Печаль на двоих - Николь Апсон

Но ответа по-прежнему не последовало. Она уставилась на разделявший их стол с таким видом, будто не слышала ни единого сказанного им слова.

Пенроуз бросил взгляд на Фоллоуфилда и решил, что пора менять тактику. До сих пор он намеренно избегал упоминания хоть каких-то подробностей смерти Марджори: если она убила свою дочь, то рано или поздно себя выдаст, и ему не хотелось выкладывать перед ней все, что ему известно; если же Бейкер не имела к убийству никакого отношения, то эти подробности были не для ушей матери. Но пока он ничего не добился ни призывами к здравому смыслу, ни твердостью, и, судя по всему, единственным средством воздействия оставалось потрясение.

— Марджори убили, затолкав ей в рот стекло, которым она подавилась — резко проговорил Пенроуз. — Убийца одурманил ее каким-то веществом и, когда она уже не могла сопротивляться, принялся издеваться над ней самым страшным образом. Пока Марджори еще была в сознании, убийца взял иглу длиной четыре дюйма и сшил ей вместе губы, чтобы стекло и рвота пошли ей прямо в легкие. — Женщина зажала руками уши, но Пенроуз продолжал не останавливаясь. Он делал это с отвращением, но, добившись от нее наконец какой-то реакции, был полон решимости воспользоваться достигнутым преимуществом. — Игла рвала Марджори кожу и уродовала губы. Она испытывала такую боль, какую даже трудно себе вообразить. Но убийце этого показалось недостаточно, и он заставил Марджори во время ее мучений смотреть на себя в зеркало. Смерть вашей дочери была медленной, страшной и унизительной, и тот, кто убил Марджори, должен за это ответить. — В своем рассказе Пенроуз раз за разом повторял имя Марджори, чтобы пробиться сквозь невероятную отчужденность, с которой Мария Бейкер держалась с той самой минуты, как узнала о смерти дочери, и, похоже, ему это удалось. Она заплакала, чем Пенроуз не преминул воспользоваться. — Я думаю, что ваш муж рассказал Марджори о своем прошлом либо специально, либо будучи пьяным. И еще я думаю: вы узнали, что тайна вышла наружу, и ужаснулись тому, что позор, от которого вы столько лет скрывались, мог вас вот-вот снова настигнуть.

— Нет, Марджори ничего об этом не знала! — гневно воскликнула она. — Если бы знала, то ни за что не стала бы молчать.

— Но в этом-то вся и беда, верно, миссис Бейкер? Марджори надо было заставить молчать, и вы постарались, чтобы так оно и случилось. А когда туда заявился ваш муж, у вас появилась отличная возможность заткнуть рот им обоим.

— Нет! — заорала она, вскочив с места и со всего маху стукнув рукой по столу. — Я вовсе не это имела в виду. Марджори не знала, кто мы такие.

— Могу я счесть ваши слова за позволение называть вас теперь «миссис Сэч»?

— Называйте меня как, черт подери, вздумается! Но я не убивала свою дочь.

Мария Бейкер теперь почти вплотную приблизилась к Пенроузу, и он, ощущая на своем лице ее дыхание, с трудом удержался, чтобы не отвести лицо куда-нибудь в сторону.

— Но сердечной любви вы друг к другу не испытывали, верно же?

— Ну и что? При такой-то жизни — счастливая семья? В каком, Господи, мире вы живете? Пройдитесь по улице вроде нашей, и любящих матерей и дочек сосчитаете на пальцах одной руки. Но между этим и тем, что вы мне сейчас рассказали, большая разница. Я никому не смогла бы такое сделать. И Марджори я такого не делала.

— А как насчет вашего мужа? Могли бы вы столкнуть его с лестницы?

— Он не был моим мужем. Я за него замуж не выходила. Он никогда мне не предлагал. Он всю жизнь любил Амелию.

Пенроуз с изумлением подумал: как могла эта женщина терпеть такую жизнь с человеком, который ее не любил? Но инспектор не собирался ее об этом спрашивать — зачем снова давать ей повод посмеяться над его наивностью?

— Но вы Нора Эдвардс?

Она кивнула.

— Так вот, мисс Эдвардс, я дам вам несколько минут прийти в себя, а потом попрошу ответить на мои вопросы честно и, насколько возможно, подробно. Если вам что-нибудь понадобится, позовите констебля — он дежурит за дверью.

По правде говоря, Пенроузу самому надо было перевести дух. Он закрыл за собой дверь и прислонился к косяку.

— Отличная работа, сэр, — сказал Фоллоуфилд. — Я уж думал, она так и будет молчать.

— Но какой ценой я этого добился? Знаете, Билл, я нашу работу порой просто ненавижу. Если она невиновна, ей не следовало знать подробности убийства.

— У вас не было выбора. А вы думаете, она виновна?

— Не знаю. Но почему-то в этом сомневаюсь. Наверное, не хочется верить, что мать способна такое сотворить с собственным ребенком. — Он горько усмехнулся. — Но возможно, я все еще живу в мире иллюзий. Дадим ей минут пять, а потом снова зайдем к ней. А сейчас бы я выпил чашку кофе.

Фоллоуфилд тут же исчез и вскоре вернулся с двумя кружками кофе и листом бумаги.

— В приемной для вас, сэр, лежала записка — звонила мисс Бэннерман. Люси Питерс вернулась в клуб, и мисс Бэннерман за ней присматривает.

— Бедная девочка, да поможет ей Бог. Однако это хорошая новость. Закончим с мисс Эдвардс и сразу поедем в клуб. Раз Люси под таким присмотром, она уже никуда не денется.

Селия стояла на верхней ступеньке лестницы и ждала возвращения Люси с чашками какао. В это вечернее время в клубе всегда было тихо, особенно по субботам, когда почти все его члены уходили либо в театры, либо в рестораны, и она наслаждалась покоем этого старинного дома, таким покоем, каким, очевидно, в нем наслаждалась жившая когда-то здесь семья. Селия знала, что этот покой будет скоро нарушен: она исполнила свой долг — позвонила инспектору Пенроузу, и он вот-вот приедет побеседовать с Люси. Мисс Бэннерман надеялась, что поступает правильно.

Снизу послышались голоса, показались Джозефина и сестры Мотли. Селия приветливо с ними поздоровалась.

— Надеюсь, что после такого ужасного дня хотя бы ваш вечер был мирным.

— Далеко не мирным, — усмехнулась Джозефина. — Мы объехали все Шотландское высокогорье и наблюдали перестрелку в лондонском «Палладиуме».

— Мы ходили смотреть новый фильм Хичкока, — пояснила Леттис. — Безумно занятный.

— Я, правда, не уверена, что исполнение Пегги роли плотоядной жены фермера можно счесть блистательным, — сказала Ронни, а затем продолжила с ужасным шотландским акцентом: — «Если бы вы только видели Сокихолл-стрит со всеми ее прелестными магазинчиками». Лидия, когда увидит этот фильм, умрет со смеху.

— А мне показалось, что она хорошо сыграла. Правда, Джозефина?

— Совсем неплохо для того, чья нога ни разу в жизни не ступала севернее Кэмдена. Но я думаю, если бы сейчас Лидию пригласили сниматься в кино, она с радостью согласилась бы и на роль фермера. Так что я бы советовала об этом фильме при ней даже не упоминать.

Селия проводила их по коридору до самой гостиной.

— Чувствуйте себя как дома. Сейчас сюда принесут горячее какао.

— К черту горячее какао! — скривившись, сказала Ронни. — После бодрящего шотландского воздуха мне нужно нечто покрепче.

Селия рассмеялась:

— Тогда рассаживайтесь, и я для вас что-нибудь закажу. Всем по стаканчику бренди?

— Замечательно! И спасибо, что предоставили нам комнату для работы. Честно говоря, просто не представляю, что бы мы без вас делали.

— Глупости. Это я должна вас благодарить за то, что вы делаете для клуба, — особенно после случившегося несчастья. Я знаю, что значит нести ответственность за своих работников, а Марджори, судя по всему, была для студии Мотли просто находкой.

— Что верно, то верно, и найти ей замену будет весьма нелегко, — сказала Леттис. — Но мы полны решимости сделать все возможное для успеха гала-представления хотя бы для того, чтобы почтить память Марджори.

Леттис и Ронни уселись в кресла возле окна, а Джозефина задержалась на минуту у двери.

— Я очень расстроена тем, что произошло сегодня, — сказала она Селии. — И чувствую себя виноватой за вашу перепалку с Джеральдин. Вы уже пришли в себя?

— Разумеется, — произнесла та уверенным тоном, хотя на самом деле вовсе не была в этом уверена. — Джозефина, пожалуйста, не думайте больше об этом. Наслаждайтесь компанией своих друзей, а я позднее тоже выпью с вами по рюмочке.

Селия, вернувшись к лестнице, наблюдала, как Люси сосредоточенно поднимается наверх с огромным подносом, уставленным чашками с какао, изо всех сил стараясь не пролить ни капли жидкости себе на ноги. Такого рода сцена в тюрьме, возможно, казалась совершенно обыденной, но в «Клубе Каудрей» выглядела не слишком пристойно. Поднос был тяжелый, нести его было неудобно, и Селия ободряюще улыбнулась Люси.

— Осторожнее, милочка. Смотрите не обожгитесь. — И, подождав, пока Люси оставалось всего несколько ступеней до конца лестницы, она добавила: — Между прочим, я забыла сказать вам: эту маленькую дрянь Марджори убили.