Исчезающая ложка, или Удивительные истории из жизни периодической таблицы Менделеева - Сэм Кин

Но непрекращающаяся охота на мегалодона превращается в патологию именно потому, что скептицизм специалистов лишь углубляет человеческую веру. Люди даже не пытаются опровергнуть новые данные о марганце на зубах, а приводят в качестве контраргументов героические истории о бунтарях, которые доказывали неправоту закоснелых ученых в далеком прошлом. Постоянно в ходу пример с целакантом – примитивной глубоководной рыбой, которая ранее считалась вымершей около 80 миллионов лет назад, пока экземпляр этой твари не обнаружили на рыбном рынке в Южной Африке в 1938 году. Согласно этой логике, ученые, ошибившиеся относительно целаканта, могут быть неправы и насчет мегалодона. Слово «могут» – все, что требуется сторонникам существования мегалодона. Ведь их теории о возможном выживании этого хищника основаны не на приоритете доказательств, а на эмоциях: на надежде, потребности в том, чтобы в мире существовало какое-нибудь фантастическое животное.

Пожалуй, наилучшим примером подобной эмоциональной предвзятости является следующий сюжет – величайший в истории патологической науки всех времен и народов, Аламо[143] истинно верующих, соблазнитель футуристов, научная гидра: холодный термоядерный синтез.

Понс и Флейшман, Флейшман и Понс. Предполагалось, что они образовали величайший научный тандем со времен Уотсона и Крика и заслуживают сравнения лишь с Пьером и Марией Кюри. Но их слава быстро прогнила, сделав их посмешищем. Сегодня имена Б. Стенли Понса и Мартина Флейшмана напоминают только о позерах, мошенниках и обманщиках, пусть это и не совсем справедливо.

Эксперимент, создавший и разрушивший карьеру Понса и Флейшмана, был, так сказать, обманчиво прост. Два химика, работавшие в Университете штата Юта в 1989 году, поместили палладиевый электрод в сосуд с тяжелой водой и пропустили по нему ток. Если сделать это с обычной водой, то молекула Н2O просто распадается на водород и кислород. Нечто подобное происходит и в тяжелой воде, с той оговоркой, что получаемый таким образом водород содержит в атоме не только протон, но и один нейтрон. Итак, вместо обычной молекулы водорода (Н2), содержащей в общей сложности два протона, Понс и Флейшман получили молекулы водорода, содержащие по два протона и два нейтрона.

Особенность эксперимента заключалась в том, что тяжелый водород связывался с палладием. Палладий – это беловатый металл, обладающий одним поразительным свойством: он способен поглощать огромное количество водорода, в девятьсот раз больше собственного объема. Ситуация равносильна тому, как если бы толстяк весом 115 килограммов проглотил дюжину африканских слонов и не пополнел в талии ни на миллиметр[144]. И как только палладиевый электрод начинал насыщаться тяжелым водородом, термометры и другие датчики Понса и Флейшмана зашкаливали. Вода разогревалась гораздо сильнее, чем должна была, то есть могла бы, учитывая силу подаваемого тока. Понс сообщал, что во время одного такого скачка температуры перегретая вода прожгла дыру в колбе, крышке лабораторного стола и даже в бетонном полу.

Иногда они действительно регистрировали подобные скачки. Эксперимент вообще протекал хаотично, при использовании одних и тех же лабораторных материалов и в одних и тех же условиях он не всегда давал одинаковые результаты. Но вместо того, чтобы тщательно выяснить, что же именно происходит с палладием, двое ученых поддались фантазии и убедили сами себя, что открыли холодный термоядерный синтез, не требующий невероятных звездных температур и давления, а протекающий при комнатной температуре. Они предположили, что, поскольку палладий может удерживать в своей толще так много атомов тяжелого водорода, этот металл каким-то образом синтезирует гелий из протонов и нейтронов водорода, выделяя в ходе этого процесса невероятное количество энергии.

Поступив довольно опрометчиво, Понс и Флейшман созвали пресс-конференцию, чтобы обнародовать результаты своих опытов. Из их доклада недвусмысленно следовало, что все мировые энергетические проблемы решены, дешево и без какого-либо загрязнения. СМИ, в чем-то уподобившись палладию, проглотили это грандиозное заявление. Вскоре выяснилось, что другой ученый из Юты, физик Стивен Джонс, проводил подобные эксперименты, в результате которых хотел запустить такой же процесс. Но Джонс поступил осторожнее и описал свои результаты более сдержанно. Понс и Флейшман сразу же превратились в знаменитостей, а побудительный импульс, возникший из-за всеобщего интереса к их работе, казалось, захватил даже других ученых. Вскоре после упомянутой пресс-конференции состоялось собрание Американского химического общества, на котором нашему тандему аплодировали стоя.

Но во всех этих событиях был один существенный нюанс. Превознося Понса и Флейшмана, многие ученые, вероятно, вспоминали о сверхпроводниках. До 1986 года считалось, что сверхпроводимость физически не может возникать в каком-либо веществе при температурах выше -240 °C. Но вдруг два немецких исследователя открыли вещества, приобретающие сверхпроводящие свойства при более высоких температурах. За это достижение они получили Нобелевскую премию в рекордно короткий срок – всего через год после своего открытия. К работе подключились другие исследовательские группы, и через несколько месяцев были открыты «высокотемпературные» иттриевые сверхпроводники, переходившие в это состояние уже примерно при -173 °C (в настоящее время наиболее высокотемпературным сверхпроводником считается вещество, переходящее в это состояние при -139 °C). Таким образом, многие ученые, отстаивавшие невозможность создания таких сверхпроводников, оказались посрамлены. Это событие в физике было сравнимо с открытием целаканта в биологии. И в 1989 году, подобно романтикам, верящим в существование живых мегалодонов, энтузиасты холодного термоядерного синтеза могли ссылаться на прорыв в области сверхпроводников и посоветовать скептикам не спешить с опровержениями. Действительно, люди, бредившие холодным термоядерным синтезом, жаждали нового шанса опровергнуть устаревшие догмы. Такое расстройство типично для приверженцев патологической науки.

Несмотря на разгромные отзывы со стороны практически всех ученых-современников, Стенли Понс и Мартин Флейшман заявляли, что смогли запустить термоядерный синтез при комнатной температуре. Их установка состояла из сосуда, в котором нагревалась тяжелая вода, и электродов, изготовленных из палладия – металла-суперабсорбента (Особое собрание, библиотека Дж. Уилларда Марриотта, Университет штата Юта)

Тем не менее некоторые скептики, особенно из Калифорнийского технологического института, не скрывали своего гнева. Сам холодный термоядерный синтез противоречил их научному чутью, а высокомерие Понса и Флейшмана возмущало как поведение, недостойное ученых. Двое новоявленных гениев решили обойтись без экспертной оценки коллег, которая в таких случаях является общепринятой, и просто заявили о своих результатах. Некоторые коллеги даже считали их шарлатанами, желающими быстро обогатиться, – особенно после того, как Понс и Флейшман обратились непосредственно к президенту Джорджу Бушу, попросив выделить 25 миллионов долларов на самые актуальные исследования. Первооткрыватели холодного термоядерного синтеза просто отказались отвечать на вопросы, связанные с экспертной проверкой, как будто вопросы об их палладиевой установке и протоколе проведения экспериментов сами по себе были оскорбительны. Они заявляли, что не хотят допустить, чтобы кто-нибудь украл их идеи, но со стороны казалось, что эти двое в самом деле что-то скрывают.

Тем не менее ученые всего мира относились к открытию Понса и Флейшмана с нарастающим недоверием (исключением были итальянские исследователи, так как в Италии в то же время было сделано еще одно заявление об открытии холодного термоядерного синтеза). Они уже достаточно точно представляли себе суть работы двух американцев и смогли провести собственные эксперименты с палладием и тяжелым водородом. Началась уничтожающая критика ученых из Юты, так как попытки повторить их опыт не давали никакого результата. Через несколько недель после, пожалуй, самой масштабной (со времен Галилея) совместной кампании, направленной на дискредитацию и опровержение научного исследования, сотни ученых – физиков и химиков – устроили в Балтиморе масштабный съезд, призванный развенчать Понса и Флейшмана. Они бескомпромиссно продемонстрировали, что ученые из Юты допустили ошибки в своем эксперименте, так как применяли неверные методы измерения. Один из участников собрания предположил, что Понс и Флейшман просто позволяли накапливаться газообразному водороду, и их крупнейшие «термоядерные всплески», на самом деле, были обычными химическими взрывами, подобными тому, который погубил дирижабль «Гинденбург»[145]. Самый активный «всплеск синтеза», в результате которого, по словам Понса и Флейшмана, вещество прожгло колбу и стол, произошел ночью, когда в лаборатории никого не было. Обычно на исправление научной ошибки или хотя бы на прояснение спорного вопроса уходят годы, но на холодном термоядерном синтезе крест был поставлен всего через сорок дней после объявления о его открытии. Один остряк, присутствовавший на конференции, резюмировал несостоявшуюся сенсацию в виде едкого, хотя и не очень ритмичного стишка: