Беспризорный князь - Анатолий Дроздов

– Я не девка! – сказал сердито. – Нечего!

– Не буду! – заверил Иван.

– Меч подержать дашь?

– Непременно! – заверил Иван.

– И мне месь! – заторопился Петруша.

– И тебе! – пообещал князь. – Вот только с мамкой поговорю. Она где?

– Дома! – сказал Ваня.

– Прядесь, – добавил младший.

– Погуляйте!

Иван отпустил сыновей и поспешил к терему. Оляна пряла. Сидя спиной к двери, она не видела, кто вошел. Услышав скрип, бросила через плечо:

– Умывайтесь, живо! Мурзатым хлеба не дам.

– Я чистый! – сказал Иван.

– Ой!

Веретено выпало из рук Оляны. Вскочив, она уставилась на мужа. Вопрос, читавшийся в ее взоре, был настолько пронзительным, что Иван едва сдержался.

– У меня дети, – сказал, делано хмурясь. – Четверо. Их надо растить, учить уму-разуму. Нужен воспитатель, добрый. Как думаешь?

Оляна не ответила. Стояла, не отводя взгляда от лица мужа.

– Где найти? – продолжил валять дурака Иван. – Я вот подумал… Кто справится лучше монахини?

Оляна прижала руки к груди. Во взоре ее надежда боролась с сомнением, и он не утерпел.

– Патриарх благословил! – сказал, подмигнув.

Спустя мгновение Оляна висела у мужа на шее и что-то бормотала, покрывая поцелуями его лицо. Иван ласково гладил ее по спинке. В дверях, застыв, удивленно глядели на это Ваня с Петей.

Эпилог

Студеная роса холодила босые ноги, мочила края портов, но Меша упрямо торил путь через луг. Удочка, сделанная из орехового прута, покачивалась в правой руке. В левой – черепок с червями, накопанными с вечера. Знатная выйдет рыбалка! Леска на удочке из конского волоса – сам у соседского Буланки из хвоста надергал, крючок железный, кованый – пудового сома выдержит! Мамка обрадуется – давно в доме рыбки не видели.

Если б не случай, гнал бы отрок сейчас овец: пастушку рыбачить некогда. Да только седмицу тому явилось близь войско. Приехали вои и скупили скот. Дали такую цену, что мужики рядиться не стали – пригнали все, что было. Овечек, бычков, телочек, свиней… Сгоряча некоторые и коров хотели, да вовремя спохватились: без коровы в зиму не выжить. Меша остался без дела. Грех не воспользоваться!

Войско им сам бог послал. Мужики поначалу встревожились; думали скот в лесу прятать да баб с девками схоронить, но прискакавший сотник заверил: если и будут что брать, то за серебро. А баб ежели кто обидит, то жаловаться государю, тот за такое вешает. Прав оказался сотник. За скот заплатили, а что до баб… Вои навезли портов мыть – за плату, конечно, тут все и случилось. Бабы потащили порты к реке, начали тереть их мочалом да выколачивать пряниками. Понятное дело, согнулись, подобрали подолы. Один из воев глядел, глядел, затем скакнул к конопатой Милке и что-то на ушко шепнул. Милка распрямилась, вытерла мокрые руки и скакнула с воем в кусты. Обратно оба вернулись довольные. Мужу Милки о том рассказали. Он взялся за вожжи, а Милка ему резану, что вой за утеху дал, и сунь. Муж обомлел. За резану овечку купить можно, а тут за что?

Недолго думая, муж запряг коня и отвез Милку к войску. Обратно они вернулись затемно, но довольные донельзя. Пять ногат заработала Милка! Избу можно ставить! Еще столько добавить – и жеребчик! Да где такое видано?

Назавтра из веси потянулся поезд. Мужики, побросав баб в телеги, двинулись к войску. Перенявший их сотник хотел прогнать, да бабы завопили в голос, что сами согласные. (А чего бы и нет? Мало, что денег дадут, так и приласкают. И кто? Молодые да гожие! И муж не против…) Сотник, выслушав, засмеялся.

– Девок чтоб не было! – сказал, щеря зубы. – Бабы ладно. Государь узнает, взыщет.

Вовремя сказал. После того как бабы с серебром вернулись, девки с ума сошли. Не все, конечно, а те, кого замуж не брали. Пять ногат – это ж какие деньги! С таким приданым любую возьмут: косую и рябую. Пищом в телеги лезли – пришлось кнутом отгонять. Хорошо, батюшка помог. Ходил, потрясая крестом, грозя отлучить блудниц от причастия. Насчет баб мужики с ним договорились, пообещав церкви десятую долю, а вот девок поп прогнал. Только все равно их у войска видели – пешком пробрались. Которые и ночевали там. А что? С них не убудет, а коли и прибудет, так вои у государя крепкие. Мальчонка или девка родятся – все добрые работники, а серебро, мамкой заработанное, семье, ох, как сгодится. Муж будущий не попрекнет, рад будет, что богатую взял. С избой свежесрубленной, конем справным, коровой молочной… Счастье!

Реку окутывал туман. Он клубился и полз на высокий берег, цепляясь за крону ветлы, подле которой собрался рыбачить Меша. Здесь, под обрывом, хорошо брал окунь. Хищный, с красными плавниками и крепким, упругим телом. Юшка из такого выходит духмяная и клейкая. Сдобренная корешками, тает в рту.

Меша ступил в туман и вдруг заметил чужака. То, что это не свой, было видно сразу. Плечи чужака укрывал багряный плащ, такого же цвета шапка с меховой оторочкой сидела на голове. Из-под шапки выбивались седые волосы. Старик сидел к Меше спиной и, свесив ноги с обрыва, что-то бормотал. Отрок замер и прислушался.

– …Все меняется, – бормотал старик. – Не было Крестового похода против Руси, точно помню. Не было – и все! И татары явились раньше. А может, это другой мир? Одиннадцать войн… Татары приходили, половцы, с Литвой воевали… Новгород восставал, Владимир, когда Всеволод погиб. Сколько крови… Олята в Литве сгинул, Свень с Братшой под Новгородом, Брага на Калке… Никого из ватаги более нет. Сам уцелел чудом. Семнадцать покушений. Стреляли, травили, подсылали татей. Если б не Алексий… Оно того стоило?..

Меша потер ступней другую. Что делать? Бежать? Чужак заговаривался, но опасным не выглядел. Со стариками бывает – у них в веси такие есть. Бормочут себе – и пусть. Этот наверняка из государевых воинов, а те смердов не обижают. Искать другое место? Неизвестно, как берет там рыба. Утренняя зорька короткая. Пропустишь жор, бросай удочку! Отрок кашлянул.

Старик обернулся и, увидев Мешу, поманил его рукой. Отрок поколебался, но подошел.

– Ты кто? – спросил старик.

– Меша, – сказал отрок. – Пастух. Это мое место. Я здесь рыбу ловлю.

– Сегодня не выйдет, – развел руками чужак.

– Почему? – насупился Меша.

Старик повернулся к реке и вытянул руку. Туман, плывший над водой, заколебался, сквозь него проступила темная туша. Меша всмотрелся. Это был змей: огромный, с шипастой головой на толстой шее. Подплыв к берегу, змей осклабился, показав ряд острых и длинных зубов. Меша попятился.

– Не бойся! – сказал старик. – Своих не трогает.

– Так он твой? – догадался Меша.

Старик кивнул.

– Как кличут?

– Йорх, – ответил старик. – Его зовут Йорх.

– Чудно! – сказал отрок. – Ты имя дал?

– Он сам назвался.

– Умеет говорить? – удивился Меша.

– Ага! – подтвердил старик. – Только не каждый слышит.

«А как нужно?» – хотел спросить отрок, но в этот момент змей насторожился.

– Скачут! – сказал старик и, забросив ноги на берег, встал. Он оказался высоким – на голову выше Меши – и широким в плечах. Под плащом блеснули отполированные зерцала брони, на поясе из красной кожи Меша разглядел меч в дорогих ножнах. Сапоги на ногах чужака были тоже красные.

«Боярин! – подумал отрок. – Наверное, тысяцкий. Ишь, как одет! Такому резану бабе дать – тьфу!»

Вдали послышался топот, на лугу показались двое всадников. Подскакав, они спешились и подошли ближе. Вои были одеты, как и старик, и похожи лицами. Только у одного, покряжистее, глаза были, как васильки, у второго, тонкого в талии, – цветом в гречишный мед. «Братья!» – догадался Меша.

– Ну? – спросил старик.

– Строятся! – сказал синеглазый воин.

– Решились, значит! – вздохнул старик.

– Они земли наши поделили, – хмыкнул синеглазый. – Всю ночь рядились, кому какая отойдет.

– Откуда ведомо?

– Григорий под утро вернулся. В шатре у них сидел.

– Впустили? – удивился старик.

– Ты же знаешь Григория! – засмеялся синеглазый. – С ромеями он ромей, с хузарами – хузарин, с немцами – немец. На всех языках говорит, к каждому подладиться может. Весь в батьку!

– Да, – согласился старик. – Алексий был такой.

– Выдал себя за латинского купца, из Киева изгнанного, наплел, как его обидели… – Синеглазый ухмыльнулся. – Те и рады слышать. А как поведал, что смоки от мора сдохли…

– Поверили?

– Так седмицу стоим, а змеев в небе не было. Как не поверить?

– Славно! – сказал старик. – Сколько их?

– Семь тысяч конницы и десять пехоты.

– Зятья с ними?

– Они ж не дурни! – хмыкнул синеглазый. – Тебя ведают. Хоть и грозил папа интердиктом, не пошли.

– Ну, и слава Богу! – перекрестился старик. – Не хотелось дочек вдовами делать. Все изготовили?

– Тын стоит, колючки ночью разбросали, – вмешался кареглазый. – Проверили. Копыто коню пробивает насквозь. Тот кричит и не идет. Первые ряды станут, задние напрут, строй смешается, тут только знай – бей!