Избранное - Грэм Грин

— Он, верно, был хороший проповедник?

— Можно было заслушаться, — сказала тетушка с восхищением, в котором сквозила ностальгия.

Мы двинулись обратно к набережной. Было слышно, как ворочается и шуршит галька.

— Он не был фанатиком своей идеи, — продолжала тетушка. — Собаки для него были как бы Домом Израиля, но одновременно он был апостолом иноверцев, а к иноверцам, по мнению Каррана, относились воробьи, попугаи и белые мыши, но не кошки — кошек он считал фарисеями. Как ты понимаешь, ни одна кошка и не осмеливалась войти в храм, когда там столько собак. Правда, была одна нахальная кошка — она обычно сидела в окне дома напротив и ухмылялась, когда прихожане выходили из церкви. Карран не причислял к иноверцам рыб — в противном случае невозможно было бы поедать имеющих душу. Слоны вызывали у него всегда особое чувство, что свидетельствует о его великодушии — Ганнибал ведь наступил ему на ногу. Давай посидим здесь, Генри, Гиннес для меня тяжеловат.

Мы выбрали местечко подальше от ветра. Огни вдоль Дворцового Мола уходили далеко в море, а кромка воды пенилась и фосфоресцировала. Волны монотонно набегали на берег и отступали, будто кто-то стелил постель и все никак не мог положить как следует простыню. Иногда поп-музыка доносилась из концертного зала, который высился в ста ярдах от нас, как судно, пришедшее прорвать блокаду. Эта поездка, подумал я, настоящее приключение, но я еще не подозревал, каким невинным, мелким событием она покажется мне потом, при ретроспективной оценке прошлого.

— Я нашла прелестный отрывок о слонах у святого Франциска Сальского, — сказала тетушка. — Карран использовал его в своей последней проповеди — после этой истории с девками, которая меня совершенно вывела из себя. И мне думается, он хотел сказать в ней, что любит он только меня, но в то время я была молода и жестокосердна, и я не простила его. Я всегда ношу этот отрывок в кошельке, и, когда перечитываю, перед глазами у меня встает не слон, а Карран. Он был красивый, видный мужчина — не такой видный, как Вордсворт, но гораздо более тонкой организации.

Она порылась в сумочке и достала кошелек.

— Прочти его мне, дорогой. Боюсь, я ничего не увижу при этом свете.

Я взял мятый, пожелтевший листок и, подставив его под свет фонаря, начал читать. Листок был так сильно измят, что я с трудом угадывал смысл, хотя почерк у тетушки был молодой и четкий. «Слон, — гласил текст, — животное хотя и огромное, но самое достойное и самое смышленое из всех живущих на земле зверей. Приведу пример его исключительного благородства. Он…» Буквы на сгибе стерлись, и я не мог дальше прочесть.

Тетушка, не дожидаясь, пока я справлюсь, наизусть закончила цитату каким-то необычайно проникновенным женственным голосом:

— «Он никогда не изменяет своей подруге и нежно любит свою избранницу». Ну а теперь продолжай, — сказала она.

Я снова стал читать:

— «С ней он, однако, спаривается только раз в три года, всего в течение пяти дней, и делает это в такой строжайшей тайне, что никому еще не довелось увидеть их в это время».

Тетушка сказала:

— Он пытался объяснить мне — сейчас я в этом ни минуты не сомневаюсь, — что, если он и был ко мне недостаточно внимателен из-за этих девок, все равно он любит меня ничуть не меньше, чем прежде.

— «И появляется он снова только на шестой день, и в этот день он идет прямо к реке и омывает свое тело, ибо он не желает возвращаться в стадо, пока не очистится».

— Карран всегда был очень чистоплотный, — сказала тетушка. — Благодарю тебя, Генри, ты прекрасно прочитал.

— Какое отношение это имеет к собакам?

— Карран все так замечательно повернул, что никто ничего не заподозрил. А на самом деле это говорилось для меня. Я помню, в то воскресенье у церкви продавали особый собачий шампунь, освященный на алтаре.

— Что сталось с Карраном?

— Понятия не имею. Он, очевидно, оставил церковь — без меня ему было не справиться. А какая дияконисса из Хэтти? Иногда он мне снится. Сейчас ему было бы девяносто. Не могу представить себе его стариком. Двинулись, Генри. Думаю, нам обоим давно пора в постель.

Сон тем не менее не шел, невзирая на роскошную кровать в «Королевском Альбионе». Огни Дворцового Мола плясали на потолке, а в голове вереницей проплывали фигуры Вордсворта и Каррана, слон и собаки из Хова, тайна моего рождения, прах матушки, которая не была мне матерью, и отец, спящий в ванне. Эта жизнь была не так проста, как та, что я вел, когда работал в банке и где о клиенте мог судить по его кредиту и дебету. Душу мою теснил страх, но одновременно она была исполнена радостного возбуждения, а с Мола доносилась музыка, и фосфоресцирующие волны накатывали на берег.

Глава 7

История с прахом моей матушки уладилась совсем не так быстро, как я поначалу предполагал (я по-прежнему называю ее матушка, так как в то время я не был по-настоящему уверен, что тетя Августа говорит правду). Когда я вернулся из Брайтона, урны не было, и я позвонил в Скотленд-Ярд и попросил к телефону сержанта сыскной полиции Спарроу. Меня без проволочек соединили с голосом, который явно не был голосом сержанта. Он напомнил мне голос одного нашего клиента — контр-адмирала (я был счастлив, когда он перевел свой счет в Нэшнл провиншл бэнк, так как с клерками он обращался как с матросами, а со мной как с младшим лейтенантом, приговоренным военным трибуналом к высшей мере за плохое ведение судового журнала).

— Могу я поговорить с сержантом Спарроу? — спросил я.

— По какому делу? — рявкнул незнакомый голос.

— Мне до сих пор не вернули праха моей матери.

— Это Скотленд-Ярд, а не крематорий, — ответил голос, затем послышались гудки.

Прошло немало времени — линия была все время занята, — пока я вновь соединился с тем же императивным голосом.

— Мне нужен сержант сыскной полиции Спарроу, — сказал я.

— По какому делу?

Я заранее приготовился отвечать ему в его же стиле.

— По полицейскому, — сказал я. — А какими еще делами вы занимаетесь?

Мне казалось, что это тетя Августа говорит моим голосом.

— Сержант Спарроу вышел. Оставьте телефонограмму.

— Попросите его позвонить мистеру Пуллингу. Мистеру Генри Пуллингу.

— Адрес! Номер телефона! — раздался лающий приказ, словно меня заподозрили в том, что я какой-то сомнительный полицейский осведомитель.

— Ему известно и то, и другое. Я не собираюсь без надобности снова все повторять. Передайте ему, что я разочарован: он не выполнил клятвенного обещания.

Я повесил трубку, не дожидаясь ответа. Вернувшись в сад, я наградил самого себя — что случается крайне редко — самодовольной улыбкой: с контр-адмиралом я никогда прежде так не разговаривал.

Мои новые кактусовые георгины были в прекрасном виде, а после поездки в Брайтон их географические названия доставили мне двойную радость: «Роттердам» — темно-красный сорт, темнее, чем наш почтовый ящик на углу; «Венецианский зубчатый» — с острыми кончиками лепестков, сверкающими, как иней. Я решил, что в следующем году посажу еще и «Гордость Берлина», и у меня будет трио городов. Телефон нарушил мои радужные мечтания. Звонил Спарроу.

Я сказал ему резко:

— Надеюсь, у вас есть оправдывающие обстоятельства, которые позволили вам нарушить слово и не вернуть вовремя урну?

— Безусловно, есть, сэр. В вашей урне оказалось больше марихуаны, чем пепла.

— Я вам не верю. Как могло случиться, что у моей матери…

— Мы едва ли можем подозревать вашу матушку, сэр. Как я уже вам говорил, этот человек, Вордсворт, воспользовался вашим визитом. К счастью для вас, в урне все же нашли остатки человеческого праха. Можно только предположить, что Вордсворт большую часть его высыпал в раковину и смыл, чтобы освободить урну. Вы не слышали звуков льющейся из крана воды?

— Мы пили виски. И Вордсворт, естественно, наливал воду в кувшин.

— Это как раз и был тот момент, сэр.

— В любом случае я хотел бы получить назад остаток праха.

— Какой в этом смысл, сэр? Человеческий прах обладает, как бы это лучше сказать, клейкостью. Пепел пристает ко всем веществам, в данном случае это марихуана. Я вышлю вам урну заказной бандеролью. И советую, сэр, поместить ее там, где вы намеревались, и забыть злополучный инцидент.

— Все это хорошо, но урна-то пустая.

— Мемориал часто находится не в том месте, где захоронен покойный. Пример тому — военный мемориал.

— Да, вы правы, — сказал я. — Боюсь, тут уж ничего не поделаешь. Все равно она больше не будет пробуждать должных чувств. Я надеюсь, вы не думаете, что моя тетушка приложила к этому руку?

— Ну что вы, сэр! Такая старая, почтенная леди. Она, очевидно, была обманута своим слугой.