«Мир приключений» 1963 (№09) - Анатолий Днепров

Но Шурка не смотрел на него. Он не сводил глаз со своего командира. Лужа крови медленно расползалась под ним, захватывая все больше разноцветных конвертов.

К Шубину протолкался Чачко с автоматом на шее. Фланелевка его была разодрана в клочья, из-под нее виднелась тельняшка. Увидев распростертое на земле неподвижное тело, он отшатнулся, потом отчаянно закричал, будто позвал издалека:

— Товарищ гвардии капитан-лейтенант!

— Тише ты! — строго сказал боцман, поддерживая голову Шубина. — Отходит гвардии капитан-лейтенант.

Минуту Чачко остолбенело стоял над Шубиным. Багровое, лоснящееся от лота лицо его исказила гримаса. Но он не зарыдал, не заплакал, только длинно выругался, сдернул с шеи автомат и ринулся со двора обратно в самую свалку уличного боя…

Но вот появились санитары!

Перекинув через плечо автомат, Шурка бежал рядом с носилками. Санитары попались бестолковые. Шарахались от каждой пулеметной очереди, встряхивали косилки. Бежавший с другой стороны Фаддеичев ругал их высоким, рыдающим голосом. При толчках голова Шубина странно безжизненно подскакивала, но юнга все время пытался уложить ее поудобнее.

Только бы донести но госпиталя! Только бы живого донести!

4

Шурка стоял в коридоре особняка, где разместился полевой госпиталь, и смотрел в окно на канал и свисавшие над ним ветки. В зеленоватой воде отражалось многоугольное, из красного кирпича здание крепости.

За плотно прикрытой белой дверью находился гвардии капитан-лейтенант. Только что ему сделали переливание крови — перед операцией.

Князев, с забинтованной головой, пришел в госпиталь. В коридоре ему удалось перехватить какого-то врача и поговорить с ним. Шурка не слышал разговора, но видел, как оттопырилась нижняя губа врача и еще больше осунулось худое, герое от пыли лицо Князева. Плохо дело!

— Не приходит в сознание, большая потеря крови, — сказал Князев, подойдя к юнге. — Насчитывают шесть или семь пулевых ранений! Другой умер бы давно…

Воображению Шурки представился раненный прошлой весной торпедный катер, из которого хлестала во все стороны вода. Гвардии капитан-лейтенант сумел удержать катер на плаву, спас его от потопления. Кто спасет гвардии капитан-лейтенанта?

Князев ушел и увел с собой боцмана. Но юнге разрешено было остаться. Да и как можно было не разрешить ему остаться?

Шурка занял позицию в коридоре у окна, напротив шубинской палаты, и стоял там, провожая робким взглядом проходивших мимо врачей. Новые партии раненых все прибывали и прибывали.

Сердобольные нянечки покормили юнгу кашей. Торопливо поев, он снова встал, как часовой, у дверей. Конечно, это было против правил, но ни у кого не хватало духа прогнать его, таким скорбным было это бледное, худое, еще по-детски неоформившееся лицо.

Где-то за стеной тикали часы. Они, вероятно, были большие, старинные, и бой у них был красивый, гулкий. Сейчас они старательно отмеривали минуты жизни гвардии капитан-лейтенанта, и Шурка ненавидел их за это.

Шесть или семь ранений! Можно ли выжить после семи ранений?

Хотя гвардии капитан-лейтенант всегда выходил из таких трудных переделок!

Однажды в присутствии Шурки он сказал Павлову:

“Конечно, я понимаю, что рано или поздно умру, и все-таки, знаешь, не очень верю в это!”

А сейчас гвардии капитан-лейтенант лежит без сознания, воля его парализована — корабль дрейфует по течению к роковой гавани.

Лишь бы он пришел в себя! Мозг и воля примут командование над обескровленным, продырявленным телом и, может быть, удержат его на плаву.

О, если бы он очнулся хоть на две пли три минуты! Шурка встал бы на колени у копки и шепнул на ухо — так, чтобы никто не слышал:

“Не умирайте, товарищ гвардии капитан-лейтенант! Вам нельзя умирать! Ну, скажите себе: “Шубин, живи! Шубин, живи!” И будете жить!..”

Накрытого белоснежной простынем гвардии капитан-лейтенанта провезли мимо Шурки на операцию, потом через час с операции.

Юнга так и не увидел его, хотя поднимался на цыпочки. Гвардии капитан-лейтенанта заслоняли врачи. Оки шли рядом с тележкой и, показалось Шурке, прерывисто дышали, как заморенные лошади после тяжелого пробега.

В коридоре уже зажглись лампочки, санитарки начали разносить ужин. Будничная жизнь госпиталя шла своим чередом, а двери палаты были по-прежнему закрыты перед юнгой. Командир его никак не сдавался — не шел ко дну, но и не всплывал.

За окном стемнело.

Лишь в начале ночи заветные двери распахнулись и толпа люден в белых халатах повалила из палаты. До Шурки донеслось:

— …был почти безнадежен. Но когда очнулся, я надеялся…

От этого “был” у Шурки похолодело внутри.

— Да, железный организм! Такой встречается один на десять тысяч.

Кто-то возразил негромко:

— А по-моему, он просто устал. Он так устал от войны…

Переговариваясь, врачи прошли по коридору. Шурка, будто окаменев, продолжал стоять на своем посту у дверей.

Тиканье часов наполнило уши, как бульканье воды. Часы за стеной словно бы сорвались с привязи, тикали очень громко и быстро.

Из палаты вышла сестра.

— А ты всё ждешь? — сказала она участливым, добрым голосом. — Нечего тебе, милый, ждать! Иди домой! Иди, деточка!

Она сделала движение, собираясь погладить юнгу по голове.

Но он уклонился от со жалостливой ласки. Рывком сбросив с себя больничный халат и нахлобучив бескозырку, стремглав кинулся к выходу из госпиталя.

И тиканье часов, как свист бичей, неотступно гналось за ним!

Он бежал по длинному коридору, потом по лестнице, наклонив голову, чтобы никто не увидел, не подсмотрел внезапно прихлынувших к глазам слез. Никогда в жизни не плакал, не умел плакат: я вот…

На этом обрывается погоня Бориса Шубина за немецкой подводной лодкой, прозванной “Летучим голландцем”.

В последующих главах романа “Секретный фарватер” рассказано о том, как эти поиски продолжил и завершил бывший юнга, впоследствии лейтенант-пограничник Александр Ластиков.

М. Емцев,

Е. Парнов

ПАДЕНИЕ СВЕРХНОВОЙ

Впервые в жизни Юру посетило волнующее чувство отрешенности и лихорадочной нетерпеливости, так хорошо знакомое, по его мнению, всем великим поэтам и физикам-теоретикам.

Юра быстро вскочил с кровати и, тихо ступая босыми ногами по мягкому ворсу ковра, подошел к окну.

За окном рождалось утро. Оно спускалось с далеких высот в невероятном зеленом свете, который быстро таял, уступая место пурпурным и янтарным оттенкам.