Судьба (книга четвёртая) - Хидыр Дерьяев

— Сурчиным жиром надо мазать.

— Где его взять-то, — вздохнула женщина и, по-своему поняв беспокойство Берды, заверила: — Да ты не дёргайся, не от свиньи это, это гусиное сало, а гусь — птица чистая, уважительная. Лампадным бы маслом тебя смазать, да ты ведь нехристь, не примешь лампадного-то масла…

— Я, тётушка милая, всё приму из твоих добрых рук, — сказал Берды, — какой я нехристь, если я коммунист.

— А мы орловские, с Орловщины, — сказала женщина, — подались перед войной на вольные хлеба, прельстились посулами, да попали, как кур во щи. Мужик-то мой сгинул на войне, ни дна бы ей, ни покрышки, а у меня двое малых за подол цепляются. Определилась вот сюда, за машинами доглядывать.

— Разве ты понимаешь в машинах? — удивился Берды.

— А что, по-твоему, если — баба, так в одних ухватах разбирается? Я, милый, ещё на барской экономии при машине состояла, мужику своему подручной была… Ну-ка, повернись к свету. Кто это так тебя сподобил не жалеючи?

— Сильно заметно? — пошутил Берды.

— Да уж заметно, до самой берёзки, чай, таскать будешь отметины. Я, пока по вашим краям мыкалась, всякого нагляделась. Вроде и добрый вы народ, приветливый, голодным человека не отпустите, и нищих у вас нету, а вот зачем же так зверствуете?

— Это, тётушка, не народ зверствует — это басмачи.

— А басмач, он что, не матерью роженый, что ли?

— Не знаю, — сказал Берды, — кто его рожал, но что он питался змеиным ядом вместо материнского молока, в этом я не сомневаюсь! От души желаю тебе, добрая тётушка, не сталкиваться близко с этим зверьём.

Женщина засмеялась, вспомнив что-то.

— А что мне от них хорониться? На той неделе ночью вышла по своим бабьим делам. Ночь-то лунная была. Гляжу: возле подъёмных щитов шерудятся двое чёрных, брякают железом. И кони рядом стоят. Хотела пугануть их, да опомнилась: не наши, мол, пришлые какие. Ну, бабе рази совладать с таким народом? Подалась в избу, пистонку взяла — мне её в Совете для охраны определили. Вышла, да как ахну в белый свет! Они, сердешные, вроде обмерли с испугу, а потом — на коней, и поминай как звали. Несурьезный народ, прямо тебе скажу.

— Ещё какой серьёзный! — возразил Берды и подумал, что надо будет поговорить с Дурды и Аллаком насчёт охраны плотины и машин — не шуточное дело, если приятели Аманмурада поработают тут, сколько полей без воды погибнуть может.

Пока шло врачевание и политический диспут, Торлы с обоими ребятишками успели сходить в тугаи и принести винтовки, брошенные при бегстве басмачами.

— Аллаку сдам, — похвалился Торлы, — чтобы он мне прошлым глаза не колол. Смотри, какие винтовки — не то английские, не то ещё какой нации!

Берды счёл за лучшее промолчать насчёт винтовок: при всём том, что сделал для него Торлы, он не мог извинить ему предательства на чарджуйской дороге.

Торлы был человеком, не лишённым сообразительности, и не стал упорствовать с разговором на скользкую тему. Попросив хозяйку напоить их чаем, он рассказал Берды, как шёл утром по своим делам и встретил одного из мальчиков, который сообщил, что «возле реки три дяденьки убивают другого дяденьку». Тогда он, Торлы, понял, в чём дело, приказал мальчикам и женщине громко кричать, когда услышат выстрел возле реки, и сам побежал спасать Берды.

— Крепко я этих негодяев напугал, правда? — улыбнулся он.

Берды в ответной улыбке с трудом разлепил распухшие губы:

— Чего таким тоненьким голоском кричал: «Руки вверх»? Для большего страху?

— Чтобы не признали по голосу, — простодушно признался Торлы и, спохватившись, что ляпнул не то, с испугом глянул на собеседника.

Но по распухшему, в багровых пятнах и ссадинах лицу Берды было трудно определить, какое впечатление произвела на него оговорка Торлы. Он сидел неподвижно, как каменный истукан, — от боли ему даже морщиться было трудно.

Если следовать истине, Торлы никогда не был трусом в полном смысле этого слова. Были случаи, когда он осторожничал, уклонялся от явной опасности, но это диктовал скорее здравый смысл, нежели робость. Однако на сей раз он чувствовал себя довольно, мягко говоря, неуютно под колючим, испытывающим взглядом косых Аманмурадовых глаз. Торлы ждал этой встречи и готовился к ней.

Аманмурад вёл пустяковый разговор, хотя по глазам было видно, что пришёл с другим. Эта неторопливость устраивала Торлы, во-первых, тем, что позволяла ему выиграть время, во-вторых, постепенно за разговором он обретал утраченные было спокойствие и уверенность. Постепенно в нём стало появляться что-то похожее на дерзость, на желание побалансировать на самой кромке обрыва. Это тоже было плохо — не тот человек Аманмурад, который позволит водить себя за нос.

И всё же он не сдержал бойцовского зуда. Когда Аманмурад коснулся того, что случилось в мургабских тугаях, Торлы подобрался, позабыв все наставления, и брякнул:

— Это был я!

Он ожидал всего, чего угодно. Но ничего не произошло.

— Откуда ты объявился, словно глазная болезнь? — сдержанно спросил Аманмурад, и лишь крылья его носа широко вздулись и медленно опали — зверь сжимал свою ярость, готовясь к прыжку.

— Не объявись я, ты отправил бы Берды в «дом истины»?

— Одним большевиком было бы меньше.

— Нельзя убивать каждого, кто попался тебе навстречу.

— Ты знаешь, что между ним и нашим родом — позор и кровь.

— Разве он убил Чары-джалая?

— Барс не разбирает, чёрная или белая собака утащила его детёныша — он загрызает любую собаку! Если бы прошлый раз мне в руки попался Дурды, с ним бы я долго не церемонился — пальцы в ноздри и ножом по горлу! Жаль, что друга его упустил — мне бы за него на том свете, как за чёрного паука, сорок грехов аллах отпустил. Да и наши бы на этом свете большой бушлук поднесли. Какой тебя всё-таки шайтан принёс на берег Мургаба, Торлы? Справедливо сказано: «Пень, которого не опасаешься, арбу перевернёт»!

— Меня опасаться нечего, — сказал Торлы очень доверительным тоном и прислушался. — Я тебя не узнал там, думал, что…

— Врёшь! — жёстко возразил Аманмурад. — Я сказал тебе, что буду ждать этого большевика возле плотины!

— Но ты не сказал, когда именно будешь ждать! — быстро нашёлся Торлы.

Аманмурад дрогнул ноздрями, с шумом сквозь зубы выдохнул воздух.

— Ну ладно, — согласился Торлы, — пусть я вру, пусть я знал, что это ты…

— Признался-таки!.. — прошипел Аманмурад и рука его поползла по ковру, нащупывая деревянную коробку маузера.

— Погоди! — Торлы, проворно виляя задом, отодвинулся к стене, где лежали, сложенные стопкой, одеяла. — Погоди, Аманмурад! Выслушай до конца! Крик на плотине достиг твоих ушей?

— Ну?

— Это люди бежали Берды выручать! Могли вас убить или поймать. Я и решил предупредить вас об опасности, понял?

Кося сильнее обычного, Аманмурад приподнял усы,

— Разве так предупреждают?

— Только так! Если бы стал я вам потихоньку объяснять, время упустил бы. А то вы очень быстро скрылись, никто и не увидел вас, никто подозревать не будет! Сам посуди, что будь это по-другому, я бы не в воздух стрелял, стрелять я умею метко, ты это знаешь.

— Коней из-за тебя потеряли! — глядя на носки своих чарыков, хмуро бросил Аманмурад. — И винтовки!

— Кони и винтовки — дело наживное! — оживился Торлы и снова прислушался. — Главное, головы на плечах сохранили!

— «Сохранили… сохранили»!.. Пешком по твоей милости бегать должен! Волк я, что ли?

— Найдём коней, достанем! У Бекмурад-бая попросить можно на время.

— Пока до его косяка доберёшься, джейраном станешь! Знаешь, в какую даль он своих копён отогнал?

— По-моему, у него во дворе были два-три жеребца.

— Одна хромая кляча осталась у него во дворе!

— Опасается внимание к себе привлечь! — догадался Торлы.

— Опасается! — буркнул Аманмурад. — Неспокойно, говорит, в округе, милиционеры рыщут.

— Это верно, что неспокойно, — поддакнул Торлы. — В ауле Сертиби кооператив сожгли. Ты в этом деле не участвовал?

— Я сжёг!

— В ауле Полат-бая, говорят, школу сожгли? И девушку там убили?

— Что это ты стал интересоваться такими вещами, Торлы? — Аманмурад подтащил за ремешок маузер и положил его к себе на колени. — Любопытным ты стал, Торлы, глаза у тебя, Торлы, и во лбу и на затылке!

— Что ты хочешь этим сказать? — забеспокоился Торлы, не отрывая взгляда от правой руки Аманмурада и отодвигаясь ещё дальше.

— Сиди спокойно! — усмехнулся Аманмурад. — Для тебя лучше сидеть спокойно и отвечать на мои вопросы. Почему интересуешься, спрашиваю? Может, сожалеешь, что не дал мне докончить богоугодное дело и отправить Берды в пекло?

— Сожалею, Аманмурад! — быстро и охотно согласился Торлы. — Очень сожалею, что помешал тебе!

— Почему же ты только сейчас сожалеть стал? — ехидно осведомился Аманмурад и расстегнул коробку маузера.