Ночная смена (сборник) - Кинг Стивен

– И взяли?

– Нет. – Биллингс снова посмотрел на свои руки, и лицо его исказилось. – Как я мог сказать Рите, что был не прав? Мне следовало быть сильным. Она всегда была размазней… Вспомнить хотя бы, как легко она легла со мной в постель, когда мы еще не были женаты.

– Но и вы легли с ней в постель не менее легко, – заметил Харпер.

Биллингс замер и медленно повернулся к Харперу:

– Умника из себя строите?

– Нет, что вы, – ответил Харпер.

– Тогда дайте мне рассказать все, как я хочу, – резко бросил Биллингс. – Я пришел к вам, чтобы снять груз с души. Я не собираюсь рассказывать о своей интимной жизни, как бы вы этого ни ждали. У нас с Ритой с сексом все было в порядке, без всякой грязи. Я знаю, многим нравится об этом разглагольствовать, но я не из таких.

– Хорошо, – кивнул Харпер.

– Хорошо, – с нажимом отозвался Биллингс. Он, казалось, потерял нить разговора и постоянно косился на плотно закрытую дверцу стенного шкафа.

– Мне открыть его? – спросил Харпер.

– Нет! – поспешно ответил Биллингс и нервно хохотнул. – Зачем мне пялиться на ваши галоши?… Бука забрал и ее. – Биллингс потер лоб, словно освежая воспоминания. – Где-то через месяц. Но до этого кое-что произошло. Однажды ночью я услышал шум. Когда она закричала, я быстро открыл дверь – в коридоре горел свет, – и… она сидела и ревела в кроватке, и… что-то шевельнулось. Там, в темноте, у чулана. Что-то скользнуло туда.

– А дверь чулана была открыта?

– Едва заметно. Чуть-чуть. – Биллингс облизнул губы. – Ширл не унималась, все кричала про Буку. И еще что-то, вроде «зверь». Правда, она выговаривала только «вель». У всех детей бывают проблемы с буквой «р». Рита тоже прибежала и спросила, что случилось. Я сказал, что ребенка напугали тени на потолке от раскачивающихся деревьев на улице.

– Двель? – спросил Харпер.

– Что?

– Двель… дверь. Может, она пыталась сказать «дверь»?

– Может, – отозвался Биллингс. – Может, и так. Но не думаю. Я думаю, она сказала «зверь». – Он снова стал поглядывать на дверцу шкафа. – Зверь, плохой зверь. – Он почти шептал.

– Вы заглянули в чулан?

– Д-да. – Биллингс так сильно сжал руки на груди, что на всех костяшках проявились белые полумесяцы.

– И что там было? Увидели что-нибудь необыч…

– Ничего я не увидел! – внезапно закричал Биллингс.

И тут его прорвало, слова полились из него, словно кто-то вытащил черную пробку из дна его души:

– Когда она умерла, я нашел ее, всю черную. Всю черную. Она проглотила собственный язык и стала черная, как негры на ярмарке, и… она смотрела на меня. Ее глаза, пустые, как у чучел животных, блестящие, страшные, словно стеклянные шарики, и они говорили: «Оно добралось до меня, папа, ты дал ему убить меня, ты убил меня, ты помог меня убить…»

Поток слов иссяк. По его щеке скатилась единственная слеза, крупная и безмолвная.

– Это была судорога. У детей такое случается. Неправильный сигнал из мозга. В Хартфордской больнице сделали вскрытие и сказали, что из-за судороги язык перекрыл ей дыхание. А мне пришлось возвращаться домой одному, потому что Риту оставили в больнице под капельницей с успокоительным. Она совсем обезумела. И мне пришлось возвращаться в тот дом в одиночестве, и я знал, что у детей просто так судорог не бывает, нечего все валить на мозг. Можно напугать до судорог. И мне пришлось возвращаться в дом, где оставалось это. – Он перешел на шепот: – Я спал на диване. С включенным светом…

– Что-то произошло?

– Мне приснился сон, – сказал Биллингс. – Я попал в темную комнату, и там было что-то, что я… я не мог рассмотреть… что-то в чулане. Оно издавало звук – вроде чавканья. Вспомнились комиксы, что я читал в детстве. Кажется, «Байки из склепа». Господи! Там был парень, Грэм Инглс, так он мог изобразить самую кошмарную тварь этого мира – и кое-что из других миров. В одном рассказе женщина утопила своего мужа. Привязала к ногам бетонные блоки и сбросила в затопленный карьер. А он вернулся. Весь в гнили, зеленый, рыбы у него глаза выели, в волосах тина. Он вернулся и убил ее. И я, проснувшись посреди ночи, почувствовал, будто нечто склонилось надо мной. Нечто с длинными, звериными когтями…

Доктор Харпер взглянул на цифровые часы, врезанные в крышку его стола. Лестер Биллингс говорил уже почти полчаса.

– Когда ваша жена вернулась домой, каким было ее отношение к вам?

– Она по-прежнему любила меня, – с гордостью сказал Биллингс. – По-прежнему слушалась меня. Жена должна знать свое место в семье, верно? От всей этой эмансипации одни проблемы. Главное для человека – знать свое место в жизни. Свое… свою…

– Пристань?

– Точно! – Биллингс щелкнул пальцами. – Точно сказано. И жена должна подчиняться мужу. Ну да, первые четыре-пять месяцев после похорон она была бледная, как тень, бродила по дому, не пела, не смотрела телевизор, не смеялась. Но я знал, что она оправится. К младенцам не так сильно прикипаешь – через какое-то время, чтобы вспомнить, как они выглядели, приходится брать фотографию с комода. Она хотела еще ребенка, – добавил он мрачно. – Я говорил, что это плохая идея. То есть не вообще, а в то время. Я сказал ей, что нам нужно выдержать паузу, чтобы пережить случившееся и научиться радоваться друг другу. Раньше у нас такой возможности не было. Если мы хотели пойти, например, в кино, требовалось искать няню. Нечего было и думать о том, чтобы выбраться в город на бейсбол, если ее предки не согласятся забрать детей на ночь – моя-то мамаша с нами вообще дел иметь не хотела. Она говорила, что Рита – бродяжка, обычная панельная подружка. Мама их всех панельными подружками называла. Представляете? Она как-то усадила меня и принялась рассказывать про всякие болезни, которые можно подхватить, если пойти к б… к проститутке. Как на твоем хре… на твоем пенисе появляется маленький прыщик, и на следующий день, глядишь, уже почернел и отвалился. Она даже на свадьбу не пришла.

Биллингс задумчиво побарабанил пальцами по груди.

– Ритин гинеколог продал ей такую штуку, ВМС называется, внутриматочная спираль. Реально работает, доктор сказал. Она просто вставляется в женскую… туда, в общем, и все. Яйцеклетка не оплодотворяется. Вы даже и не узнаете, что там что-то есть. – Он невесело улыбнулся, глядя в потолок. – И впрямь не поймешь, есть там что-то или нет. И вот через год – она уже снова беременна.

– Стопроцентной гарантии контрацепция не дает, – сказал Харпер. – Таблетки эффективны только в девяноста восьми процентах случаев из ста. Спираль тоже не обеспечивает полной защиты. Ее может вытолкнуть спазм, сильный менструальный поток или, в крайне редких случаях, мочеиспускание.

– Ну да. А еще ее можно просто достать.

– Тоже правда.

– И что дальше? Она начинает вязать малюсенькие носочки, поет в ванной комнате и банками ест соленые огурцы. Сидит у меня на коленях и болтает о том, что это, наверное, воля Провидения. Блин.

– Ребенок родился на следующий год после смерти Ширл?

– Да, в декабре. Назвали мальчика Эндрю Лестер Биллингс. Я к нему даже не прикасался сначала. Сказал, раз уж она облажалась, пусть теперь сама разбирается. Я понимаю, как это звучит, но вспомните, что мне довелось пережить. Но знаете, потом он меня покорил. Единственный из всего потомства он был похож на меня. Денни был копией матери, Ширл не походила ни на кого, кроме, может, моей бабушки Энн. А Энди был – вылитый я. Я начал играть с ним, возвращаясь с работы. Он хватал меня за палец и гулил. Всего девять недель от роду – а пацан уже улыбается своему папаше, представляете? А в один прекрасный вечер я уже выхожу из аптеки с очередной игрушкой для его колыбельки. Я! Человек, у которого принцип – ничего не дарить ребенку, пока тот не сможет сказать «спасибо», потому что маленькие дети не ценят подарков. И вот купил я ему эту вертящуюся музыкальную хрень и в ту же минуту ощутил, как сильно его люблю. Тогда у меня уже была другая работа, весьма неплохая. Я продавал сверла фирмы «Клюэтт и сыновья». Зарабатывал приличные деньги, и когда Энди исполнился годик, мы переехали в Уотербери. Старый дом хранил слишком много плохих воспоминаний.