Степан Разин (Книга 2) - Степан Злобин

Но в общем гвалте, пальбе и криках их слов больше уже никто не слыхал.

Пехота Лазаря сошлась грудь с грудью с пехотой Барятинского. Рубились, кололись, били в лицо из пищалей.

Конница Еремеева крепко схватилась с драгунами. Протакин теснил стремянных стрельцов...

Но воеводских пушек было никак не достать. Разин держал еще в засаде три тысячи войска: тысячу конных донских казаков под началом Наумова и две тысячи лапотников, вооруженных косами, пиками и рожнами. Эта засада была оставлена им у моста на случай, если дворяне ринутся к переправе через Свиягу.

Держать наготове большие силы до последней минуты Степан любил сам, и тому же вчера учил своего молодого товарища Боба, когда Степан их застал за игрой в Карты.

«Береги, козаче, засадную силу к остатнему часу, тогда переможешь врага», – вспомнил Разин слова Старика полковника.

Но сейчас ему были нужны пушки, взять же их без этой засады было нечем. Когда Барятинский выкатит пушки к мосту, перейдет с ними вместе Свиягу и зажмет казаков у острожка, тогда не поможет засада. «Да и сам воевода небось все засады свои уже ныне истратил. Небось уже последнюю вывел, когда послал в бой своих запорожцев, – подумал Разин, – а у меня тут три тысячи свежих людей. Если сильно ударим – дорвемся до пушек...»

Атаман уж представил себе, как он, овладев двадцатью воеводскими пушками, поставит их возле моста на горке, подпустит к себе воеводские силы и грянет по ним изо всех двадцати жерл...

Держать заветы отцов да хранить засаду в три тысячи человек, когда эти люди могли бы решить разом исход всей битвы, показалось Степану смешным и ненужным... Он обернулся к посыльному казаку, скакавшему о бок с ним.

– Скачи, Терешка, что духу в Синбирск. Серебрякову скажи, чтобы конных гнал тотчас сюда, к переправе, да у Чикмаза пушек с полдюжины прихватил с собою сюда же для обороны моста, – сказал Разин.

Казак полетел стремглав к мосту.

Разин выехал сам на пригорок, махнул Наумову, стоявшему в засаде у свияжского моста.

Наумов построил конных донцов, а сзади них приготовил пехоту тысячи в две – мордвы, чувашей и черемис, которых казаки звали «лапотною пехотой». Их вел поп Василий – он хотя и не брал в руки сабли, но умел придавать людям смелость и веру в свою победу.

Степан их двинул вперед, решив расстаться с последней засадой на время, пока Серебряков приведет своих конных и Чикмаз пришлет свои пушки к мосту.

Дождь кончился, разошелся туман, и яркий отблеск вечерней зари осветил поле боя. Все стало ясней. Было видно, что разинцы снова ломят дворян: поле битвы ползло от Свияги в гору, оставляя сзади холмы убитых и раненых.

Разин качнул головой. Его тревожила участь пеших, плохо вооруженных людей, идущих за конниками Наумова. Но «лапотная» пехота шла смело. Вот она уже дошла до крайнего места схватки, вот казацкая конница для нее прорубила путь сквозь конницу воеводы, словно в лесу расчищая просеку, и раздалась на две стороны, пропуская «лапотных» в битву... При свете зари сверкнули их копья, разя дворян; над ними блеснули дворянские сабли... Но «лапотники» шли бесстрашно вперед, не отставая от казаков Наумова и пробиваясь к дворянским пушкам.

– Добре, добре, – глядя на них, бормотал себе в бороду Разин.

Он подхлестнул коня и сам помчался за ними в гущу сражения.

Трава повсюду была окрашена кровью. Тела убитых разбросаны были везде и местами высились прямо-таки холмами. Отчаянно, визгливо и хрипло кричали подбитые кони, стонали люди.

Одинокие лошади проносились без всадников и мчались дальше от битвы, в открытое поле...

В дважды рассеченном саблею запорожце, лежавшем ничком, Разин признал и с затылка убитого Бобу...

– Эх, Боба! – воскликнул он горько и ринулся дальше вперед.

– Батька! Батька! Сюда! – узнав его, крикнул Наумов из гущи свалки.

Наумов ударил на кусты, где стояли теперь воеводские пушки. Он вылетел сбоку и сбил засаду московских стрельцов. Те побежали. Их преследовали казаки Наумова и рубились уже в кустарнике. Пушки остались открытыми. Пушкари только сами оборонялись пальбой от наседавшей «лапотной» пехоты.

Разин примчался сюда.

– Наумов! Наумов! – кричал он вдогонку. – Чертов сын, позабыл, за чем шел!

Боевая задача Наумова была ясной и краткой: сбить стрельцов и помочь пехоте взять пушки. Наумов увлекся погоней.

– Эй, че-ор-рт! Вороти-ись! – вопил Разин ему вдогонку.

Пушки хлестали огнем в лицо наступающих, словно метлой разметая ряды чувашей, черемис и мордовцев.

«Вот-вот побегут, все пропало!» – страшился Разин.

Но пехота с попом впереди грозно рвалась через павших людей на огонь и смерть...

«С дубьем ведь, с одним дубьем, родимые, лезут на пушки!» – в восторге следя за ними, восклицал про себя Разин.

Поп Василий упал в гуще свалки.

Степан сам подскакал к его пехоте.

– Бей пушкарей, бери пушки! – крикнул он. Стесненные со всех сторон наступающими воеводские пушкари на руках откатили назад свои пушки и пальнули еще раз в толпу. Пуля пробила ногу Степану и раздробила бедро коню. Конь поддал задом, упал и забился, давя под собой атамана.

Увидев его паденье, пехота смутилась и отступила, толпой окружила, заслоняя его от врага.

– Время, время теряете, дьяволы! Пушки хватайте! – выкрикнул Разин.

С перекошенным от боли и нетерпенья лицом он со злостью вырвал из стремени раненую ногу.

Неотлучный Терешка поймал для него потерявшую всадника лошадь. Несколько человек его подсадили в седло.

– Братцы! Держись! – прокатилось над полем битвы, и все по голосу услыхали, что жив атаман.

Но за эти минуты дворяне и московские стрельцы успели прикрыть пушки и начали отводить их теперь за овраг, на новый рубеж, на пригорок.

Степан, призывая своих людей за собою, пустился вперед, перескакивая через стонущих раненых и убитых недругов и друзей...

Без шапки, под черными кудрявыми волосами старый шрам на лбу покраснел, как свежая рана. Черная борода растрепалась, глаза сверкали.

– Вперед! – кричал Разин, устремляя коня сквозь вражеские ряды снова к пушкам.

Несколько десятков смельчаков кинулись вслед за ним. С другой стороны возвращался сюда же Наумов с донскими... И снова весь жар этой битвы перекинулся вдруг сюда, к пушкам. Разинцы с трудом оттесняли врагов, со всех сторон наседавших теперь на Степана.

Сотни дворян сшиблись с сотнями казаков. Скрестились пики. Уже в полумраке ударили сабли о сабли в бешеной стычке вокруг пушек.

Наумов, жестоко рубясь, пробивался с донцами к Степану.

– Батька, иду! – крикнул он.

Прежде других разинцев добрался до пушек сам атаман. Он саблей снес голову немецкому офицеру, конем затоптал одного пушкаря и заставил двоих пушкарей залезть под лафеты.

Пешие люди в лаптях с пиками, с косами, вилами бесстрашно бежали за атаманом. Их били пулями из мушкетов, рубили саблями, но, теряя десятки товарищей, он") пробивались вперед. Затаясь за лафетами, несколько черемис пустили стрелы в рейтаров и в пушкарей.

Пушкари побежали, бросая свои орудия... Победа!..

«Вот тут бы сейчас пособил мне Наумов с конными. Вот он где нужен! – подумал Разин. Он увидел, что Наумов рвется в его сторону. – Дьявол – не лез бы вперед, и давно бы мы пушки отбили!»

Забыв свою рану, Степан стал пристегивать постромки упряжных коней к пушке. Несколько человек чувашей и мордовцев ему помогали. Возле них шел горячий бой, люди рубились саблями, падали под копыта коней. Даже кони, взбешенные запахом крови, вгрызались друг другу в гривы и ляжки, а Степан с горсткой смелых упорно делал свое.

Он уже видел победу. Он знал, что, оставшись без пушек, воевода опять побежит, и он его будет гнать и добьет до конца...

Вытащив перепуганного пушкаря из-под лафета за шиворот, Разин швырнул его на лафет и сунул ему в руки вожжи.

– Скачи! – приказал он, указав ему в сторону своих войск. Молодой пушкарь испуганно заморгал, хватил кнутом и усердно погнал коней, крича на них, как ямщик на большой дороге.

Чуваши и мордовцы успели запрячь еще два орудия и погнали их вслед за первым.

Степан оглянулся назад и увидел, что он с горсткой «лапотников» отрезан от всех своих, увидал, как на них налетают откуда-то взятые воеводой драгуны... «Сатана! Ведь еще он припас засаду!» – подумал Степан.

– Батька! На коня! На коня! – отчаянно завопил, пробиваясь к нему, Наумов.

Степан ухватился за холку коня, но раненая нога отяжелела и не поднималась в стремя...

Над самой головой Степана раздался остервенелый лязг сабель – это свежая засада драгун столкнулась с донцами Наумова.

К ногам Степана упал Митяй Еремеев с разбитою головой. Степан взглянул вверх и увидел покрытое кровью, искаженное отчаяньем лицо Наумова.

Разин, подсаженный двоими мордовцами, вскочил наконец в седло, схватился за саблю, но не успел ее вырвать из ножен: драгунский клинок рубанул его по простоволосой голове. В глазах атамана перевернулось все – казаки и другуны. Заходящее солнце прыснуло ослепляющим золотом прямо в зрачки, и Степан ощутил, что, как пьяный, ползет с седла.