Миддлмарч - Джордж Элиот

Когда под вечер в Стоун-Корт явился Кэлеб Гарт, Мэри не удивилась, хотя обычно у него не хватало времени навещать ее, а к тому же он очень не любил разговаривать с мистером Фезерстоуном. Старик со своей стороны чувствовал себя неловко с шурином, которого ничем не мог допечь, - Кэлеб был равнодушен к своей бедности, ничего у него не просил, а в сельском хозяйстве и горном деле разбирался много лучше, чем он. Однако Мэри знала, что родителям необходимо повидаться с ней, и если бы отец не приехал, она утром отпросилась бы домой часа на два. Обсудив за чаем цены с мистером Фезерстоуном, Кэлеб встал, попрощался с ним и сказал:

- Мне надо поговорить с тобой, Мэри.

Она прошла со свечой в другую гостиную, где камин не топился, и, поставив еле теплящийся огонек на темный стол красного дерева, обернулась к отцу, обняла его и осыпала нежными детскими поцелуями. Морщины на лбу Кэлеба разошлись, и его лицо просветлело - он был похож на большого красивого пса, который радуется, когда его приласкают. Мэри была его любимицей, и, что бы там ни говорила Сьюзен (хотя обычно она бывает права), нет ничего удивительного, если Фред - да и кто угодно другой считает Мэри лучшей из девушек.

- Мне надо кое-что сказать тебе, милочка, - начал Кэлеб с обычной нерешительностью. - Новость не из приятных, хотя могла бы быть и хуже.

- О деньгах, папа? По-моему, я уже знаю.

- А? Как же так? Видишь ли, я опять сделал глупость - поставил свою подпись на векселе, а теперь подходит срок платежа. Твоя мать отдает все свои сбережения - вот это-то хуже всего, - но их не хватает. Нам нужно сто десять фунтов. У твоей матери всего девяносто два фунта, а у меня в банке ничего нет, но она думает, ты что-то отложила.

- Да-да. У меня есть двадцать четыре фунта с мелочью. Я ждала, что ты приедешь, папа, и положила их в ридикюль. Вот погляди - красивые чистенькие банкноты и золотые монеты.

С этими словами Мэри вынула приготовленные деньги и вложила их в руку отца.

- Да, но как же... Нет, нам нужно только восемнадцать фунтов остальное возьми обратно, деточка. Но как же ты узнала? - спросил Кэлеб, который в непобедимом своем равнодушии к деньгам беспокоился главным образом о том, как случившееся может подействовать на Мэри.

- Фред рассказал мне еще утром.

- А! Он для этого и приезжал?

- Да, пожалуй. Он очень расстроен.

- Боюсь, Фреду нельзя доверять, Мэри, - сказал Кэлеб нерешительно и нежно. - Намерения у него, конечно, лучше поступков. Но тех, чье счастье зависело бы от него, я бы мог только пожалеть. И твоя мать думает так же.

- И я тоже, папа, - не поднимая глаз, сказала Мэри и прижалась к отцовской руке.

- Я ни о чем тебя не спрашиваю, милочка. Но я опасался, что вы с Фредом неравнодушны друг к другу, и хотел тебя предостеречь. Видишь ли, Мэри... Голос Кэлеба стал еще нежнее, и некоторое время он передвигал свою шляпу по столу, не спуская с нее глаз, а потом поглядел на дочь. - Видишь ли, женщина, пусть даже самая лучшая, вынуждена принимать ту жизнь, которую создает для нее муж. Твоей матери пришлось из-за меня смиряться с очень многим...

Мэри прижала его руку к губам и улыбнулась ему.

- Правда, совершенных людей не бывает, однако... - тут мистер Гарт покачал головой, ощущая бессилие слов, - я думаю вот о чем: что должна переносить жена, если она не уверена в своем муже, если он лишен принципов и боится только неприятностей для себя, а не того, что он причинит зло другим. Вот так-то, Мэри. Молодые люди могут полюбить друг друга прежде, чем узнают, какова жизнь. И конечно, им кажется, что все будет прекрасно, только бы они всегда были вместе, но праздник скоро сменяется буднями, деточка. Впрочем, ты куда разумнее большинства и тебя не держали в вате наверное, мне незачем было говорить все это, но ведь отец всегда боится за свою дочь, а ты тут совсем одна.

- Не тревожься за меня, папа, - сказала Мэри, глядя отцу прямо в глаза. - Фред всегда был очень мил со мной. Сердце у него доброе и привязчивое, и, по-моему, он честен, хотя и привык думать только о своих удовольствиях. Но я никогда не дам согласия человеку, который не добивается независимости, а предпочитает бездельничать в надежде, что его обеспечат другие. Ведь вы с мамой научили меня гордости.

- Вот и хорошо... вот и хорошо. Теперь я спокоен, - сказал мистер Гарт, надевая шляпу. - Но так тяжело забирать весь твой заработок, детка.

- Папа! - с упреком воскликнула Мэри. - И отвези вместе с ним домой полные пригоршни любви, - добавила она, когда он закрывал за собой наружную дверь.

- Небось папенька забрал весь твой заработок, - заметил мистер Фезерстоун с обычной злоехидной догадливостью, когда Мэри вернулась к нему. - Сам-то он свести концы с концами не может. Ты же совершеннолетняя, так копила бы для себя.

- Я считаю моих родителей лучшей своей частью, сэр, - холодно ответила Мэри.

Мистер Фезерстоун что-то проворчал себе под нос - он не мог отрицать, что такой простушке, может быть, и следует помогать семье, а потому прибегнул к другому безошибочному средству, чтобы ее уязвить:

- Если Фред Винси приедет завтра, так не задерживай его своей болтовней, пусть сразу ко мне поднимается.

26

Он бьет меня, а я над ним смеюсь.

Прекраснейшее утешение! Куда лучше

наоборот: чтоб я его бил, а он надо

мной смеялся.

Шекспир, "Троил и Крессида"

Однако на следующий день Фред не приехал в Стоун-Корт, и по самой веской причине. Из Хаундсли с его миазматическими улицами, по которым он ходил, покупая Алмаза, он вернулся не только с лошадью, обманувшей его надежды, но и с какой-то болезнью - первые два дня ему только слегка нездоровилось да побаливала голова, но, возвратившись из Стоун-Корта, он почувствовал себя так плохо, что бросился на диван и в ответ на испуганный вопрос матери пробормотал:

- Я совсем разболелся. Пошлите за Ренчем.

Ренч явился, но ничего серьезного не обнаружил, сказал что-то о "легком расстройстве" и даже не обещал заглянуть завтра. Он весьма дорожил Винси как пациентами, но и самые осторожные люди подпадают под власть убаюкивающей рутины, а в тяжелые утра к тому же выполняют свои обязанности без должного рвения. Мистер Ренч был невысоким, чистеньким, желчным человеком в аккуратно причесанном парике. Капризные больные, кислый нрав, страдающая малокровием жена и семеро детей - все это не располагало к неторопливой обстоятельности, в это же утро он вообще запаздывал, а ему еще предстояло отправиться за четыре мили в дальний конец Типтона на консилиум с доктором Минчином (кончина Хикса, деревенского лекаря, расширила практику его мидлмарчских коллег в этом приходе). Ошибаются и великие государственные мужи, так почему же не может ошибиться безвестный врач? Мистер Ренч не забыл прислать обычные белые коробочки, содержимое которых на этот раз было черным и весьма действенным. Бедный Фред не почувствовал себя лучше, тем не менее он не желал верить, что "заболел всерьез", и, встав в обычный поздний час, спустился в столовую позавтракать. Однако сил у него хватило только на то, чтобы сесть у камина, дрожа от озноба. Вновь послали за мистером Ренчем, но он объезжал загородных пациентов, и миссис Винси, перепуганная переменой в своем любимце и его слабостью, расплакалась, а потом сказала, что пошлет за доктором Спрэгом.

- Вздор, маменька! Все это пустяки, - сказал Фред, протягивая ей сухую горячую руку. - Я скоро поправлюсь. Наверное, схватил простуду, когда ездил под дождем в Хаундсли.

- Мама! - воскликнула Розамонда, сидевшая у окна. (Окна столовой выходили на весьма фешенебельную улицу, носившую название Лоуик-Гейт.) Вон мистер Лидгейт. Он с кем-то разговаривает. На вашем месте я попросила бы его зайти к нам. Он вылечил Эллен Булстрод. Говорят, он вылечивает всех, кого берется лечить.

Миссис Винси бросилась к окну и распахнула его, думая только о Фреде и совершенно не заботясь об этике медицинской профессии. Лидгейт стоял по ту сторону чугунной решетки, всего в двух ярдах от окна, и обернулся на стук рамы прежде, чем миссис Винси успела его окликнуть. Через две минуты он был уже в столовой, и Розамонда покинула ее, помедлив ровно столько, сколько требовалось, чтобы показать, что трогательная тревога за брата заставила ее на минуту забыть о приличиях.

Лидгейт должен был выслушать рассказ миссис Винси, которая с безошибочным инстинктом перечислила все маловажные подробности и особенно долго задержалась на том, что мистер Ренч сказал - и не сказал относительно следующего своего визита. Лидгейт сразу понял, что у него могут выйти немалые неприятности с Ренчем, но положение было слишком серьезно, чтобы считаться с этим: он не сомневался, что у Фреда начинается тифозная горячка и что он принимал совершенно не те лекарства. Его следует немедленно уложить в постель и пригласить для ухода опытную сиделку, а кроме того, необходимо принять такие-то и такие-то меры предосторожности (на них Лидгейт особенно настаивал). Эти зловещие указания на опасность ввергли бедную миссис Винси в ужас, излившийся бессвязным потоком слов. Некрасиво мистеру Ренчу так с ними поступать, ведь он лечил их много лет и они не приглашали мистера Пикока, хотя он тоже был их добрым знакомым. И она не понимает, почему мистер Ренч так невнимателен к ее детям, не то что к другим. Вот когда дети миссис Ларчер болели корью, он их каждый день навещал, и она, миссис Винси, этому, конечно, только рада. И если что-нибудь случится...