Том 2. Мелкий бес - Федор Сологуб

Александр Андреевич побежал за ним.

Людмила Яковлевна стояла у калитки и тревожно смотрела на росистые кусты и на туманную реку.

Скоро Александр Андреевич вернулся, тяжело и неровно дыша.

– Не догнал. Юркнул куда-то, – ворчал он.

– Что же теперь делать? – спросила Людмила Яковлевна.

– Надо подождать. Посидим. Вернется же, – досадливо бормотал отец.

Пошли в дом. Людмила Яковлевна сказала:

– Ты бы прошел к мельнице.

– Куда я пойду! – сердито ответил Александр Андреевич. – За мальчишкой гоняться! Тут мест много.

Александр Андреевич прикорнул в гостиной в кресле и скоро заснул. Спит себе, похрапывает.

Людмила Яковлевна, досадуя на мужа, думала:

«Ему все равно. Сердце не болит. Спит спокойно в такую минуту. Другой бы всю окрестность выбегал. Мало ли что может случиться».

Она вышла на балкон. Села, прячась за кумачовым его пологом, чтобы ее не видно было из сада.

Призадумалась. О Готике, о Лютике. Сознание подернулось тонкою дремою.

Уже светало.

Вдруг что-то мелькнуло светлое среди темной зелени, там, за кустами сада, по дороге.

Людмила Яковлевна вскочила, точно от внезапного толчка.

«Это Готик пробежал домой», – подумала она.

Не видела ясно, но была уверена, что это Готик. И уже представилось ей, что она видела ясно его лицо.

Людмила Яковлевна задрожала, схватилась руками за грудь. Ей стало страшно. Почему-то не пришло в голову бежать Готику навстречу.

Кинулась будить мужа. Шепотом окликнула его. Потом принялась расталкивать.

Едва разбудила. Разоспался, бормотал что-то.

Вдруг очнулся. Услышал взволнованный женин шепот:

– Готик, Готик!

Испугался. Показалось, что с Готиком несчастие. Вскочил.

– Что с ним? – спросил он дрожащим голосом.

Жена зашикала на него:

– Ш-ш! Тише.

Потащила за рукав.

Оба побежали в сад, оба испуганные.

Видели, что кто-то мелькнул в задние двери, где вход в кухню. Очевидно, заметил, что за ним бегут, – принялся раздеваться на бегу.

Они оба бросились за ним. Не догнали.

В передней Готины одежды были кое-как брошены – на стул, на пол, как пришлось.

Вошли к мальчикам.

И Готик, и Лютик спали. У Готика одеяло сбилось к ногам.

– Притворяется, – сердито и громко сказал отец.

Его страх прошел и заменился злостью. Сердился на Готика за то, что из-за него пережил минуту глупого страха, когда так больно и тяжко стучит и колотится сердце.

– Вставай-ка, путешественник, – сердито крикнул он, сильно шлепая Готика по спине.

Готик вскочил. Быстро проснулся, – а глаза еще тяжелые. Испуг, смущение.

«Неужели узнали? – тревожная мелькнула в его голове мысль. – Но как же узнали? И что теперь будет?»

Проснулся и Лютик. Он громко зевал и жалобным, тоненьким голосом говорил:

– Что это такое! большие маленьким спать не дают.

Вдруг догадался, что случилось что-то любопытное. Сел на постели, позевал, потянулся. Встал, завернулся в одеяло. Приготовился смотреть, что еще будет.

– С чего будили? с чего б удили? – бормотал он по привычке.

И отец, я и мать сердились, волновались, – и этим совсем запугали Готика. Спрашивали Готика оба сразу.

– Где ты сейчас был?

– Куда ты бегал?

– Откуда ты пришел?

– Говори, зачем ты уходил?

Готик сел на кровати и заплакал.

– Ничего я не знаю, – тихо и горестно сказал он.

Отец схватил Готика за плечи и сердито тряхнул.

– Нет, ты отвечай, – крикнул он. – Москва слезам не верит.

Готик встал. Судорожно зевнул. Принялся тереть глаза.

Не знал, что делать и что говорить. Было тяжело и тоскливо.

А отец допрашивал:

– Говори, где ты бегал?

– Я спал, – со слезами сказал Готик.

– А, спал! Ну, хорошо, сейчас мы увидим, как ты спал. Пойдем-ка, брат, в сад.

Потащили Готика в сад неодетого. Пошел и Лютик, кутаясь в одеяло.

– Вот здесь он бежал, я видела, – показывала Людмила Яковлевна. – Постойте, вот и следы его на дорожке. Готик, ставь ноги в след.

– И вовсе не мой след, – сказал Готик. – Громадные лапы. У меня таких никогда не было.

И в самом деле, следы не сходились. И отец, и мать были смущены.

– Приснилось, что ли, тебе? – сердито бормотал Александр Андреевич.

Лютик хохотал и прыгал, путаясь в длинных складках в своем одеяле.

Готик радостно смеялся.

«Не попался! не узнали! не поймали!» – радостно думал он.

– Чей же это, однако, след? – с недоумением говорил Александр Андреевич. – Ведь, значит, тут проходил кто-то.

Оглянулся на дом, смутно догадываясь. Из кухни выглядывала Настя.

– А она тут что делает? – шепотом спросил Александр Андреевич.

– Что вы, Настя, уже встали? – спросила Людмила Яковлевна. – Это не ее ли штуки? – тихо сказала она мужу.

Александр Андреевич посвистал.

– Понятно, это она бегала. Маскарад устроила.

– Идите-ка сюда, – позвала Людмила Яковлевна. – Чьи это здесь следы? Кто тут сейчас бежал?

Настя засмеялась.

– Да уж что, барыня, – сказала она, – видно, нечего скрывать. Я бегала в Готином костюмчике.

– А зачем вы маскарад такой устраивали?

– Да чтоб по соседству не приметили, да и от вас пряталась. А там на мосту у нас балы были, танцы, парни, девушки, очень весело.

– Ну, нам такой веселой прислуги не надо, – решил Александр Андреевич. – Утром расчет получите, да и с Богом.

Так это не Готик уходил к Селените, – это в его одежде бегала Настя. Как глупо!

Как жаль ночного, несбыточного сна!

Ночной милой жизни, и Селениты, и всего, чего нет и не было!

Все таинственное объяснилось так просто и пошло.

Готику стало тоскливо.

Он опять заплакал.

Отец взял его на руки и отнес в спальню, утешая обещанием купить велосипед.

А Лютику было смешно. Он дурачился и хохотал.

– Ну, спите, спите, дети! – сказал Александр Андреевич.

И все опять в своих спальнях.

Спать!

Прощай, иная, неведомая, тайная жизнь. Надо жить дневными скучными переживаниями и, когда придет ночь, спать бессмысленно и тяжело.

Тела и душа*

Сидели двое после обеда и разговаривали.

Так начинаются многие рассказы. Нет никакой причины не начать точно так же и этот рассказ.

Был ясный весенний день. Кабинет любезного хозяина в его городской квартире выходил окнами на шумную и людную улицу. Это не мешает заметить теперь же.

Хозяин был человек, давно и широко известный своею кипучею и успешною деятельностью. Гость его был во всех отношениях поплоше. Хозяина звали Георгий Алексеевич Радугин, гостя – Иван Иваныч Скворцов. Хозяин – инженер, гость – чиновник не из самых маленьких.

Хозяин сидел в кресле, слегка, но очень комфортабельно развалясь, и курил сигару очень дорогую и очень, на свежего человека, скверную. Был рад тому, что его сигара такая крепкая и такая вонючая и что от нее такой синий, медленно плывущий в воздухе, кружащий голову дым и такое резкое ощущение на языке. Гость посиживал на другом кресле, радостно ощущал приятную мягкость и удобную широкость кресла, покуривал сигару, данную гостеприимным хозяином, и с большим уважением поглядывал на хозяина. Сигара ему совсем не нравилась, – он предпочитал немецкие, дешевые и слащавые сигарки, свернутые, может быть, из новгородской капусты, но имеющие вид настоящих гаванских вонючек.

Такова ситуация. Разговор же состоял в том преимущественно, что гость удивлялся хозяину, хвалил его и льстил ему, а хозяин слегка хвастался, как человек, привыкнувший к тому, чтобы ему все удивлялись и чтобы его все хвалили.

Скворцов уже не в первый раз говорил:

– Как вы успеваете? Ей-богу, удивительно и даже поразительно, особенно в наш век, когда все жалуются и никто не хочет ничего делать. И как вы находите время на все ваши дела и предприятия? Право, можно подумать, что вы никогда не спите. Да что! Для другого и двадцати четырех часов в сутки было бы мало, чтобы все это сделать, – а вы как-то успеваете. Да еще везде бываете и всем интересуетесь. Ей-богу, поразительно.

Говорилось все это, конечно, довольно гнусным тенорком, почти фальцетом. Люди не слишком преуспевшие в жизни не имеют никаких оснований обладать другим голосом. Так бывает во всех рассказах, за исключением тех случаев, когда в расчеты автора входит поразить читателя контрастом, совершенно неожиданным. Но так как соль этого рассказа совсем иная, то в отношении голосов, фигур и всего прочего во внешних проявлениях действующих лиц не допущено автором отступлений от тех порядков, которые соблюдаются во всех повествованиях.

Поэтому для внимательного читателя почти не надо говорить о том, что хозяин, Радугин, говорил приятным, слегка сиповатым басом и обладал весьма представительною внешностью.