Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник) - Артем Рыбаков

– Это остатки разбитых частей или специально организованные группы? – как обычно, негромко спросил Лахузен.

– И то, и то… В дивизионных тылах много специальных групп, организованных как НКВД, так и партийными подразделениями. Я как раз ехал допрашивать одного из членов такого отряда. Надо сказать, господа, что захват члена такой «банды» живьем – большая удача. Эти «ночные воры», как прозвали их наши солдаты, крайне редко попадают в плен.

– Неужели они настолько фанатичны, что сами лишают себя жизни? – снова поинтересовался Лахузен.

– Нет, Эрвин, – ответил вместо лейтенанта фон Бентивеньи, руководитель контрразведывательной службы. – Насколько мне известно, они так «достают» нашу солдатню, что те особо не церемонятся. Час назад, к примеру, пришло сообщение, что эти «бандиты» разгромили хлебопекарную роту севернее Смоленска. Минимум сутки целой дивизии теперь сидеть без хлеба.

– Совершенно верно, господин оберст-лейтенант! – подтвердил слова начальства фронтовик. – Солдаты очень злы на них. Но и фанатизм сбрасывать со счетов не стоит. Мне известно о трех случаях, когда взятый в плен «вор» набрасывался на конвоиров или офицера, ведшего допрос.

– Но хоть что-то о структуре и способах действий этих возмутителей спокойствия вы знаете? – Адмирал машинально почесал кончик длинного носа.

– Да, господин адмирал! – лейтенант чуть не вскочил с кресла, и Канарису пришлось жестом показать ему, что тянуться перед начальством не надо. – К сожалению, документальных подтверждений попадает нам в руки немного, да и то приходится отправлять их в штаб армии или передавать СД, но я могу, если требуется, изложить свои наблюдения.

– За тем вас и позвали, обер-лейтенант.

– Агентура большевиков, оставленная в тылу, и так называемые партизаны пока не представляют серьезной угрозы. По крайней мере – для крупных воинских частей. Большое количество агентов и убежденных коммунистов крайне непрофессиональны, вдобавок местные жители охотно сообщают нам и службе безопасности о таких элементах. Навыки конспирации они зачастую игнорируют. Налаженных разведывательных сетей пока не выявлено.

– Ну и времени для их обнаружения у нас пока немного было, – буркнул себе под нос Пикенброк. – А хорошо законспирированную сеть обнаружить совсем не просто, лейтенант.

– Остатки разбитых войск противника могут доставить определенные неприятности, но в массе своей состоят из деморализованных солдат, основной целью которых является добраться до линии фронта или затеряться среди сельских жителей, – кивнув на комментарий оберста, фронтовик продолжил свой рассказ. – Хотя случаются и казусы вроде того случая, когда колонна снабжения северо-западнее столицы Вайсрутении была расстреляна из пушек.

– Это две недели назад, да? – уточнил Бентивеньи.

– Совершенно верно.

– Адмирал, я докладывал вам об этом эпизоде. Дело забрала Служба безопасности.

– Диверсионные же группы, господа, – продолжил подбодренный взмахом руки начальника абвера лейтенант, – это, доложу я вам, совершенно другая история. Большинство членов таких отрядов – кадровые офицеры русской тайной полиции или пограничных войск, хорошо умеющие действовать в условиях диких лесов. К тому же их тактика не подразумевает прямого боя с нашими частями. Их действия очень сложно предсказать, поскольку они варьируются от нападений на военнослужащих до обрыва линий связи и от обстрела воинских частей и колонн до поджога хозяйственных построек.

– А разведдеятельность? – спросил Пикенброк, внимательно конспектировавший все, что говорил обер-лейтенант.

– Визуальная разведка, безусловно, ведется. Агентурная – вполне вероятно. Однако следует учесть, что эти группы очень плохо обеспечены средствами связи. Функабвер пока зафиксировал всего восемь передатчиков в наших тылах, и эти случаи расследуются с особой тщательностью. Единственное – это не входит в зону нашей ответственности, а СД, как я уже сказал, крайне неохотно делится информацией. Да и на поверку оказывается, что эти передатчики принадлежат группам второго рода и их ликвидация сопряжена с определенными трудностями.

– Какими же? – Канарис, до этого момента рассматривавший фотографический портрет Франко, на котором испанский диктатор собственноручно написал посвящение ему, перевел взгляд на лейтенанта.

– Господин адмирал, – дернулся было фронтовик, но попытки вскочить все-таки не сделал, – 19 июля подразделение полиции безопасности совместно с армейскими частями предприняло попытку захватить особо наглого русского радиста, «висевшего» в эфире несколько часов. Во время операции произошел бой оперативной группы с охраной радиста, которая, по некоторым данным, насчитывала чуть ли не сотню солдат.

– Сотня? Хе! – послышался смешок Лахузена. – Что, «мясники» ушли ни с чем? Или они в качестве охраны и деревья в том лесу посчитали?

– За две минуты боестолкновения полицейские потеряли почти взвод! – В голосе фронтовика послышалась обида. – Часть из них была убита холодным оружием, часть застрелена, а остальные пострадали от мин! Во время боя оперативной группе даже пришлось отступить, а противник захватил пленных! Я думаю, что при соотношении сил меньше, чем один к трем, в пользу русских это вряд ли было возможно!

– Это вы, обер-лейтенант, многого не знаете, – оберст усмехнулся. – Ребята из Учебного полка[18] делали такие же вещи – взводом захватывали мост, который охраняла рота, а то и две, русских!

– Господин оберст, я не стал бы сравнивать русских с нашими парнями, – немного запальчиво начал Плюкер, но продолжить не успел.

– А вот этого, обер-лейтенант, мне не хотелось бы видеть у моих сотрудников! – говорил Канарис негромко, но с отчетливыми приказными нотками в голосе. – Одна из основных причин ошибок в работе разведчика – недооценка противника! И если мне память не изменяет, не далее как неделю назад группа вот таких вот, как вы изволили выразиться, «бандитов» совершила успешное покушение на рейхсфюрера. Да и действия группы, известной под кодовым названием «Медведь», ничем не уступают приключениям ребят из «Бранденбурга». Или вы не согласны, Эрвин?

На несколько мгновений в комнате установилась тишина: обер-лейтенант после отповеди столь высокого начальства просто застыл, Лахузен явно пытался понять, в чем причина лестной оценки действий противника адмиралом, обычно крайне скептически относившегося к диверсионным операциям, а Бентивеньи с Пикенброком молчали, если так можно сказать, за компанию.

– Господин адмирал, насколько мне известно, эта самая группа «Медведь» – не больше чем выдумка безопасников, охранявших тот район! – Лахузен наконец нашелся, чем ответить. – Они пытались хоть как-нибудь связать инциденты, произошедшие практически одновременно, но в разных местах. Скорее всего, торопились доложить об уничтожении разведывательной сети противника.

– Напомните мне, Эрвин, какое было расстояние между этими точками?

– Где двадцать, а где и пятьдесят километров. И это при том, что средняя скорость передвижения по так называемым «русским дорогам» равна хорошо если двадцати километрам в час. Не так ли, обер-лейтенант? Вы только что оттуда и, надеюсь, уже успели оценить состояние тамошней дорожной сети.

– Совершенно верно, господин оберст! – фронтовик уже вышел из ступора. – На основных магистралях, конечно, можно постараться ехать быстрее, но там такие заторы из войсковых колонн, что иной раз можно простоять пару часов, вообще не двигаясь. А ехать по лесным дорогам быстрее тридцати километров в час сможет или самоубийца, или профессиональный гонщик. Правда, можно принять как допущение, что русские более привычны к своим дорогам, а потому способны перемещаться по ним быстрее… – Обер-лейтенант позволил себе улыбнуться: – Но водителей у них значительно меньше, чем в нашей армии.

– Будем считать, что вам удалось меня убедить, – согласился Канарис. – Однако как вы объясните то, что многие вражеские диверсанты носят нашу форму? И владение немецким языком? Это, кажется, как раз входит в задачи контрразведки?

Глава 4

Деревня Загатье Кличевского района Могилевской области, БССР. 20 августа 1941 года. 9.03

Поскольку совместить гигиенические процедуры с косметическими вчера не удалось – банально из-за отсутствия подходящего освещения, стрижку перенесли на сегодняшнее утро. И сейчас Алик учил нашего старшину создавать правильную уставную стрижку немецкого солдата. На моей, кстати, многострадальной голове. Определенная логика в этом была – если что-то пойдет не так, криво обкоцанные патлы все равно скроются под повязкой, но оптимизма роль подопытного кролика мне тем не менее не доставляла. К тому же бинты уже не являлись необходимой деталью моего туалета, а скорее страховкой – рана практически не кровила, и в самом скором времени я собирался от них избавиться. С унылостью жизни примиряли разве что чистое белье, качественная вымытость и хорошая погода.