Другая жизнь - Джоди Чапмен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще один человек однажды пробудил во мне точно такие же чувства.
* * *
…От: Анны
Кому: Нику
Тема:
Я исполнила все, что была должна.
Распродала себя по фрагментам, о существовании которых напрочь забыла. Нет, речь не о руках, ногах и прочих очевидных частях, а о крошечных кусочках с запястий и лодыжек, о глубоких царапинах, о лоскутках плоти с внутренней стороны бедра или с подошвы, таких ничтожных, что и не заметишь, пока в один прекрасный день не потеряешь равновесия. Эти маленькие потери трудно отследить с течением времени, но они есть. Никто не замечает, как ты отсекаешь от себя фрагмент за фрагментом, пока не наступает такой миг, когда отдавать уже нечего, но к этому моменту вся твоя ценность сводится к нулю.
Уродуешь себя ради тех, кто рядом, а все для чего?
Я исполнила все, о чем мне твердили.
И сломалась.
Часть 4
2018
Похороны состоялись в четверг.
На погребении настоял папа. Стоило оно вдвое дороже кремации, да и бумажной волокиты с ним больше, но папа упрямо твердил, что не допустит, чтобы его родного сына сожгли в печке и от него ничего не осталось. И по-моему, многие представители старшего поколения разделяют эту точку зрения. Их преследует навязчивое желание застолбить клочок земли в память о прожитой жизни, уподобившись школьнику, который в последний день учебного года выцарапывает на парте слова «зьдесь был я». Молчание длиной в несколько месяцев, а следом щедрый широкий жест – тоже вполне в отцовском духе.
Мне вспоминается наш с Сэлом разговор о том, каково это, когда тебя хоронят заживо. В детстве нас невероятно манило все мрачное и загадочное. Однажды Сэл прочел в «Ридерз дайджест» материал о старых могилах, которые раскапывают для повторного использования, и там говорилось, что после вскрытия гробов на внутренней стороне крышки порой находят царапины от ногтей. Их оставили те, кого погребли заживо. «Представь, каково это – знать, что умрешь, – сказал он тогда. – Во второй раз! Когда лежишь, а по всему телу, даже по заднице, ползают жучки, и ты понимаешь, что ничего уже не поделать. – Он содрогнулся от страха пополам с удовольствием. – Нет, я точно хотел бы, чтобы меня закопали!» Все оставшиеся у меня средства ушли на транспортировку его тела домой.
Я гоню от себя мысли о жучках, бегающих по телу моего брата. Но мрачными ночами – или когда за окном льет дождь – они так и лезут в голову.
Я заплатил приходскому священнику, чтобы он произнес проповедь у могилы. Сэл не был религиозным, как и все мы, но кому-то же следовало взять происходящее в свои руки или хотя бы связать воедино несколько слов. От мысли о том, чтобы сделать это самому, у меня пересыхало в горле. Казалось, это необходимая трата.
Процессия получилась сиротливая. Несколько человек в черных пальто и под зонтиками шагали, втаптывая в грязь свою лучшую обувь. Мы с папой возглавляли колонну и несли на плечах ноги Сэла, но на последнем повороте перед раскопанной могилой я споткнулся, и кто-то встал на мое место.
Стелла позаботилась о том, чтобы цветы возложили и на соседнюю могилу. Мы сделали все возможное, чтобы положить Сэла как можно ближе к ней. Когда все кончилось, Стелла с папой пошли с ним попрощаться, а я остался ждать у машины.
А потом все желающие почтить память Сэла собрались в пабе, и тут уж не осталось никаких сомнений, что его очень любили. В зале яблоку негде было упасть. Мы стояли группками с бумажными тарелками, на которых лежали сосиски в тесте и кусочки сэндвичей, порезанных на треугольники. Папа же разместился за барной стойкой.
«Прими мои соболезнования, Ник», – тихо говорили мне на ухо. Бывшие девушки Сэла, – кроме Тесс, которая не нашла в себе сил прийти, – обнимали меня за шею и оставляли влажные пятна на моем пиджаке. Парни хлопали меня по спине и прятали рты за стаканами с пивом.
Приехало даже несколько нью-йоркских приятелей Сэла. Похвально, ничего не скажешь. Они пожали мне руку, а в перерывах между тем, чтобы в очередной раз откусить изрядный кусок фруктового кекса, говорили что-нибудь вроде: «Он всегда был душой компании! Кто бы мог подумать! Он не страдал депрессией?» Но те из них, кто знал Сэла близко, не задавали дурацких вопросов. Я поблагодарил их за приезд и купил каждому выпить.
А вот Матильда прилететь не смогла. Видимо, она уже успела перебраться в Лос-Анджелес, и похороны совпали с кастингом на роль ведущей в пилотном сезоне. Но она прислала цветы. Белые, мать их, лилии.
Может, и ей невыносимо все это видеть, предположила Лора. Да и потом, ты бы ей все равно не обрадовался. Будь благодарен.
Будь благодарен.
* * *
Ах да, Анна тоже пришла. Наверное, стоит об этом упомянуть.
* * *
Я оставил папу и Стеллу у могил, а сам направился к дороге. Ливень сменился изморосью, я поднял повыше воротник пальто и закурил.
Впереди, у ворот, я разглядел фигурку под зонтом. И узнал ее моментально. Во всей ее позе, даже несмотря на дождь, читалась непоколебимость. Я глубоко затянулся.
Поравнявшись с ней, я поднял взгляд. Ее лицо почти не изменилось, разве что казалось теперь чуть старше, чуть симпатичнее. С нашей последней встречи на свадьбе прошло несколько лет. На ней было черное платье и жемчужная нить, смотрела она печально, и, хотя накануне похорон я гадал, появится ли она, попадутся ли ей на глаза в интернете бесчисленные некрологи Сэла, в тот миг я поймал себя на мысли о том, что лучше бы она не приходила.
Она подалась ко мне, и я ощутил на шее прохладное прикосновение кожаной перчатки. Никто из нас не проронил ни слова. Я все думал, какова она, допустимая длительность таких объятий, и кто из нас отстранится первым.
– Даже не знаю, что сказать, – призналась она, уткнувшись в мое пальто.
– Только не говори, что соболезнуешь, – попросил я, спрятав за спину руку с сигаретой. – Это и так все говорят, но не уверен, что смогу принять соболезнования от тебя.
Она разжала объятия.
– Здорово, что ты приехала.
Анна потупилась.
– Я долго сомневалась, но… – Она подняла на меня
