Церковь Духа Святого - Протопресвитер Николай Афанасьев

Старое стало у Игнатия новым, потому что это старое получило иное освещение. Это особенно ясно выступает из тех мест его посланий, где он говорит не столько о служении епископа, сколько об его положении и его роли в жизни местной церкви. «Почитающий епископа почтен Богом. Кто делает что–нибудь без епископа, тот служит диаволу» [409]. Интерполятор посланий Игнатия эту мысль передает иначе: «Чти Бога, как виновника и Господа всего, епископа же, как первосвященника, носящего образ Божий». И он вполне прав, т. к. в основании рассуждений Игнатия лежало учение о первосвященническом служении епископа. «Старайтесь все сделать в единомыслии с Богом, под управленим епископа, председательствующего на место Бога ( eij topon Qeou) …» [410]. «Ибо и Иисус Христос, общая наша жизнь, есть воля Отца (tou patroj h gnwmh), как и епископы, поставленные на всех концах земли, состоят в воле Иисуса Христа (en‘ Ihsou Cristou gnwmh eisin) " [411]. Христос есть «gnwmh» Отца, а епископы состоят в " gnwmh " Христа. «Из сего видно, что и на епископа должно смотреть, как на самого Господа» [412]. «Не ему (т. е. епископу) они (т. е. пресвитеры) повинуются, а Отцу Иисуса Христа, общему епископу всех» [413]. «Все последуйте епископу, как Иисус Христос Отцу…» [414]. Ни ап. Павел, ни автор послания к Евреям, ни ап. Иоанн не мог бы этого написать, хотя для всех них старейший пресвитер был центром местной церкви, но не сам по себе в силу своего служения, а потому что он занимал центральное место на Евхаристическом собрании. Место стало особым служением, а потому и лицо, его занимающее, получило иное положение в церкви.

4. Служение епископа по посланиям Игнатия выступает вполне ясно и отчетливо, но это не снимает вопроса, в какой мере его послания отражают действительное положение вещей. Выявляют ли они действительное положение епископа в его время или они отражают некоторые личные тенденции Игнатия, которые он стремился провести в жизнь? Если наш ответ на первый вопрос будет положительным, то он ставит другой вопрос, находился ли процесс превращения старейшего пресвитера в епископа в его начальной или конечной стадии. Рассматривать послания Игнатия, как некоторый продукт видений или как письменное воплощение идеала, который предносился перед Игнатием, означает не решать вопроса об его посланиях, а просто его устранять. Послания Игнатия настолько жизненны и настолько в них чувствуется связь с церковной плотью, что надо потерять всякое историческое чутье, чтобы их оторвать от действительной жизни. С другой стороны, они имеют ясно выраженный полемический характер. Если бы в церковной жизни его времени все было твердым и устойчивым, то была ли нужда постоянно возвращаться к одной и той же теме, как это делал Игнатий? Если отбросить его послание к Римлянам, то основной его темой является епископ и все, что связано с его служением и положением в местной церкви. Его послания есть призыв, постоянный и настойчивый, призыв великого христианского деятеля. который перед смертью хотел утвердить дело своей жизни, чтобы, оно не исчезло с ним. У него нет эпического спокойствия Климента Римского, который даже не выражает своего возмущения по поводу «возмущения» в Коринфской церкви. В силу этого характера посланий Игнатия нам трудно определить, каково было действительное состояние не только тех церквей, к которым он писал, но даже самой Антиохийской церкви.

Игнатий осознавал себя носителем особого служения, которое выделяло его из числа остальных пресвитеров. Вероятно, полностью или, во всяком случае, в значительной степени он воплотил свои идеи об епископском служении в жизнь благодаря своему необычайному авторитету в Антиохии и за ее пределами. Он утверждал в послании к Ефесянам, что епископы имеются во всех местных церквах: «oi episkopoi, oi kata ta perata orisqentej» [415], т. е. имеются епископы в его понимании, а не новозаветные епископы–пресвитеры. Между тем Поликарп, которого Игнатий именует епископом в послании к Смирнской церкви и в послании к нему самому, не прилагает к себе этого наименовании. Тот же самый Поликарп в своем собственном послании совершенно не упоминает об епископе Филиппийской церкви [416]. Еще более поразительно, что Игнатий в послании к Римлянам обходит полным молчанием Римского епископа. Должны ли мы из этого заключить, что и другие лица, которых Игнатий называл епископами, не прилагали к себе этого наименования, а тем самым признать, что слова Игнатия об епископах, имеющихся во всех концах Римской империи, являются сознательным или бессознательным преувеличением? Такого рода заключение было бы также преувеличением. Совершенно недопустимо, чтобы Игнатий требовал от ряда церквей, к которым он писал, особого отношения к тому лицу, которого он сам называл епископом, если для этого не было никаких , оснований в самой церковной жизни. Игнатий мог в своих посланиях развивать идеологию епископского служения, но он не мог создать самого служения. Если Игнатий не знал, каково было точно положение отдельных церквей, то он не мог не знать, каково было положение тех церквей, к которым он писал. Если он называл Поликарпа епископом, то это может свидетельствовать, что положение Поликарпа, как старейшего пресвитера, в Смирнской церкви фактически приближалось к тому положению, которое сам Игнатий занимал в Антиохийской церкви. Поликарп и старейшие пресвитеры других церквей, к которым писал Игнатий, могли еще не прилагать к себе термина «епископ», но Игнатий со своей точки зрения мог считать их епископами [417]. Подобно тому, как отсутствие термина «первосвященник» не указывает у Игнатия на отсутствие первосвященнического служения, так и отсутствие термина «епископ» не может рассматриваться, как доказательство отсутствия самого служения, обозначаемого этим термином. Поликарп мог еще не осознавать себя епископом, т. к. на первых порах фактически не было различия в жизни местной церкви между старейшим пресвитером и епископом. Различие заключалось в идеологии епископского служения, но даже и эта идеология не была совершенно чуждой, а содержалось в самом фактическом положении старейшего пресвитера. Поэтому послания Игнатия могли быть толчком к усвоению этой идеологии теми церквами, к которым Игнатий писал. Каждый старейший пресвитер мог осознать себя епископом, т. е. осознать свое первенство в среде священства народа Божьего, как особое первосвященническое служение. Усвоение старейшими пресвитерами первосвященнического служения не могло произойти сразу во всех церквах, а когда оно происходило в той или иной церкви, то оно не сопровождалось обязательно принятием термина «епископ». Как показывают писания Иринея Лионского даже в конце второго века епископ продолжал еще именоваться пресвитером, хотя в это время епископ уже вполне ясно отличался по своему служению от пресвитеров. Традиция термина продолжала еще действовать несмотря на то, что он уже не выражал действительного положения.

Все эти соображения приводят нас к заключению, что послания Игнатия отражают начальную точку или, по крайней мере, первую стадию процесса превращения старейшего пресвитера в епископа. Был ли Игнатий действительно первым старейшим пресвитером, ставшим епископом, мы не знаем, но история сделала его первым епископом. Его жизнь, его деятельность, а особенно его смерть были одним из самых крупных факторов, определивших успех этого процесса превращения. Его писания дали возможность оформить идею первосвященнического служения епископа. Но конечный успех этого процесса зависел от позиции Римской церкви. Без принятия ею епископства, как особого служения, он бы остался местным течением, а не мог бы стать фактом кафолического значения. Игнатий понимал значение Римской церкви, которую он сам охарактеризовал, как председательствующую в любовном множестве местных церквей [418]. Вероятно, здесь лежит объяснение того, что он в своем послании к ней умолчал об ее епископе. Мы, конечно, уяснить точно этого факта не сможем, но пройти мимо него нельзя. Какое может иметь значение, что по всей римской вселенной имеются епископы, если его нет в Риме? Возможно, конечно, предположить, что Игнатий не знал имени старейшего пресвитера Римской церкви, но это так мало вероятно. К тому же это предположение ничего не объясняет, т. к. он имел возможность упомянуть об епископе, не называя его имени. Для Игнатия епископ существовал в Римской церкви и им был ее старший пресвитер, но она сама этого не считала. Игнатий не рискнул навязывать свои идеи самой авторитетной церкви его времени. Может быть, он рассчитывал это сделать не в послании, а лично. Что ему удалось сделать в этом направлении, мы не знаем.

5. Рим медлил и колебался в силу своего консерватизма, хотя, может быть, и сочувствовал идущим к нему новым идеям. Мы знаем, что Климент Римский не знал об особом первосвященническом служении старейшего пресвитера. Как свидетельствует Иустин Мученик, оно было неизвестно Римской церкви и в его время. При описании Евхаристического собрания в своей Апологии Иустин употреблял для обозначения епископа или точнее старейшего пресвитера термин «proestwj» [419], тогда как для целей защиты христианства перед римским общественным мнением действительнее было бы употребить термин «arciereuj», имея в виду обвинение христиан в безбожии. Как для Климента, так и для Иустина, старейший пресвитер совершал Евхаристию не в качестве первосвященника церкви, а как ее предстоятель. Вслед за Климентом он считал Христа единственным первосвященником: «Бог объявил, что вечный священник Его, называемый от Духа Святого Господом, будет священником необрезанных» [420]. Но тот и другой смутно чувствовали идею первосвященства старейшего пресвитера, исходя не из каких либо богословских предпосылок, а из его фактического положения. У Иустина его «предстоятель (proestwj) " выступает с такими литургическими функциями, которые его приближают к епископу посланий Игнатия.