Взгляд тигра - Уилбур Смит

Я сразу увидел, что добился намеченного. Массивную пушку вырвало из чёрной пасти амбразуры, точно гнилой зуб, и бросило на дно среди обломков корпуса, которые она унесла с собой. Отверстие, из которого раньше торчал ствол, увеличилось настолько, что в нём во весь рост мог стоять человек. Направленный в чёрную дыру луч фонарика упёрся в плотную взвесь из грязи и мусора, которая не сразу осядет. Впрочем, мне не терпелось, и ждать я не собирался. Уточнив, как долго мы находились под водой и сколько у нас имелось воздуха, я быстро прикинул, сколько времени осталось для работы. С учётом двух предыдущих погружений, требующих дополнительной декомпрессии, у нас было семнадцать минут для проникновения в корпус.

Я привязал нейлоновый линь к упавшей на дно пушке и, вытравливая его за собой, подплыл к проломленной амбразуре. Сначала пришлось извлечь оттуда Шерри – за те несколько секунд, что я возился с линём, она почти полностью исчезла в проломе. Сердитыми знаками я приказал ей держаться подальше, в ответ получил неподобающий леди жест и притворился, что ничего не видел. Осторожно проникнув в амбразуру, я словно окунулся в густой суп – видимость была в пределах трёх футов.

Взрывы только отчасти справились с завалом позади пушки. Какой-то проём наметился, но недостаточный, чтобы пролезть. Орудуя ломиком, я попытался расширить отверстие и обнаружил, что главную помеху создавал тяжёлый пушечный лафет.

Работа на месте недавнего взрыва – дело тонкое: никогда не знаешь, в каком состоянии гора обломков. Самое незначительное вмешательство способно нарушить баланс, и тогда масса, придя в движение, может обрушиться и похоронить под собой возмутителя спокойствия.

Действовать нужно было не спеша, с оглядкой, не обращая внимания на нетерпеливо тормошившую меня Шерри. Я в очередной раз вылез из пролома с куском покорёженной обшивки, а она схватила мой подводный блокнот и написала: «Я меньше!!!» – дважды подчеркнув написанное, на тот случай, если восклицательные знаки не убедят. Взяв двумя пальцами под козырёк, я методично продолжал работу.

Наконец площадка была расчищена. Единственным препятствием оставался массивный деревянный лафет, загородивший под углом проход на батарейную палубу. Ломиком с такой махиной не сладишь, оставалось либо вернуться назавтра с гелигнитом, либо рискнуть.

Понимая, что в последние двенадцать минут напряжённых усилий расход воздуха увеличился против обычного, я всё же решил попытать счастья.

Выглянув из амбразуры, я передал Шерри фонарик и лом, вернулся к лафету, подсунул плечо под верхний конец и немного потоптался на месте, выбирая наиболее удобное и устойчивое положение. Ощутив надёжную опору, сделал глубокий вдох и стал распрямляться.

Мало-помалу напряжение ног и спины росло, пока не достигло предела. Кровь бросилась в лицо, вены на шее пульсировали, глаза вылезали из орбит – лафет не шелохнулся. Я набрал в лёгкие побольше воздуха и попробовал приподнять деревянный блок не постепенно, а одним мощным рывком.

Лафет дрогнул, а я ощутил себя Самсоном, обрушившим храм на собственную голову – потеряв равновесие, упал на спину, а вокруг со стоном и скрежетом валился град обломков. Грохот стих, и меня окружил непроглядный мрак – гороховый суп из плавающих в воде отбросов не пропускал свет. Двинуться я не смог – зажало ногу. Ледяной волной накатила паника, я задёргался что было сил, стараясь освободиться. Мне здорово повезло – лафет придавил резиновый ласт в четверти дюйма от стопы, так что ногу я вытащил, оставив ласт под завалом, и ощупью выбрался наружу.

Шерри с нетерпением ждала новостей, и, протерев блокнот, я написал «ОТКРЫТО!». Она указала на амбразуру, прося разрешения войти. В запасе оставалось две минуты – я кивнул и поплыл впереди.

Видимость в свете фонаря была дюймов восемнадцать, не дальше, но расчищенный проём отыскать удалось – величины отверстия хватало, чтобы не зацепиться баллонами или дыхательным шлангом.

Я травил нейлоновый линь подобно Тесею в лабиринте Минотавра, боясь заплутать в неразберихе палуб и сходных трапов «Утренней звезды». Шерри следовала позади, нащупывая перед собой дорогу и иногда задевая меня рукой.

В низком широком пространстве батарейной палубы вода была почище, но тёмной и таинственной. Странные очертания окружали нас со всех сторон: пушечные лафеты, раскатившиеся ядра, другое снаряжение, неузнаваемое от долгого пребывания на дне. Мы медленно продвигались вперёд, взбаламучивая ластами грязную воду. Здесь тоже плавала дохлая рыба, а несколько красных рифовых лангустов чудовищными пауками уползали куда-то в глубь корабля – прочный панцирь защитил их от взрыва.

Луч фонарика метался в поисках проходов на нижние палубы и в трюмы. Корабль лежал днищем вверх, и приходилось сопоставлять нынешнее расположение его отсеков с изученным ранее планом судна. Примерно в пятнадцати футах от того места, где мы проникли на батарейную палубу, находился палубный трап – ещё одно тёмное квадратное отверстие у нас над головой. Я поднялся к нему вслед за серебристыми воздушными пузырьками, которые, точно шарики жидкой ртути, оседали на переборках и палубном настиле. Трап прогнил настолько, что от прикосновения рассыпался, и его обломки плавали над головой.

Палуба уровнем ниже представляла собой узкий, стеснённый проход, вероятно, между пассажирскими каютами и столовой командного состава. Атмосфера клаустрофобии наводила на мысль о том, что экипаж фрегата жил в нелёгких условиях.

Я рискнул осторожно проплыть вдоль прохода, двери по обе стороны которого обещали самые фантастические неожиданности. Как ни тянуло открыть одну из них, я поборол искушение и поплыл дальше, пока не упёрся в массивную деревянную переборку – внешнюю стенку носового трюма, там, где она пересекала палубу и уходила вниз, в чрево корабля.

Удовлетворённый увиденным, я осветил фонариком часы и почувствовал себя виноватым – мы должны были начать подъём четыре минуты назад. С каждой секундой росла угроза того, что воздух в баллонах закончится и придётся сокращать декомпрессионные остановки.

Схватив Шерри за запястье, я провёл ладонью по горлу – сигнал опасности – и показал на часы. Она сразу всё поняла и послушно последовала за мной вдоль нейлонового троса, ведущего к далёкому выходу. Дыхательный клапан неохотно подавал воздух из почти пустых баллонов.

Выбравшись из корпуса корабля вместе с Шерри, я посмотрел вверх – дыхание перехватило, и ужас колыхнулся внутри тёплой маслянистой волной.

Заводь Пушечного пролома превратилась в кровавую арену. Привлечённые тоннами погибшей от взрыва рыбы, туда устремились десятки глубоководных акул-убийц. Запах плоти и крови вместе с возбуждением товарок, передаваясь по воде, привели их в состояние неукротимой свирепости, известной как «голодное бешенство».