Рай на краю океана - Сара Ларк

Ночью же Кура была к его услугам; но она наслаждалась и самой игрой, хотя Родерик, как любовник, сильно уступал Уильяму. Куре не хватало экстазов, пьянящих кульминаций, до которых доводил ее муж, и постепенно начинала злиться на Родерика, который не возмещал ей риск забеременеть с такой же страстью. Но она забывала обо всем, стоило ей вечером выйти на сцену и услышать аплодисменты публики. Тогда она становилась счастливой, чувствовала избыток благодарности по отношению к Родерику и позже осыпала его нежностью. А Родерик проявлял себя как совершенно не тщеславный человек. Он позволял ей блистать, снова и снова посылал ее одну за занавес, чтобы принять овации слушателей, передавал ей цветы на сцене.

– Похоже, наш петух влюбился, – однажды вечером прошептал Фред Хувер, баритон, Сабине Конетти. – А малышка действительно поет все лучше и лучше. Пока что у нее есть проблемы с дыханием, но однажды она затмит нас всех – и, в первую очередь, его.

Певцы стояли на заднем плане, в то время как Барристер в пятый раз кланялся Куре на сцене. Они образовали хор, а Кура и Родерик исполняли Кармен и ее тореро.

В ответ на слова Фреда Хувера Сабина кивнула и поглядела на сияющее лицо Куры. Сомнений нет, Барристер действительно по уши влюблен в малышку. Но спасет ли это юную певицу, когда этот день придет?

Уильям был сыт по горло. Снова наступил один из тех дней, когда ему хотелось как можно скорее сбежать из Киворд-Стейшн, – если бы у него были варианты. Гвинейра продала стадо молодняка майору Ричлэнду и попросила Уильяма согнать для него животных. Поскольку погода за день до этого была многообещающей, Ричлэнд решил поехать с ним и в ту ночь остался в Киворд-Стейшн. Конечно же, они долго пировали с Уильямом уже после того, как Гвинейра и Джеймс удалились к себе, и оба были теперь с похмелья и в самом дурном расположении духа. К тому же целое утро шел дождь, и двое пастухов-маори, которых Гвинейра откомандировала к Уильяму, не пришли. В конюшне околачивался один только Энди Мак-Эрон. Уильям потребовал от старого погонщика скота, чтобы он сопровождал их с Ричлэндом; один он боялся не найти отобранных овец. Мак-Эрон, который, судя по всему, понял, что ему не остается ничего другого, если он не хочет, чтобы все окончилось позором, согласился поехать с ними. Однако задал убийственный темп и проигнорировал Уильяма, когда тот, оглядываясь на пожилого майора, попросил его ехать помедленнее. Впрочем, Ричлэнд держался довольно неплохо на своем чистокровном жеребце, и настроение ему поднимал каждый новый глоток из фляги, которую он взял с собой. В конце концов Уильям тоже стал прикладываться, а Энди отказался, лишь покачал головой.

– Только не на работе, мистер Уильям, этого мисс Гвин не любит.

Уильям, почувствовав, что его ставят на место, после этого еще больше стал отдавать должное фляге Ричлэнда, однако оказалось, что он далеко не так устойчив к выпивке, как старый солдат. Сначала он самым жалким образом потерпел поражение, когда собирал овец. Собака не слушалась его и лишь испуганно жалась к земле, когда он кричал на нее. А потом его лошадь испугалась упрямого молодого барашка, пробившего линию загонщиков, и Уильям оказался на траве.

Энди Мак-Эрон обладал железной выдержкой и сохранял спокойствие, однако майор Ричлэнд не уставал подтрунивать над хозяином на протяжении всего обратного пути на ферму. Все это было унизительно, и, кроме того, не переставая шел дождь, мужчины давным-давно промокли до нитки. В этот вечер Ричлэнд решил не возвращаться домой, а снова переночевать в Киворд-Стейшн. Уильям, конечно же, понимал, что старик не преминет развлечь МакКензи, рассказав обо всех неудачах своего спутника, накопившихся за день. И это предвещало катастрофу. Если бы только Кура вернулась! Но она, похоже, была счастлива со своим оперным ансамблем. Время от времени она писала Гвинейре восторженные письма – Уильяму не писала никогда.

Когда мужчины вернулись обратно во двор Киворд-Стейшн, в конюшнях никого не было, поэтому Уильяму пришлось самому расседлывать лошадь. Хорошо хоть, Мак-Эрон не настоял на том, чтобы он сопровождал его еще и в загоны, где на ночь разместили овец. Впрочем, от него все равно уже несло мокрой шерстью и ланолином. Уильям пришел к выводу, что в глубине души ненавидит работать с овцами.

Гвинейра и Джеймс ждали Уильяма в салоне, но никто и не собирался приглашать их обоих пропустить по стаканчику. Вероятно, по покрасневшим лицам и неуверенной походке прибывших они и так видели, что алкоголя и без того было достаточно. Гвин и Джеймс переглянулись: никакой больше выпивки перед едой, иначе вечер станет невыносимым. Вместо этого они отправили мужчин мыться и переодеваться, и, конечно же, слуга принес горячую воду сначала в комнаты гостя…

Уильям предпочел бы лечь в постель с бутылкой виски, но когда он вошел в свою комнату, которую так любовно обставлял для жизни с Курой, его ждал сюрприз: в маленьком салоне витал ароматный запах чая; печка для согревания ног обеспечивала температуру напитка; рядом стояли два стакана и бутылка рома.

Уильям не удержался. Сначала он схватил бутылку рома и сделал большой глоток. Но кто мог приготовить для него все это? Уж точно не Гвинейра или Моана с Кири. Маори не понимают таких вещей, да и дел у домашней прислуги по горло.

Уильям недоверчиво огляделся по сторонам – и услышал звонкий смех, доносившийся из ванной комнаты.

– Ужасный день! Мне пришлось заниматься в школе для маори, и вода протекала через крышу… Как можно додуматься до того, чтобы накрыть хижину пальмовыми листьями? А потом я подумала, что ты вообще на улице… должно быть, замерз…

В дверях ванной стояла Хизер Уитерспун, на лице – сияющая улыбка, поверх темного платья – передник, как у послушной горничной. Жестом она пригласила его в ванную, наполненную горячей ароматной водой.

– Хизер, я… – Уильяма разрывало между благодарностью, желанием и сознанием того, что позволить ей соблазнить себя будет верхом безумия. Но Куры нет уже так давно…

– Ну же, Уильям! – сказала Хизер. – У нас есть час, раньше стол внизу накрывать не будут. Мисс Гвин должна присматривать за кухней, мистер Джеймс сидит у камина, а Джек занят домашними заданиями. Бояться нечего. Никто не видел, что я сюда входила.

Уильям мимоходом задумался над тем, притащила ли она сама горячую воду, и не смог себе этого представить. А потом он перестал думать. Слишком заманчивой была идея нырнуть в горячую воду, позволить ей массировать ему плечи, гладить его и наконец позволить отвести в постель.

– Я ведь тоже не хочу, чтобы кто-нибудь заметил нас, – промурлыкала Хизер. – Но нам и без того тяжело. Нельзя еще и жить, как в монастыре…

С этого вечера отношения между Уильямом и Хизер вспыхнули с новой силой. Он забывал о своем нежелании и опасениях, едва оказывался в ее объятиях, и успокаивал себя тем, что Кура наверняка тоже не целомудренна, и, кроме того, когда он овладевал Хизер в темной комнате с закрытыми глазами, перед его мысленным взором стояли только лицо и тело жены…

Глава 2

Илейн О’Киф брела по главной улице городка под названием Греймут, что на Западном побережье. «Какой омерзительный городишко, – мрачно думала она. – И название подходящее!» Хотя раньше она и слышала, что город назвали по устью реки Грей, но все это напоминало Илейн серую пасть, которая грозила поглотить ее. Наверняка при хорошей погоде городок выглядел не настолько омерзительно[6]. В конце концов, Греймут был расположен на узкой прибрежной полоске между морем и рекой, и одно-и двухэтажные дома, обрамлявшие улицы, казались такими же новыми и опрятными, как и в Квинстауне.

Греймут тоже считался процветающим городком, хотя был обязан своим богатством не золотым приискам, а профессионально оборудованным угольным шахтам, открытым несколько лет назад. Илейн спросила себя, ей кажется или же в воздухе действительно витает угольная пыль и вместе с дождем и туманом мешает дышать? В любом случае атмосфера казалась ей совершенно не такой, как в родном городе, оживленном и уютном. Конечно, золотоискатели в Квинстауне надеялись вскоре разбогатеть. А шахта приносила хороший доход только своим владельцам, обрекая простых шахтеров на мрачную жизнь под землей.

Сама Илейн никогда не выбрала бы этот город, но после нескольких недель скачки по горам с нее в какой-то момент просто стало довольно. В первые дни бегства ей хотя бы повезло с погодой. Поначалу она ехала вдоль Хаас-ривер и как можно чаще старалась идти по воде, чтобы запутать следы. Впрочем, она не думала, что за ней вдогонку пошлют собак. Откуда им взяться? И даже если бы Илейн выбрала другой путь, подковы Баньши почти не оставляли следов на сухой земле. Перед днем отъезда выдалось несколько сухих дней, и погода ей благоприятствовала, пока она не добралась до земли МакКензи. А потом все стало гораздо хуже. Илейн ужасно мерзла, хотя, укладываясь спать, укутывалась в те немногие одежды, что у нее были. Конечно, помогала попона для Баньши, но чаще всего она была мокрой от пота кобылы. Кроме того, Илейн терзал жуткий голод.