Божественная комедия (илл. Доре) - Данте Алигьери

Песнь девятая

Третье небо — Венера (окончание)

Когда твой Карл, прекрасная Клеменца* ,Мне пролил свет, он, вскрыв мне, как враждаОбманет некогда его младенца,*

Сказал: «Молчи, и пусть кружат года!»И я могу сказать лишь, что рыданьяЖдут тех, кто пожелает вам вреда.

И жизнь святого этого сияньяОпять вернулась к Солнцу,* им полна,Как, в мере, им доступной, все созданья.

Вы, чья душа греховна и темна,Как от него вас сердце отвратило,И голова к тщете обращена?

И вот ко мне еще одно светило*Приблизилось и, озарясь вовне,Являло волю сделать, что мне мило.

Взор Беатриче, устремлен ко мне,В том, что она с просимым согласилась,Меня, как прежде, убедил вполне.

«Дай, чтобы то, чего хочу, свершилось,Блаженный дух, — сказал я, — мне явив,Что мысль моя в тебе отобразилась».

Свет, новый для меня, на мой призыв,Из недр своих, пред тем звучавших славой,Сказал, как тот, кто щедрым быть счастлив:

«В Италии, растленной и лукавой,Есть область от Риальто до вершин,Нистекших Брентой и нистекших Пьявой;*

И там есть невысокий холм* один,Откуда факел снизошел, грозоюКругом бушуя по лицу равнин.*

Единого он корня был со мною;Куниццой я звалась и здесь горюКак этой побежденная звездою.

Но, в радости, себя я не корюТакой моей судьбой, хоть речи этиЯ не для вашей черни говорю.

Об этом драгоценном самоцвете,*Всех ближе к нам, везде молва идет;И прежде чем умолкнуть ей на свете,

Упятерится этот сотый год:*Тех, чьи дела величьем пресловуты,Вторая жизнь* вослед за первой ждет.

В наш век о ней не думает замкнутыйМеж Адиче и Тальяменто* людИ, хоть избит, не тужит ни минуты.

Но падуанцы вскорости нальютДругой воды в Виченцское болото,Затем что долг народы не блюдут.*

А там, где в Силе впал Каньян, есть кто-то,Владычащий с подъятой головой,Кому уже готовятся тенета.*

И Фельтро оросит еще слезойГрех мерзостного пастыря, столь черный,Что в Мальту* не вступали за такой.

Под кровь феррарцев нужен чан просторный,И взвешивая, сколько унций в ней,Устал бы, верно, весовщик упорный,

Когда свой дар любезный иерейПреподнесет как честный враг крамолы;Но этим там не удивишь людей.*

Вверху есть зеркала (для вас — Престолы),Откуда блещет нам судящий бог;И эти наши истины глаголы».*

Она умолкла; и я видеть мог,Что мысль она к другому обратила,Затем что прежний круг ее увлек.

Другая радость,* чье величье былоМне ведомо, всплыла, озарена,Как лал, в который солнце луч вонзило.

Вверху весельем яркость рождена,Как здесь — улыбка; а внизу мрачнеетТем больше тень, чем больше мысль грустна.*

«Бог видит все, твое в нем зренье реет, —Я молвил, — дух блаженный, и ничьяМысль у тебя себя украсть не смеет.

Так что ж твой голос, небо напояСреди святых огней,* чей хор кружится,В шести крылах обличия тая,

Не даст моим желаньям утолиться?Я упредить вопрос твой был бы рад,Когда б, как ты в меня, в тебя мог влиться».

«Крупнейший дол, где волны бег свой мчат, —Так отвечал он, — устремясь широкоИз моря, землю взявшего в обхват,

Меж розных берегов настоль глубокоУходит к солнцу, что, где прежде былКрай неба, там круг полдня видит око.*

Я на прибрежье между Эбро жилИ Магрою, чей ток, уже у ската,От Генуи Тоскану отделил.*

Близки часы восхода и закатаВ Буджее и в отечестве моем,*Согревшем кровью свой залив когда-то.*

Среди людей, кому я был знаком,Я звался Фолько; и как мной владелоВот это небо, так я властен в нем;

Затем что не страстней была дочь Бела,Сихея и Креусу оскорбив,*Чем я, пока пора не отлетела,

Ни родопеянка, с которой лживБыл Демофонт,* ни сам неодолимыйАлкид* , Иолу в сердце заключив.

Но здесь не скорбь, а радость обрели мыНе о грехе, который позабыт,А об Уме, чьей мыслью мы хранимы.

Здесь видят то искусство, что творитС такой любовью, и глядят в Начало,Чья благость к высям дольный мир стремит.

Но чтоб на все, что мысль твоя желалаЗнать в этой сфере, ты унес ответ,Последовать и дальше мне пристало.

Ты хочешь знать, кто в этот блеск одет,Которого близ нас сверкает слава,Как солнечный в прозрачных водах свет.

Так знай, что в нем покоится Раава*И, с нашим сонмом соединена,Его увенчивает величаво.

И в это небо, где заостренаТень мира вашего,* из душ всех ранеВ Христовой славе принята она.

Достойно, чтоб она среди сиянийОдной из твердей знаменьем былаПобеды, добытой поднятьем дланей,*

Затем что Иисусу* помоглаПрославиться в Земле Обетованной,Мысль о которой папе не мила.*

Твоя отчизна, стебель окаянныйТого, кто первый богом пренебрег*И завистью наполнил мир пространный,

Растит и множит проклятый цветок,*Чьей прелестью с дороги овцы сбиты,А пастырь волком стал в короткий срок.

С ним слово божье и отцы забыты,И отдан Декреталиям весь пыл,*Заметный в том, чем их поля покрыты.*

Он папе мил и кардиналам мил;Их ум не озабочен Назаретом,Куда раскинул крылья Гавриил.*

Но Ватикан и чтимые всем светомСвятыни Рима, где кладбище тех,Кто пал, Петровым следуя заветам,

Избудут вскоре любодейный грех».*

Песнь десятая

Четвертое небо — Солнце — Мудрецы. — Первый хоровод

Взирая на божественного Сына,Дыша Любовью вечной, как и тот,Невыразимая Первопричина

Все, что в пространстве и в уме течет,Так стройно создала, что наслажденьеНевольно каждый, созерцая, пьет.

Так устреми со мной, читатель, зреньеК высоким дугам до узла того,Где то и это встретилось движенье;*

И полюбуйся там на мастерствоХудожника, который, им плененный,Очей не отрывает от него.

Взгляни, как там отходит круг наклонный,*Где движутся планеты и струятСвой дар земле на зов ее исконный:

Когда бы не был этот путь покат,Погибло бы небесных сил немалоИ чуть не все, чем дельный мир богат;*

А если б их стезя положе сталаИль круче, то премногого опятьВнизу бы и вверху недоставало.

Итак, читатель, не спеши вставать,Продумай то, чего я здесь касался,И восхитишься, не успев устать.

Тебе я подал, чтоб ты сам питался,Затем что полностью владеет мнойПредмет, который описать я взялся.

Первослуга природы,* мир земнойЗапечатлевший силою небеснойИ мерящий лучами час дневной, —

С узлом вышепомянутым совместный,По тем извоям совершал свой ход,Где он все раньше льет нам свет чудесный.*

И я был с ним,* но самый этот взлетЗаметил лишь, как всякий замечает,Что мысль пришла, когда она придет.

Так быстро Беатриче восхищаетОт блага к лучшему, что ей воследСтремленье времени не поспевает.

Каким сияньем каждый был одетТам, в недрах солнца, посещенных нами,Раз отличает их не цвет, а свет!

Умом, искусством, нужными словамиЯ беден, чтоб наглядный дать рассказ.Пусть верят мне и жаждут видеть сами.

А что воображенье низко в насДля тех высот, дивиться вряд ли надо,Затем что солнце есть предел для глаз.*

Таков был блеск четвертого отрядаСемьи Отца, являющего ейТо, как он дышит и рождает чадо.*

И Беатриче мне: «БлагоговейПред Солнцем ангелов,* до недр плотскогоТебя вознесшим милостью своей!»

Ничья душа не ведала такогоСвятого рвенья и отдать свой пылСоздателю так не была готова,

Как я, внимая, это ощутил;И так моя любовь им поглощалась,Что я о Беатриче позабыл.

Она, без гнева, только, улыбалась,Но так сверкала радость глаз святых,Что целостная мысль моя распалась.*

Я был средь блесков мощных и живых,*Обвивших нас венцом, и песнь их слащеЕще была, чем светел облик их;

Так дочь Латоны* иногда блестящийНаденет пояс, и, огнем сквозя,Он светится во мгле, его держащей.

В дворце небес, где шла моя стезя,Есть много столь прекрасных самоцветов,Что их из царства унести нельзя;

Таким вот было пенье этих светов;И кто туда подняться не крылат,Тот от немого должен ждать ответов.

Когда певучих солнц горящий ряд,Нас, неподвижных, обогнув трикраты,Как звезды, к остьям близкие, кружат,

Остановился, как среди баллаты* ,Умолкнув, станет женщин чередаИ ждет, чтоб отзвучал запев начатый,

В одном из них послышалось* : «КогдаЛуч милости, который возжигаетНеложную любовь, чтоб ей всегда

Расти с ним вместе, так в тебе сверкает,Что вверх тебя ведет по ступеням,С которых сшедший — вновь на них — ступает,

Тот, кто твоим бы отказал устамВ своем вине, не больше бы свободенБыл, чем поток, не льющийся к морям.

Ты хочешь знать, какими благороденЦветами наш венок, сплетенный тутВкруг той, кем ты введен в чертог господень.

Я был одним из агнцев, что идутЗа Домиником на пути богатом,*Где все, кто не собьется, тук найдут.*

Тот, справа, был мне пестуном и братом;Альбертом из Колоньи* он звался,А я звался Фомою Аквинатом.

Чтоб наша вязь тебе предстала вся,Внимай, венец блаженный озираяИ взор вослед моим словам неся.

Вот этот пламень льет, не угасая,Улыбка Грациана, кем стоятИ тот, и этот суд, к отраде Рая.*

Другой, чьи рядом с ним лучи горят,Был тем Петром, который, как однаждыВдовица, храму подарил свой клад.*

Тот, пятый блеск, прекраснее, чем каждыйИз нас, любовью вдохновлен такой,Что мир о нем услышать полон жажды.

В нем — мощный ум, столь дивный глубиной,Что, если истина — не заблужденье,Такой мудрец не восставал второй.*

За ним ты видишь светоча горенье,Который, во плоти, провидеть могПрироду ангелов и их служенье.*

Соседний с ним счастливый огонек —Заступник христианских лет, которыйИ Августину некогда помог.*

Теперь, вращая мысленные взорыОт света к свету вслед моим хвалам,Ты, чтоб узнать восьмого, ждешь опоры.

Узрев все благо, радуется тамБезгрешный дух, который лживость мираЯвляет внявшему его словам.

Плоть, из которой он был изгнан, сироЛежит в Чельдоро* ; сам же он из мукИ заточенья принят в царство мира.*

За ним пылают, продолжая круг,Исидор, Беда и Рикард с ним рядом,Нечеловек в превысшей из наук.*

Тот, вслед за кем ко мне вернешься взглядом,Был ясный дух, который смерти ждал,Отравленный раздумий горьким ядом:

То вечный свет Сигера, что читалВ Соломенном проулке в оны летаИ неугодным правдам поучал».*

И как часы* зовут нас в час рассвета,Когда невеста божья,* встав, поетПеснь утра жениху и ждет привета,

И зубчик гонит зубчик и ведет,И нежный звон «тинь-тинь» — такой блаженный,Что дух наш полн любви, как спелый плод, —

Так предо мною хоровод священныйВновь двинулся, и каждый голос в ладЗвучал другим, такой неизреченный,

Как может быть лишь в вечности услад.

Песнь одиннадцатая