Княжеские трапезы - Фредерик Дар

Клиент реагировал медленно, ему трудно было перейти от эйфории к полной растерянности. Не имея возможности выйти из машины в таком виде, он истошно орал. Тогда из тени появлялся Фрэнки с брюками в руках.

— Месье, я могу продать кое-какие шмотки; я уверен, что они вам подойдут; они принадлежали одному мерзавцу, который пытался изнасиловать двух малолеток. Вещи очень хорошего качества. Я вам в качестве подарка оставлю ремень из крокодиловой кожи.

Бедняга, жертва собственной глупости, вынужден был платить за собственные вещи.

Дело было прибыльным, и троица прекрасно жила; днем они курили и устраивали пьяные оргии. Мари-Шарлотт, вооруженная биноклем, следила за гаражом своего кузена, ожидая его возвращения. Но десятое число прошло, а Эдуар не появлялся. Идти выяснять у Розины, что случилось, ей не хотелось. Она боялась вызвать подозрение у тетки. Мари-Шарлотт ждала. Она приняла твердое решение. Ей казалось, что она сможет ждать месяцы, годы, сколько понадобится.

Ее дикое намерение раздражало Фрэнки, и он пытался урезонить девчонку:

— Но, моя милая, что тебе сделал этот парень, если ты так хочешь перевернуть все вверх дном в его гараже?

— Он надавал мне по заду.

— Ты считаешь, что из-за этого стоит идти на каторгу?

Мари-Шарлотт не стала ему объяснять, что Эдуар был единственным человеком, на которого она никогда не могла произвести впечатление. Он считал ее ничтожеством, отбросом общества, «испорченной девчонкой», которая заслуживала скорее крепкой взбучки, нежели уголовного наказания. Она ненавидела его с такой же страстностью, с какой девчонки ее возраста первый раз влюбляются. Возможно, источником этой лютой ненависти была любовь. Ведь, вероятно, бывают случаи «вывихнутой», патологической первой любви?

Фрэнки повторял одно и то же:

— Ну, ладно: он приедет, ты его укокошишь. Тут же полицейские пронюхают, что это была ты.

— Ничего подобного, если не оставлять свидетелей! Первый раз все обошлось удачно: нас никто не заподозрил.

Фрэнки вздохнул:

— Я боюсь за свою шкуру, ведь тебя ничего не может заставить изменить решение!

— Нет, ничего! Но если ты боишься, проваливай.

После внезапного ухода Гролоффа Эдуар несколько раз перечитал обвинительное заключение. После покушения это было его первым чтением. Когда князь как следует усвоил текст документа, он еще час поразмышлял, а потом позвонил своему адвокату. Он попал на старую Офелию в стоптанных туфлях, которая испустила пронзительный крик удивления, прежде чем объяснить, что муж находится в суде и вернется только вечером.

— Но что с вами произошло? — спросила она. — Анри перевернул все, чтобы вас найти. Он звонил в Швейцарию по номеру, который вы ему оставляли, но какой-то очень нелюбезный господин ответил, что вы уехали навсегда, не оставив адреса. Судьи поступили с вами по-свински, мой бедный друг.

— Я знаю, у меня на руках заключение.

— Мой муж хочет подать апелляцию, но без вас это невозможно.

Князь сказал жене Кремона, что он уже несколько недель находится в клинике, что ему удалили легкое и он пробудет здесь еще некоторое время. Эдуар просил передать адвокату, чтобы тот приехал в Женеву. Эдуар попросил мадам записать адрес клиники и заставил ее повторить текст, дабы убедиться, что она записала все правильно. Когда князь закончил разговор, он уснул: эти волнения довели его до полного изнеможения. Он очень хотел восстановить свои силы, как атлет после соревнований. Ему нужно было забыть о коварстве герцога, о тюрьме, которая его подстерегала, о своей слабости — он сомневался, сможет ли когда-нибудь вновь восстановить свое здоровье и прекрасную прежде физическую форму. Эдуару казалось, что его любовные приключения происходили не с ним, а с другим человеком. Князь ел очень мало, и сестры пичкали его витаминами.

На следующий день он решил взять себя в руки и победить судьбу. Эдуар потребовал яйца с беконом, и съел все до крошки. Затем князь попросил специалиста по реабилитации не щадить его. Боли в легком были такими же сильными, как и в плече, но он уговорил врачей не давать ему больше болеутоляющих, чтоб выйти из состояния латентной апатии. Эдуару нужна была ясная и трезвая голова, так как он собирался принять очень важное решение. Князь считал, что болезнь послана ему во искупление грехов, правда, он сам толком не знал каких.

Через два дня мэтр Кремона нанес ему визит вместе со своей супругой. Эта пара, как всегда, была нелепо одета. На мадам — юбка из набивной ткани, прикрывающая голые и грязные лодыжки, монашеские сандалии с узкими ремешками, белая сорочка сомнительной свежести, черный пиджак, воротник которого позеленел от старости, подобно очень старым сутанам у очень старых кюре из прошлого. Ее длинные волосы, на этот раз хорошо причесанные, но такие же обесцвеченные, как и прежде, доходили до бедер.

Мэтр казался еще более незаметным в своем клетчатом костюме, борта и лацканы пиджака свисали как капустные листья. В руках у него был портфель из потертой кожи, который ему, вероятно, подарили еще в студенческие времена. Он очень много говорил. Мадам, сидевшая рядом с ним, подчеркивала его речь поддакиванием, зачастую невпопад. Время от времени Кремона поворачивался к ней с улыбкой влюбленного, несколько раз ему удалось нежно погладить ее колени. От этой пары исходила такая страсть, что, казалось, она не угаснет даже со смертью одного из них.

Адвокат вынул из портфеля документы, прочел все статьи кодекса, заставил князя подписать бумаги, потребовал медицинское свидетельство о болезни, которое ему обещали скоро подготовить, но ему нужно было получить его немедленно. Врачи, растерявшись перед такой настойчивостью Кремона, провели его в кабинет профессора, который оперировал Эдуара. Жена хотела сопровождать адвоката, но тот покачал отрицательно головой и нежно поцеловал ее в губы, как будто они расставались надолго.

— Приятно видеть такую счастливую супружескую пару, — сказал Эдуар.

— Это чудесно, — уступчиво поддакнула Офелия.

И она вдруг потянула руку к простыне Эдуара, пытаясь найти его член, который она тут же легко схватила с победоносным кудахтаньем.

— Но это мне не мешает быть немножко шлюхой, — призналась она. — Я думаю, что это особенно нравится Анри.

— Будьте так любезны, отпустите меня, — взмолился Эдуар. — В это время мне делают уколы, и в любой момент может войти медсестра.

Она согласилась.

— Мне всегда кажется забавным поймать за «хвост» мужчину, когда он этого совсем не ожидает, — сказала мадам Кремона.

Князь признал, что это действительно неплохая шутка.

Адвокат вернулся, торжествующий, размахивающий медицинским свидетельством как трофеем.

— Потрясающий этот врач! — ликовал он. — Испанец, но тем не менее очень симпатичный. Мы поболтали: я хорошо знаю Коста Брава. Однако есть одна вещь, которую я не понял и не осмелился задать вопрос: почему, говоря о вас, он называет вас князем?

— В шутку, — ответил Эдуар. — Меня балуют все медсестры.

Князь вернулся в замок через восемь дней после визита адвоката. Он вступил в небольшой заговор с медицинским персоналом, попросив ничего не сообщать княгине, чтобы сделать ей сюрприз.

Он вышел из такси в десять часов утра и увидел Вальтера, сгребавшего в кучу первые осенние листья.

Добряк Вальтер бросил грабли и открыл ворота замка. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы узнать князя — настолько тот сильно изменился. Исхудавшее лицо, рыжая борода, рука на перевязи, согнутая спина превратили Эдуара в другого человека, почти что в старика.

У садовника вырвался стон сострадания: — Ваша светлость! О Ваша светлость! Потом, вспомнив о покушении Дмитрия Юлафа, он воскликнул:

— А! Мерзавец! Проклятый негодяй!

Он начал рыдать, прижавшись лбом к решетке, и Эдуару пришлось его успокаивать.

— Ну же, успокойтесь, Вальтер, я поправлюсь! Дайте мне вашу руку, чтобы я мог дойти до крыльца.

Они заковыляли по направлению к замку. Князь шел как-то боком из-за своего больного плеча. Он держал правую руку на груди, чтобы подавить боль. Самым мучительным для Эдуара оказалось одолеть ступени лестницы. Он должен был дважды останавливаться, чтобы подняться наверх. Вальтер не разговаривал, направив все свои усилия, чтобы его поддерживать. Он открыл дверь.

— Приготовьтесь к переменам, Ваша светлость, — прошептал он.

Князь вошел в холл, и его шаги гулко отдались в пустом помещении. В огромном холле не было ни мебели, ни картин, ни гобеленов. Ковры тоже исчезли, оставив отпечаток на мраморных плитах.

Эдуар теперь понял, что подразумевал герцог Гролофф, говоря о том, что «в замке его ожидает сюрприз».

Поддерживаемый Вальтером, князь наконец добрался до зала для приема гостей.