Книга странствий - Игорь Губерман

Обо всём этом с разной степенью сдержанности говорили и писали люди разные - а для примера назову я столь несхожие имена, как Карл Маркс и Борис Пастернак.

Такое вот стремление и невозможность слиться с окружением - терзают, как мне кажется, довольно многих. Сам я это в молодости кратко пережил, потом ушло - и невозвратно, к счастью. Никаких осознанных усилий я к тому не приложил, мне просто повезло.

Когда же это с нами началось? И почему именно с нами так случилось?

Отвечу я сперва вопросом на вопрос: когда, читатель, по твоему просвещённому мнению, прозвучало в первый раз зловещее предупреждение о том, что евреи потихоньку завоёвывают мир?

Не напрягайся, друг-читатель, и не торопись, ты всё равно не угадаешь, ежели не знал заранее. Этот вопрос я задавал весьма осведомлённым людям. Называли мне в ответ века, довольно близко отстоящие от нашего времени. Теперь цитата (честное слово, подлинная):

"Еврейское племя уже сумело проникнуть во все государства, и нелегко найти такое место во всей вселенной, которое это племя не заняло бы и не подчинило своей власти".

Эти слова написал историк и географ Страбон в первом веке до новой эры! Вот ещё когда всё стало ясно умным людям! Так что мифы христианства только усугубили замеченное много раньше.

Очень, очень рано принялись бежать евреи с того клочка земли, где я сейчас сижу, беспечно разглагольствуя о превратностях национальной судьбы. Этот клочок земли непрестанно топтали орды завоевателей, и в поисках покоя и благополучия отсюда люди уходили. Надо ли говорить, что на такое отваживались люди сильные, активные, готовые трудиться и отстаивать своё существование. Очень часто - с острой авантюрной замашкой. Это были не беженцы (когда бегут, то все подряд и без разбора личных качеств), это были переселенцы-эмигранты, изначально готовые к нелёгкой участи пришельцев. Было их довольно много. Ещё до Вавилонского пленения в Вавилонии жило такое же приблизительно количество переселившихся евреев, как в самой Иудее. Скапливались они и в других окрестных государствах. Всюду в те века было изрядно много пришлых людей, и к ним терпимо относились, но евреи почти сразу оказались исключением. Они упрямо соблюдали свои странные обряды (обрезание, субботу), поддерживали своих и проявляли раздражавшую других сплочённость. Самое же главное - преуспевали, процветали, а отдельные из них достигали разных административных высот, что уж вовсе непристойно для инородцев. То есть, говоря короче, было всё, как и сейчас - а это ли не повод для неприязни? Славились они в те времена как отменно храбрые и верные солдаты - им, бывало, поручали самые опасные - пограничные гарнизоны. Тут непременно приведу я некое забавное свидетельство: писатель того давнего времени Аполлоний Молон не любил евреев так страстно, что пытался опровергнуть общее мнение об их воинской храбрости. Это не храбрость, написал он презрительно, это "безумная и дерзкая отвага". Такая репутация была у наших предков. Не чураясь никакой возможности выжить, занимали они те щели и лакуны, в коих западло было работать коренному населению - к примеру, охотно служили в таможнях и жандармерии на речных торговых путях (это уже в Греции). И торговали, разумеется, повсюду обвинение в коммерческой недобросовестности возникло почти немедленно. Конечно, не были они святыми в этом смысле, только с греками им было не тягаться, замечает автор книги, из которой я сейчас обильно дёргаю удобные мне факты.

Историк античности Соломон Лурье написал свою книгу "Антисемитизм в древнем мире" ещё в начале двадцатых годов. Много лет назад она ко мне случайно попала, и я был просто потрясён тем, насколько ничего не изменилось. Автор цитировал и анализировал сохранившиеся древние тексты и бесчисленные книги своих коллег, настроенных и за, и против. На каких-то страницах этого сухого академического текста я заливался смехом: например, одно из самых распространённых обвинений того времени было еврейское нахальство. Под этим словом подразумевалась та бесцеремонная активность, коей и по сю пору славен мой народ. Но более всего пугало древних единение евреев. Вот как пишет об этом сам Лурье: "Это еврейское государство без территории, эта сплочённость, солидарность и тесная кооперация вызывали сильнейшее недоверие и страх в античном обществе".

Словом, я там вычитал довольно много и советую другим. Но я пока что непростительно отвлёкся от той темы, которую затеял. А забрёл я в эту историческую даль только затем, чтобы сказать пустые и банальные слова: всегда так было, и неприязнь (до ненависти доходящая) других народов многие столетия обжигала, отравляла и подтачивала наши души. А мифы христианские - они только добавились к тому, что уже было многие столетия до них. И безнадёжные желание и жажда быть, как все - одно имели утоление и выход: согласиться, что евреи -в самом деле пакостный и вредный человечеству народ. И начинали мы смотреть глазами наших осудителей. И смотрим до сих пор, если признаться честно. А такого рода взглядом можно многое увидеть, ибо мы и впрямь весьма разнообразны и полярны в наших качествах (выражаясь мягко и осмотрительно). К тому же очень ярки мы и интенсивны как в высоких, так и в низких проявлениях. Наблюдая взглядом пристальным, к тому же заведомо неприязненным (в силу вышеназванных мотивов), каждому легко и просто углядеть лишь низменную часть. Отсюда - и такое редкостно огромное количество хулы в свой адрес.

Тут читатель памятливый с лёгкостью схватит меня за руку: так ты ведь изложил как раз ту точку зрения, что ты упоминал в самом начале - дескать, от большой психологической пластичности мы просто смотрим на себя глазами окружающих. Нет, отвечу я, разница есть. То пристальное и зоркое (сплошь и рядом - осудительное) отношение к собственному народу, которое я описал только что - проистекает из желания видеть лично себя в лучшем свете, как бы отделиться и обособиться от мало симпатичной общей массы, кажущейся слитной неприязненному взгляду. Я не такой, как эти, я хороший, хоть я и еврей. Такое отношение к восточно-европейскому еврейству открыто культивировали, например, немецкие евреи, полагавшие себя такими культурными и высокоразвитыми, такими немцами, что вовсе были им не соплеменники те тёмные замшелые евреи, что, к примеру, жили в Польше и на Украине. Что судьба их оказалась одинаковой, не стоит и напоминать. Короче, я о том, что наше осудительство своих - оно от острого желания возрадоваться собственному иллюзорному слиянию со всем человечеством. Когда б на это человечество мы посмотрели столь же проницательно, у нас это желание весьма ослабло бы. Но мы ко всем подслеповато снисходительны. И мы веками жарко жаждем слиться с большинством. Увы, но так устроен человек, не мне его за это порицать.