Гробница вервольфа - Лариса Соболева

Профессор говорил так убежденно, что каждое слово отдавалось болью внутри Шарлотты, будто она уже становилась безобразной. Девушка взглянула на свои тонкие пальцы – неужели они станут уродливыми? А лицо?

– Я вам не верю, – вымолвила Шарлотта.

– Не верите… – произнес де ла Гра с сочувствием. – А помните бокал шампанского? При вашей болезни спиртное действует как яд. Вы продолжаете не верить? Что ж, я предоставлю вам доказательства. Идемте.

– Куда? – испугалась она.

– Не бойтесь, доверьтесь мне.

Спустившись вниз, профессор попросил ее обождать, ушел на половину прислуги, вернулся с Никифором, который взял лампу и направился к выходу.

– Но… – не решалась выйти из дома Шарлотта. – Вы говорили, кузен…

– У меня пистолет, сударыня, – успокоил де ла Гра. – Коль он нападет на нас, я убью его, не раздумывая. Идемте, в другое время вы не сможете выйти, только ночью.

Впервые Шарлотта переступила порог лаборатории, отчего у нее замирало сердце. Собственно, она так и представляла себе место работы ученого: полки с множеством банок и склянок, микроскоп, различные горелки, приборы… Тем временем Никифор отодвинул стол, загнул ковер и приподнял крышку, ведущую в подпол, затем взял фонарь и спустился вниз. Де ла Гра последовал за ним, протянув руку Шарлотте:

– Прошу вас, смелее.

Она осторожно ступала по каменным ступеням, сжимая пальцы спутника. В подземелье прошли небольшой коридор, уперлись в дверь. Де ла Гра отомкнул замок… Это было помещение, обложенное камнем. В передней его части стояли стол с горевшей лампой, два стула, таз и кувшин. Во второй части, дальней, бросились в глаза ввинченные в пол и потолок железные прутья толщиной в два пальца, отделявшие первую часть от второй. Де ла Гра взял за локоть Шарлотту и подвел ближе, она вырвалась, отказавшись идти дальше.

За прутьями, точнее – за решеткой, на кровати лежало подобие человека. Это был мужчина. Худой, заросший редкими длинными волосами, которые покрывали не только щеки, но и лоб, виски, руки, сквозь пряди просматривались уродливые шрамы. Суставы на коленях и локтях неимоверно распухли, скрюченные отростки на руках лишь напоминали пальцы, на лице звериный оскал… Страшно! А главное – безумные глаза, смотревшие с опаской и жадностью.

– Это ваш отец, сударыня, – сказал де ла Гра.

– Но… он давно умер…

– Как видите, не умер, – перебил профессор. – Подойдите ближе, не бойтесь, он уж давно не опасен.

На слабых ногах она приблизилась к решетке, заметила в ней такую же решетчатую дверь, замок на ней. Сзади доносился голос де ла Гра:

– Это он загрызал людей семнадцать лет назад. Его поймал крестьянин, запер в дровянике, а мы с отцом освободили. Ваш отец по дороге в усадьбу напал на моего отца и загрыз его. Он тогда был очень силен, я не смог его оттащить. Чем бы дело кончилось, не знаю, возможно, погиб бы и я, но мой отец, борясь с ним, поранил его и ослабил. Сознаюсь, первая мысль моя была – убить его, ведь он, по сути, превратился в зверя. Но я поступил иначе. Связал, затем спрятал в заброшенном срубе неподалеку от усадьбы. Пристройку, где мы сейчас находимся, возвел прежний хозяин, в ней начал работать мой отец, пытаясь найти средство от вашего недуга. Я занял его место. Потом с Никифором и его женой мы обложили камнем подземелье, поставили решетки и однажды ночью перевезли вашего отца сюда.

– Моя мать знала?

– Нет, сударыня.

– Невозможно! Разве он не кричал? Думаю, его бы услышали.

– Я позаботился, чтобы он замолчал навсегда, сделав ему незначительную операцию на голосовых связках, он немой.

– Зачем вы его держали здесь?

– Он мне нужен был для опытов, сударыня.

– Семнадцать лет… – взявшись за решетки и припав к ним лицом, промолвила Шарлотта. – Не год, не два… а семнадцать… Нет, это невозможно. Вы ведь уезжали, как же он жил?

– Никифор и его жена заботились о нем. Немые слуги дороже золота. Я им составил протекцию, порекомендовав вашей матушке. Люди, попавшие на дно нищеты, зачастую вынуждены мошенничать, воровать, а то и убивать. Я спас их от каторги, взамен получил преданных слуг. Они стригли его, купали, кормили, а когда он вел себя примерно, выводили ночью гулять, но связанного. Ваша матушка почти не выходила из дома, остальные ночью спали, они ведь нормальные люди. Мы сделали здесь вентиляционные отдушины, ему неплохо было. Когда его рассудок прояснялся, он понимал, что это лучший выход для него, и отличался послушанием. Правда, бывало, просил дать ему яду. Но такую роскошь – умереть – я не мог ему позволить. Он дал вам в наследство тяжелый недуг, он же должен был помочь найти от него средство.

– А если бы Никифор или его жена привели сюда мою мать?

– Они считают меня колдуном и боятся. Впрочем, в любом случае ничего страшного не произошло бы. Ее светлость ценила мои знания, доверяла мне, она не прогнала бы меня. Я же облегчил ей участь, спрятав его здесь. Ей так было лучше – считать, что мужа нет в живых, чем мучиться с существом, которое имеет лишь схожесть с человеком. К тому же он был в первое время необычайно опасен, мог убить жену. Что стало бы тогда с вами?

Шарлотта смотрела на человека, который являлся ее отцом, и ничего не чувствовала, ничего, кроме жалости. Ее угнетала мысль, что и она станет такой же.

– Семнадцать лет… – пробормотала Шарлотта. – Вы очень жестокий человек, Оливье де ла Гра.

– Возможно, – кивнул профессор, которого не мучила совесть. – А как бы иначе я узнал, давать ли вам то или иное снадобье, насколько оно эффективно? Он жив до сих пор благодаря мне и темноте, хотя… Ваш отец, на удивление, живучий, пробовал даже бежать, но решетки с замками крепкие. Вот уже несколько лет он практически не встает. Но все на свете подходит к концу, заканчивает и он свой долгий путь вервольфа.

Нет, все же, помимо жалости, Шарлотта испытывала отвращение. И не играло роли – отец перед ней, которого она никогда не знала, или посторонний человек. Это существо омерзительно, уродливо, страшно! Неужели она тоже потеряет рассудок, станет нападать на людей, представив себя вервольфом? От такой мысли ее бросило в дрожь. Повернувшись к профессору, она задала вопрос, который мучил ее с того времени, когда он пришел к ней:

– Чего вы хотите?

– Вас.

Шарлотта вздрогнула, будто ее ударили. Всегда немногословный, всегда точный в движениях, будто он нарочно отрабатывал каждый жест, всегда недоступный – этот мужчина пугал ее. Пугал потому, что, находясь рядом с ним, она чувствовала себя в ловушке, а объяснить себе, в чем причина странных ощущений, не могла. То, что он сейчас сказал, показалось ей грубой шуткой. Но профессор не шутил.

– Да, да, вас. Мне нужны вы, Шарлотта. Я знаю вас лучше, чем вы себя, знаю, что может произойти с вами, и принимаю такой, какая вы есть. Вы должны уехать со мной. Взамен я продлю вашу жизнь и красоту, а коль повезет, вылечу.

– Я не люблю вас…

Де ла Гра подошел вплотную, его ладонь легла девушке на плечо. Шарлотта подавила неприязнь, надеясь, что он сжалится и отпустит ее. Но де ла Гра разбил надежды:

– Мне довольно будет ваших губ, вашего тела, Шарлотта. А любовь… удел полноценных людей. Выбирайте.

Впервые она очутилась перед выбором, когда выбора, в сущности, не было. С одной стороны, ее ждало короткое счастье и… уродство, с другой – безрадостное существование и призрачная надежда на исцеление. Девушка покосилась на человека, давшего ей жизнь. Смогла бы она на месте Уварова принять то, что лежало на кровати?

– Я должна подумать.

– Думайте. Завтра ночью вы сядете со мной в карету, и я увезу вас отсюда. А вы сядете. Да-да, сядете. Смотрите на отца, Шарлотта, смотрите…

Смотреть на ужасное уродство мужчины в клетке у нее не было сил, и девушка бросилась к выходу, задыхаясь от воздуха подземелья. Прочь! Только бы не видеть его! Не видеть себя в нем!

Остаток ночи Шарлотта провела в кошмаре, будучи не в состоянии освободиться от впечатлений, полученных в подземелье. Итак, будущее ее мрачно, грозит одиночеством, ведь никто никогда не вынесет тех перемен, что однажды произойдут с ней…

Наступление нового дня Шарлотта чувствовала, не видя. Раньше на рассвете она ложилась и засыпала безмятежным сном, но не в то утро. Когда рассвело, девушка пришла в кабинет матери, где сквозь плотные ставни все же просачивалась ослепительно-яркая полоска света. Шарлотта накинула плащ, набросила на лицо вуаль, сверху опустила капюшон. Потом натянула перчатки и приблизилась к окну, будто подходила к пропасти. Став у стены так, что даже рассеянный свет не попадал на нее, подняла обнаженную ногу и подставила яркому лучу.

Ее обманывали! Шарлотта заплакала от радости, опустившись на пол. Она была так счастлива, что не сердилась ни на мать, ни на профессора. А потом, смеясь и плача, помчалась к себе. Сейчас распахнет окно, впустит день и посмотрит, как все вокруг выглядит при свете дня…