Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей

Да, конечно, это тщеславие. Тщеславие характерное для вождей демократии. Но если такова уж псевдонимная традиция российских революционных кругов, то почему, в самом деле, зарубежным демократам останавливаться и не развивать этого дела дальше, параллельно с советской эволюцией?

Сегодня можно ввести в круг псевдонимов звание профессора. Чин полковника. А через несколько лет – глядишь – и вся наша заграничная республиканская демократия уже достигла небывалых социальных высот:

Канцлер Рубинштейн. Фельдмаршал Шумский. Ординарный профессор Поляков-Литовцев. Принц Уэльский П. Н. Милюков. Эрцгерцог С. Н. Волконский. Инфанта Кускова…

Вадим Белов

Опущенное забрало

Публикация и вступительная статья Аурики Меймре

Вадим Михайлович Белов (1890–1930-e), подпоручик царской армии, сотрудник журналов «Нива», «Солнце России», газет «Биржевые ведомости», «Рижский курьер» и др. изданий, автор книг «Лицо войны. Записки офицера» (1915), «Кровью и железом: Впечатления офицера-участника» (1915) и «Разумейте языцы» (1916), прибыл с семьей из Петрограда в Эстонию 18 июня 1920 г., перейдя границу нелегально. После кратковременного ареста семья поселилась в Тарту, где 30 июля Белов выступил с лекцией «О современной России: нравы, быт и культура», прочитанной позже также в Ревеле, Нарве, Иевве и Печорах.

В конце августа, уже обосновавшись в Ревеле, Белов начинает сотрудничать в местной русскоязычной газете «Последние известия», подписывая свои материалы собственным именем либо своими же инициалами (В. Б., В. Б – ов). В течение первых двух месяцев сотрудничества Белов публикует как политические фельетоны и статьи, так и литературную и театральную критику. В декабре 1920 г. политические фельетоны прекратились, чему в январе следующего года он дал следующее объяснение: «С недавних пор всякий раз, когда садишься за работу, берешься за перо, – испытываешь чувство нерешительности в справедливости и целесообразности того пути, на котором стоишь» [681].

Во время духовного кризиса Белова заинтересовала новая идея, послужившая причиной его ухода из «Последних известий» в начале апреля 1921 г. Он организовал в Ревеле газету «Свободное слово», стал ее редактором и одним из авторов. Первый номер «Свободного слова» вышел 17 апреля 1921 г. На страницах этой газеты политическое лицо Белова вырисовывается более четко, проявляется его «сменовеховство», хотя своих политических фельетонов он публикует немного.

Помимо сотрудничества в двух названных местных газетах, за время пребывания в Эстонии Белов написал по меньшей мере две книги: «Белая печать, ее идеология, роль, значение и деятельность. Материалы для будущего историка» (Пг., 1922), которая, таким образом, стала первым исследованием русской эмигрантской периодики, и «По новым вехам» (Ревель, 1921).

За два года жизни в Эстонии В. Белова и его семью несколько раз пытались выдворить из страны за просоветскую деятельность, но до 27 апреля 1922 г. ему удавалось избежать подобного поворота судьбы, однако в итоге местным властям все же удалось его депортировать. Тем не менее в марте 1923 г. следы Белова вновь обнаруживаются в Эстонии, на этот раз всего лишь на три дня: с 17 по 20 апреля он проездом находится в Ревеле, с тем чтобы отправиться дальше, скорее всего, в Ригу, где он, по сообщению рижской газеты «Сегодня», был задержан в 1926 г. и как советский шпион выслан из Латвии. Чем занимался Белов после его высылки в СССР, пока нам не известно, однако, по некоторым сведениям, в 1930-х гг. он был расстрелян как белогвардеец.

Вадим Белов

Опущенное забрало

Когда речь заходит о смелых людях, о легендарных храбрецах, о тех, в которых сознание правоты совершаемого и необходимости его осуществить берет верх над инстинктом самосохранения, над чувством естественной осторожности, над невольной растерянностью, овладевающей в минуты крайних решений, почему-то всегда имеются в виду герои, не сгибающие головы под неприятельскими пулями, совершающие изумительные по своей дерзости подвиги, часто обставленные торжественно и шумно, или отважные субъекты, ловко и бесстрашно парирующие ночью в темной улице нападения апаша… Все это так, и никто не станет отрицать то, что солдат, бегущий с фронта или простреливающий себе руку, чтобы быть эвакуированным, что офицер, прибегающий к протекции, чтобы остаться в тылу и не идти в бой, что, наконец, прохожий, при нападении разбойника покорно поднимающий «руки вверх», в то время как у него в кармане – револьвер, все они – трусы, но нельзя обойти вниманием и того обстоятельства, что в среде людей совсем не военных, в среде людей, далеких от бравых подвигов и неприятных ночных встреч в темных переулках, существует обширная группа лиц, относительно которых затрудняешься высказать свое мнение, чтобы не обозвать труса глупцом и наоборот.

Не знаю, как кто, но лично я, разворачивая газетный лист и встречая под статьями и под заметками загадочные подписи в роде, например, «Ив. Ив. Пет.», «Монокль», «Незнакомец», «Серг – в», «Читатель» и т. п., неизменно испытываю смешанное чувство удивления, досады и сожаления…

Каждый поступок человека, находящегося в здравом уме и твердой памяти, должен иметь оправдание, и не совсем понятной, мне кажется, для любознательного читателя является сумма причин, заставивших, например, Ивана Ивановича Петрова подписать свою статью «Ив. Ив. Пет.» и т. д.

Если этот Иван Иванович пишет о том, что ему достоверно не известно, и он не может потому подписаться полным именем, спрашивается, какое, вообще, он имеет право писать на эту тему и своим анонимным писанием вводить в заблуждение читателей.

Если же этот автор пишет о том, что ему хорошо известно, или что является его личным убеждением, в этом случае ясно, что загадочная подпись есть тот щит, за которым прячется трус…

Но в этом случае не совсем понятно, почему этот щит сделан из столь прозрачного вещества, ибо, я полагаю, каждому читателю ясно, что под загадочными литерами «Ив. Ив. Пет.» скрывается никто иной, как Иван Иванович Петров… По-видимому, Ивану Ивановичу, с одной стороны, хочется сказать свое слово и увидеть хоть кусочки своего имени напечатанными, а с другой – страшновато. «И хочется, и колется, и мама не велит!..»

Г. Серг – в рассуждает, вероятно, так: «тот, кто знает, что я работаю в газете, поймет, что Серг – в – это я, Сергеев, а прочие могут догадаться… В случае же чего всегда можно отпереться: так мол и так, Серг – в – вовсе не я, Сергеев, а какой-то Сергунов что-ли…»

Или что-нибудь в этом роде!

Все эти «Монокли», «Лорнеты», «Читатели» и пр., и пр. прежде всего пошлы, да простят мне авторы, скрывающиеся за этими хрупкими щитами, – а затем нелепы, ибо, повторяю, совершенно неясна цель подобного маскарада… А в особенности в наши дни!..

Мы переживаем эпоху, когда все борются с одним общим врагом, все борются с большевизмом, как с политическим течением, разрушившим все, чем живет сердце, идущим вразрез потребностям человеческой природы, основанным на тупом и гнусном насилии над человеческой личностью, над обычаями и традициями общества, и все мы боремся, как умеем и чем можем… Одни – оружием, другие – пером и словом… Есть и такие, которые вовсе не борются, а остаются равнодушными зрителями, но не о них идет речь.

Люди, пишущие о большевизме, как о гибели России, люди, работающие над внедрением в сознание масс убеждения, что большевизм не есть благо человечества, а, напротив, его порабощение, должны иметь храбрость открыть свое настоящее лицо, иначе к их словам не будет должного доверия, и вся их работа пропадет понапрасну.

Оправданий в этом смысле не может быть: если ты хочешь бороться – имей храбрость делать это открыто, не прячась за угол, если этого мужества в тебе нет, и ты придумываешь себе псевдонимы, которые загородили бы тебя от опасности, неминуемо висящей над каждым борющимся против ига поработителей, – брось перо и ступай в ряды равнодушных зрителей всенародной трагедии.

В репертуаре оправданий, выдумываемых людьми с заячьими душами, особенно модной стала в последнее время ссылка на родных и близких, оставшихся в совдепии, и на те репрессии, которым эти близкие могут быть подвергнуты в том случае, если выяснится, что какой-нибудь «Монокль», «Ив. Ив. Пет.» или «Читатель» – никто иной, как Петров, Сидоров или Иванов.

Оправдание это наивно и недостойно людей умных и мужественных.

Полагаем, что советские власти – не наивные простаки и не Дон-Кихоты, а потому, с одной стороны, они не станут охотиться за семьей какого-нибудь икса, помещающего раз в неделю в газете пять строчек о порядках в советском кооперативе, и, с другой стороны, их вряд ли сумеет ввести в заблуждение пошлым псевдонимом крупный анти-большевистский работник.