Баудолино - Умберто Эко

Неподалеку от лотка аптекаря Гийот нашел себе великолепный шарф, а Борон то задумывался, то раздумывался и в результате заявил, что кто сопровождает императора, везущего Братину, тому все клады в мире что труха, а уж эти-то тряпки с побрякушками…

Двигаясь себе дальше, они увидели Бойди из Александрии. Тот уже несколько недель входил в их дружескую компанию. Он приценивался к кольцу, на вид золотому (торговец плакал, уступая: кольцо принадлежало его покойной матери). Под камнем было заключено средство, способное поддержать силы раненого, а может, даже и оживить мертвого. Бойди купил кольцо с лекарством, поскольку, он сказал, если уж подставляться под все опасности в Иерусалиме, благоразумно принять хоть какие-то предосторожности.

Зосима восхищался печатью с литерой Зет, то есть с его инициалом. Резьба была такая стертая, что, может, и не оставила бы никаких следов на сургуче; но именно затертость указывала на бесспорную древность вещицы. Естественно, будучи пленником, Зосима не имел собственных денег, но Соломон расчувствовался и подарил ему печать вместе с палочкой сургуча.

Толпа влекла их за собой. Вдруг оказалось, что потерялся Поэт. Потом его отыскали, он торговался за меч, сработанный, по уверениям продавца, в эпоху завоевания Иерусалима. Когда пришла пора платить, Поэт обнаружил пропажу денежной кисы. Всем стало ясно, что Зосима предупреждал не напрасно, и что Поэта, с его голубыми задумчивыми алеманскими очами, карманники, надо полагать, облепили как стая мух. Баудолино, добрая душа, приобрел меч для Поэта.

На следующий день в квартиру, где друзья остановились, явился пышно одетый человек, сверх всякой меры церемонный, с двумя прислужниками, и спросил Зосиму. Монах поговорил со своим гостем, вышел и сообщил Баудолино, что прибывший — Махитар Ардзруни, важный сановник армянского двора, с секретным поручением от князя Льва.

— Ардзруни? — переспросил Никита. — Мне это имя, знаешь, не ново. Он несколько раз приезжал в Константинополь еще во времена Андроника. Все ясно: он встречался с твоим Зосимой, ведь оба слыли знатоками магических тайн. У меня друг в Селиврии… хотя одному Богу известно, сулится ли нам встреча… гостил у этого Ардзруни в замке Даджиг.

— Мы тоже там гостили, как скоро ты услышишь. К великому несчастью! Что он приятель Зосимы, в моих глазах его совсем не украшало. Но я доложил о нем Фридриху. Тот пожелал принять его. Ардзруни довольно уклончиво определил свои полномочия. Он не то был, не то не был послом от Льва. А может, и был послом, но не имел полномочий в этом признаваться. Прибыл он, чтобы провести императорскую армию по всей территории тюрок вплоть до Армении. С императором Ардзруни разговаривал на приличной латыни, но когда он не хотел выражаться ясно, делал вид, будто не может подобрать правильное слово. Фридрих говорил, что Ардзруни ненадежен, как все армяне. Но иметь сопровождающего, знающего местность, было ценно. Так что Фридрих дал приказ определить его при армии, а мне поручил, без огласки, хорошенько за ним приглядывать. Скажу сразу, что Ардзруни во время всего похода вел себя безукоризненно. Все без исключения его данные при проверке оказывались верными.

24

Баудолино в замке у Ардзруни

В марте 1190 года армия вошла в Азию, достигла Лаодикеи и направилась во владения сельджукских тюрков. Прежний султан Икония вел себя как союзник Фридриха, но его сместили сыновья и ударили по христианской армии. А может быть, и сам Килидж переменил стратегию? Знать это было не дано. Стычки, потасовки, порой настоящие баталии. Фридрих выходил победителем, но половина войска перемерла от холода, от голода и ран; тюркмены налетали неожиданно, крушили фланги армии и удалялись, отлично ведая тропы и убежища.

Бредя по выжженным пустыням, подчас солдаты пили свою мочу и кровь коней. Пришли к Иконию в составе не более чем тысячи единиц.

И все же удалось провести порядочную осаду, и Фридрих Свевский, сын императора, даром что немощный, но бился славно и под его началом отбили город.

— Ты без симпатии говоришь о молодом Фридрихе.

— Он не любил меня. Не верил никому, завидовал своему меньшому брату, который отнимал у него корону, и, никаких сомнений, завидовал мне. Я был чужой по крови, а пользовался любовью и заботой его отца. Может быть, с детства он с беспокойством помнил, какими глазами тогда я глядел на его мать, или как она глядела на меня. Завидовал он и положению, которое я укрепил, преподнеся его отцу Братину. Сам он к этой истории всегда относился скептически. Чуть слыша про идею индийского похода, он всякий раз бубнил, что поговорить о том еще будет время… Он ощущал, что его теснят со всех сторон. Именно потому под Иконием он героически сражался, невзирая на то что в этот день у него был жар. Только когда отец похвалил его за отвагу, вдобавок при всех баронах, у него в глазах засветилась радость. Это было единственный раз в его жизни. Так я думаю. Я отправился к нему с поздравлениями. Был за него искренне счастлив. Но он небрежно кивнул в ответ.

— Ох, как мы с тобой похожи, Баудолино. Я тоже писал и пишу свои имперские бытописи, отмечая самые мелкие интересы зависти, ненависти, интриг, проникающие и в семьи венценосцев, и в самые значительные общественные деяния. Императоры — люди, и история — в частности, результат их слабостей. Хорошо, продолжай рассказ.

— Захвативши Иконий, Фридрих в тот же день отправил послов ко Льву Армянскому, дабы заручиться поддержкой при проходе по его территории. Соглашение существовало; армяне сами предложили нам его. Однако Лев не торопился высылать кого-нибудь нам навстречу. Может, он опасался такой же участи, какую обрел султан Икония. Так что мы шли вперед, не зная, получим ли обещанную помощь. Ардзруни вел нас, заверяя, что несомненно послы от его сюзерена прибудут. В один прекрасный день в июне, повернув к югу, миновав Ларанду, мы вступили в горы Тауруса и наконец-то увидели кладбища с крестами. Вокруг нас лежала Киликия, христианская страна! Нас немедленно принял армянский управитель Сивилии. Поодаль, на берегу проклятой речки, имя которой я намеренно забыл, мы встретили посольство армянского правителя Льва. Как только послы показались, Ардзруни сказал, что не надо им его видеть, и мигом исчез. Два уполномоченных вельможи, Констант и Балдуин Камардеисские, были самыми нерешительными послами, каких я видел за свою жизнь. Один возвестил о скором торжественном прибытии Льва и католикоса Григория. Второй вилял и утверждал, что при всем великом желании помочь императору армянский князь не может показать Саладину, что добровольно открывает путь его неприятелям. Так что князь вынужден действовать крайне осмотрительно.

Посольство отбыло, вынырнул Ардзруни, отвёл в сторону Зосиму, тот пошел докладывать Баудолино, Баудолино повел его к Фридриху.

— Ардзруни говорит, что, не желая предавать своего сюзерена, все же подозревает, что Льву желательно, чтобы ты задержался здесь.

— В каком смысле? — переспросил Фридрих. — Он хочет предложить мне вина и женщин, чтобы я забыл, что иду на Иерусалим?

— Да, вина… как бы не отравленного… Просит напомнить, о чем писала королева Сивилла, — сказал Зосима.

— А откуда ему известно, о чем мне писала королева Сивилла?

— Слухом земля полнится… Если Лев остановит твое движение, он весьма угодит Саладину, а тот в обмен поможет ему стать султаном Икония, о чем Лев и мечтает всю жизнь. Когда как не сейчас? Килидж с сыновьями позорно разбиты твоей армией…

— А почему Ардзруни так беспокоится о моей жизни, что даже изменяет своему сюзерену?

— Только Иисус Спаситель приносил в жертву свою жизнь из любви к человечеству. Семя людское исполнено греха, оно подобно семени животному: ведь и корова приносит молоко лишь когда мы даем корове сено. Чему нас научает сия притча? Тому, что Ардзруни, наверное, вовсе не прочь занять место своего князя Льва. Ардзруни уважаем среди армян, а князь Лев — нет. Поэтому, стяжав себе признательность святого и римского императора, он может надеяться на воздаяние от самого влиятельного из друзей. Соответственно он предлагает проследовать до его замка Даджиг, замок расположен на берегу этой реки, и расселить войско в палатках около замка. Там подождать, пока сделается ясно, что же на самом деле гарантировал нам князь Лев. Ты будешь гостем в доме Ардзруни, укроешься от всевозможных ков. Предупреждает, чтобы с этой минуты ты был разборчив в питье и еде и проверял все, что преподносится его соотечественниками.

— Черт, — вскричал император, — вот уж год как меня несет от одного змеиного болота к другому! Мои родные немецкие принцы в сравнении со здешними просто овечки! Знаешь даже что я скажу? Что и подлые граждане Милана, от коих я, помнишь, досыта нахлебался, что и они были лучше! Они сражались в открытом поле, а не пытались зарезать меня во сне! Что будем делать?