец Браун, кажется, никому не открыли вашей тайны… Кое-кто у нас говорил, что ваш метод нельзя объяснить, потому что он больше, чем метод. Говорили, что вашу тайну нельзя раскрыть, так как она — оккультная…