Тигриные глаза - Ширли Конран

Через три дня, в День святого Валентина, разъяренный Бриз ворвался в их спальню, которую Плам теперь занимала одна.

— Какого черта ты впутываешь в свои дела Джейми Лоримера? Этот негодяй тут же все разболтал, стоило только тебе выйти из его кабинета.

Плам выглянула из ванной с полотенцем на голове.

— Можно подождать с этим, пока я оденусь?

— Нет, нельзя! Прекрати, ради бога, заниматься этой чепухой! Ты делаешь из меня посмешище и ставишь под угрозу свою репутацию перед выставкой!

Обернутая полотенцем, Плам проскочила мимо него в свою гардеробную.

— Бриз, разве нельзя хотя бы на сегодня объявить перемирие? — Она натянула колготки. — Ты забыл, что сегодня мы ужинаем с Лулу и Беном?

— К черту Лулу! И что в ней особенного? Кроме того, что, имея кой-какой талант, она пустила его коту под хвост.

— Тем более к ней надо относиться по-доброму. Разве ты никогда не совершал ошибок и не рвал потом на себе волосы? — Плам облачилась в короткое красно-синее бархатное платье.

Бриз, который уже сожалел о своих нападках на Лулу, умолк.

— Прошу тебя, не будем портить этот вечер, — взмолилась Плам, надевая коричневые туфли-лодочки с вышитыми на них венками. — Бен только на прошлой неделе вернулся из Торонто, где пробыл целых пять месяцев. И ты знаешь, какое это удовольствие для них — выйти вместе после столь долгой разлуки.

Застегивая манжеты, Плам вернулась в ванную и занялась прической.

— Давай договоримся о перемирии, — прокричала она через дверь Бризу, который все еще никак не мог успокоиться, — или тебе придется остаться здесь одному. Я пойду с ними в ресторан.

— Конечно же, я согласен на перемирие, — быстро сказал Бриз. — И на все остальное, только бы ты была счастлива. — Он надеялся после этого вечера с ее старыми друзьями вернуться к ней в спальню, кто-то же должен проявить благоразумие в этой глупой ситуации. Ему уже порядком надоело спать в одиночестве.

— Хотелось бы верить, что тебя и в самом деле заботит мое счастье, упрямый осел, — пробормотала себе под нос Плам, припомнив свой долгий разговор о счастье с тетей Гарриет.

— Мужчин всегда ставил в тупик вопрос: чего хотят женщины от жизни? — говорила тетя. — И тем более им никогда было не понять, что они хотят больше того, что получают.

— И они хотят времени, чтобы получать от жизни удовольствие, — добавила Плам.

— Ах, в этом-то как раз все дело, — подхватила тетя. — Женщины с маленькими детьми не могут сделать карьеру, потому что не получают поддержки. Воспитание детей, наверное, самая важная в мире работа, но политики так не считают.

— Но больше всего женщинам хочется, — добавила Плам, — делать кое-что из того, на что мужчины оказываются способны потому только, что женщины обеспечивают им тыл.

— И еще женщины нуждаются в своих собственных деньгах, — печально сказала тетя. — Они не должны зависеть от мужчины, им надо самим зарабатывать деньги и самим распоряжаться ими.

— Тетя Гарриет, вы феминистка?

— Да, я действительно считаю, что игра должна вестись честно на любом поле. И кто-то уже говорил, что противоположностью феминизма является мазохизм.

В четыре часа дня Плам вела свой черный «Порше» вдоль Темзы, направляясь на встречу с профессором Инид Соумз, которая рано возвращалась с работы по пятницам.

Квартира госпожи Инид находилась в одном из старинных домов в Баттерси на аллее Принца Уэльского. Дверь открыла высокая сурового вида женщина в темно-вишневых вельветовых бриджах и коротком жакете поверх шелковой блузы стального цвета. Асимметрично подстриженные седые волосы падали на одну сторону, прикрывая один глаз. Помада на ее губах была того же тона, что и бриджи.

— Входите, прошу вас! — Плам узнала этот глубокий и звучный голос.

Сжимая в руке большой стакан водки с мартини, Плам сидела в просторной бежевой гостиной. В бело-голубых китайских вазах стояли пурпурно-синие гиацинты. Тщательно подбирая слова, она рассказала о своих поисках, один за другим передавая госпоже Инид диапозитивы сомнительных картин.

Инид залпом допила содержимое своего стакана.

— Хорошо, что у вас есть эти диапозитивы. Поиски в архивах заняли бы у вас месяцы, если не годы. — Она подошла к шкафчику для бумаг, искусно изготовленному в виде подставки для лампы. — Зная, о чем пойдет речь, я захватила кое-что домой. — Она достала из шкафчика диапозитив. — Предполагается, что это неизвестная ранее работа Яна ван Кесселя-старшего. Она была приобретена в Париже в 1989 году у Тонона — мелкого торговца, промышляющего в парижском районе Марэ.

Диапозитив перешел в руки Плам.

— Один швед купил ее всего за сорок восемь тысяч долларов — это примерно вдвое дешевле того, что за нее могли бы дать на аукционе. Поначалу он решил, что ему повезло — жадного человека легче обмануть, — но потом забеспокоился и прислал ее нам. — Она отбросила седую прядь и посмотрела на Плам. — Он, конечно, желает сохранить инкогнито. Это обычная история. Владельцам не хочется, чтобы кто-то знал, что их надули. И даже когда подделка доказана, они предпочитают скрывать ее.

Плам посмотрела диапозитив на свет. Картина была выполнена в ярких чистых тонах со множеством оттенков красного. На темном фоне деревянный стол с оловянными приборами и тарелками с фруктами. На заднем плане глиняный кувшин и ваза с цветами, над которыми висела бабочка. Рядом с вазой — несколько опавших лепестков. Справа ползла желтая гусеница, две мыши грызли каштан возле серебряной ложки, на ручке которой стояли инициалы «ЯВК».

— Вот эта желтая гусеница! — Плам пришла в возбуждение. «Еще одна связь», — мелькнуло у нее в голове. — Точно такая же на картине леди Бингер! Трупная муха с картины Сюзанны появляется на картине Артура Шнайдера. А ящерица Синтии вдруг оказывается изображенной и на картине Сюзанны, хоть и в другом цвете.

Госпожа Инид предостерегающе покачала головой.

— Не забывайте, что художники часто обменивались альбомами с набросками. А иногда просто повторяли какие-то мелкие детали в качестве собственного символа. Такими символами могли быть жук, улитка…

— Ну да, так же, как сам Альфред Хичкок появляется на мгновение во всех своих фильмах.

— Вот именно. — Инид достала другую папку и с улыбкой протянула Плам еще один диапозитив. — Думаю, вам будет интересно. Это еще одна сомнительная картина Яна ван Кесселя-старшего, которая тоже вышла из рук все того же Тонона.

Плам поднесла его к лампе и недоверчиво заморгала.

— Но это же картина леди Бингер! — Она достала диапозитив, привезенный от леди Бингер, чтобы сравнить.

— Все верно. Пройдем в мой кабинет, там у меня есть подсветка.