Лоскутный мандарин - Гаетан Суси

— Она не в себе, — сказал Ксавье. — Она, должно быть, уже несколько дней больна. А я не могу ее оставить в таком состоянии.

После всего, что она для меня сделала.

— Ну, — отозвался слепец, — это уж ты того, через край хватил. Все, что она для тебя сделала!

Ксавье сел прямо на бордюрный камень — он был в отчаян и глотнул лекарства, которое булькнуло у него в животе живой водой. Разрушители делали свое дело с невероятным грохотом. Слепцу пришлось кричать в ухо Ксавье, чтобы тот разобрал его слова в этом несмолкающем шуме.

— Эти люди, которые здесь работают, не может так случиться, что они из твоей бригады?

— Что?

Ксавье так ему это сказал, как человек, которого подняли, а разбудить забыли. Нищий повторил вопрос. Только теперь Ксавье осознал, что рядом с ними работают разрушители. Он медленно встал, как будто с опаской, подошел ближе. Прошелся вдоль площадки, внимательно все рассматривая. Увидел лица людей, которых знал по именам: тех, кто работал на подъемном кране, тех, кто занимался расчисткой котлована, — и именно среди последних он заметил Философа. А старик, в свою очередь, в этот самый момент взглянул как раз в ту сторону, где стоял Ксавье. Он махнул ему рукой. Ксавье вернулся к слепцу.

— Ну?

Некоторое время Ксавье размышлял, мрачно нахмурившись.

— Это не моя бригада, — сказал он в конце концов. — Пойдемте отсюда. Пора уже идти в «Мажестик».

Он взял слепца под руку, но тот отстранился от подручного.

— С меня хватит. Ты, дорогой мой Ксавье, очень мне симпатичен, но с тобой я все время попадаю в какие-то переделки, того и гляди, они и впрямь станут опасными. Я, пожалуй, пойду себе домой.

— Как хотите. Тогда я пошел.

Но слепец схватился за рукав парнишки и позволил ему тащить себя за собой, потому что никак ему было не обойтись без подручного.

Когда Философ поднялся наконец по лестнице и выбрался из котлована на улицу, там никого не было. Он стал звать Ксавье по имени, но в голосе его звучала безнадежность. Проходивший мимо рабочий из его бригады спросил Пески, кого он так жалобно зовет.

— Помнишь того подручного, который работал с нами с весны?

Его звали Ксавье.

Рабочий напряг память, но так ничего и не вспомнил.

— Да брось ты! Неужто не помнишь? Тот парнишка, который вкалывал под началом Лазаря!

Рабочий пошел прочь, не сказав ни слова, но само молчание его было упреком Философу, который уже успел пожалеть о своих словах. Разрушители решили между собой никогда больше не произносить имя Лазаря. С того самого момента, когда душеприказчик обнародовал завещание и последнюю волю молодого бригадира, и все узнали, что он предатель и изменник, потому что оставил все свое состояние какой-то вредительской организации, помогавшей бездомным.

Глава 2

На двери заведения, где незаконно торговали спиртным, висело объявление войны.

ОЧИСТИМ! ОЧИСТИМ!

ОЧИСТИМ НЬЮ-ЙОРК!

ДОЛОЙ ЗАВСЕГДАТАЕВ «МАЖЕСТИКА»!

ДАЕШЬ ДУХ РАЗРУШЕНИЯ!

Ксавье в изумлении вошел в здание. Он совсем забыл о слепце, потерявшемся в бурливой толпе, над которой зависло густое облако сигарного дыма. На ожидавшееся мероприятие были потрачены немалые деньги. Помещение было не узнать: фриз украшали нелепые гирлянды, под балконами были поставлены подсвеченные лонны с приклеенными к ним объявлениями: «Руками не трогать! Может опрокинуться», — потому что сделаны они были из картона. Для любого, кто видел главный зал в тусклом свете хмельной перебора, теперь он — залитый ярким светом сильных ламп — являл собой впечатляющее зрелище. Пол Зубной Ямы был подмете вымыт идо блеска натерт, столы аккуратно расставлены полукругом, причем на каждом столе лежала шахматная доска, и молодые сотрудники с гладко зачесанными назад волосами, что соответствовало вкусу главного спонсора предстоявшего мероприятия, расставляли шахматные фигуры и заводили часы.

Сцену переделали в подиум для почетных гостей, и так далее. Вот во что превратился тот самый «Мажестик», что лишь за день до того был родным домом и для Кламзу, и для девиц, дававших свои веселые представления, и для виртуозов игры на банджо.

Там собралась обычная для подобных турниров публика: аналитики, журналисты, наблюдатели, второразрядные игроки — и все они обменивались вежливыми приветствиями. Ведущие участники состязания постреливали издалека глазами, внимательно изучая соперников. Бампли — пухленький знаменитый Артур Бампли, организатор турнира, оживленно семенил по всему залу, он всех здесь знал, завязывал разговоры, вилял ягодицами, убежденный в том, что все от него просто в восторге.

Аромат свежего табака смешивался с неистребимым пивным запахом, который был присущ ни на что не похожей среде обитания мажестиканцев. Менее ощутимым, хотя и вполне отчетливым, был своеобразный аромат мысли — мускусное благоухание, распространяемое сотней перегретых мозгов, чувствовавшееся все более явственно по мере того, как разгоралась борьба. Но пока что томящиеся в ожидании взволнованные шахматные гении старались занять себя чем угодно, лишь бы отвлечься. Один из них, в перепачканном пеплом пиджаке, разложил на коленях салфетку из оберточной бумаги и сосредоточенно жевал бутерброд, перемазав усы горчицей, — если его кто-то обыграет, ему и в голову не придет из-за этого повеситься. Другой, в отличие от первого, сидел на стуле очень прямо, заметно напрягшись, во взгляде его читалось отчаяние загнанного зверя; он явно боялся, что стоит ему пошевелить головой, и от нее во все стороны волнами разбегутся мысли, раскрывающие соперникам сокровенные тайны вариантов королевского гамбита, а ведь началу шахматной партии он посвятил долгие недели лихорадочных размышлений, отгородившись от мира стенами убогого жилья. Третий нетерпеливо покачивал ногой, во рту у него пересохло; он был уверен, что сможет доказать несостоятельность сицилийской защиты, и горел желанием поразить мир. Помимо этих претендентов в чемпионы, погруженных в сладкие грезы, осчастливили своим присутствием «Мажестик» и другие обладатели спортивного духа, обильно расточавшие теплые рукопожатия. Они любили азартные игры. Этих одиноких мыслителей, одержимых манией величия и мысливших масштабно, финансировали спонсоры, которым они заранее распродали всех кур, которые обязательно когда-нибудь снесут золотые яйца. Им нравилось убивать. А кроме них в зале было еще немало подозрительных типов, которые, как могло показаться на первый взгляд, тоже принадлежат к славному племени спортсменов, но, сев за шахматную доску, эти люди превращались в чудовищ, в гадюк и львов. Тут же сновали художники-карикатуристы, два-три фотографа, восхищенные, как гимназистки, поклонники шахматной игры, выпрашивавшие автографы, и прохаживались невероятно величественные господа, апломб которых был сравним разве что с самоуверенностью британских лордов, хотя под их рос-кошными тройками скрывалось шелковое женское белье.

Как только хлопала дверь, расположенная сбоку от подиума, гул в зале ненадолго стихал, будто кто-то уменьшал в помещении громкость, и все лица в радостном ожидании поворачивались в сторону трибуны — на тот случай, если там появится Капабланка. Но почетный председатель пока не оправдывал ожиданий собравшихся. Это имя — Капабланка — о чем-то смутно напомнило подручному, но о чем именно, он никак не мог припомнить. Он решил у кого-нибудь спросить, кто такой Капабланка. На него посмотрели как на умалишенного. Да будет тебе, хватит дурака валять, Капабланка — это бывший чемпион мира.

— Понятно, — кивнул Ксавье.

Что касается Кальяри — главного спонсора мероприятия, кто то его где-то видел, но не знал, куда он пошел; финансиста разыскивали даже его собственные помощники.

Ксавье пришлось себя ущипнуть, чтобы удостовериться в реальности того, что с минуты на минуту должно было начаться. О пришел сюда сказать, что хочет уволиться с работы, и… только представьте себе, что он здесь обнаружил! Происходящее лишь подтверждало его впечатление о том, что он живет в какой-то за колдованной вселенной, где без всякого предупреждения все меняется на свою противоположность — бедность оборачивается богатством, потом становится нищетой, и так далее. «Мажестик» за одну ночь превратился в шахматный храм. Внезапно поднялся невообразимый шум. Поборник ультрасовременной школы заехал в нос стороннику неоклассицизма, что мгновенно привело к жесткому противостоянию последователей двух течений шахматной мысли. Ксавье помимо своей воли оказался вовлеченным в урегулирование их отношений. Ссора очень скоро могла закончиться потасовкой, но тут вмешались представители Гильдии разрушителей, не поленившиеся захватить с собой свои инструменты, и назревавший скандал был пресечен в корне. Возбудители спокойствия тщетно взывали к милосердию и, встав на колени, молили о пощаде — всех их с позором изгнали, запретив в течение года принимать участие в состязаниях. Беда примирила двоих зачинщиков. Они вместе пошли в туалет справить малую нужду.