Каникулы вне закона - Валериан Скворцов

Открываю глаза и тупо, не по делу соображаю: не из тех ли старинных "браунингов М2НВ", украшающих дворец Сун Кха, обстреляли пятнадцать или сколько лет назад злосчастный "Фокке-Вульф" княжеские партизаны?

Ясно: с похмелья, в которое я впал, до вечера вряд ли буду в состоянии сдвинуться с места. Сердце стучит по-бешеному. Желудок горит. Голова словно отсиженное колено. С ужасом вспоминаю, что натворил вечером.

В конторе Випола дважды в году - на тайский Новый год весной и на Рождество - устраивались попойки, на которых многое что говорилось и совершенно откровенно. Так сложилось. На следующий день секретарша привычно вывешивала лично Виполом изготовленный постер: "По поводу сказанного накануне утром объяснений не даем". Записку, что ли, такую послать во дворец князю?

Та Бунпонг, отпаивая меня куриным бульоном, добавляет угрызений. Оказывается, я снабдил каким-то телефонным номером Сун Кха, по которому его посланец должен связаться со мной в Чимкенте. Телефон выписан на клочке бумажной салфетки. Подношу, морщась от рези в глазах, бумажку к носу и, наконец, догадываюсь, что это телефон художника-графика Идриса Жалмухамедова на чимкентской улице Бекет-батыра. Так и написано на бумажке: "Beket-Batyr Street".

- А у тебя-то откуда это, Та?

Хмонг заботливо подтыкает наброшенную на меня французскую шинельку, отпущенную попользоваться выжившим из ума Тонгом. Радостно улыбается. У горцев в отличие от долинных тайцев или бирманцев это получается.

- Князь сказал, что пойду с товаром до этого... Ташкента я. И звонить по номеру телефона буду я. Подучу срочно английский... Спасибо, господин Бэз. О такой работе только мечтать. Теперь я выдам сестру замуж. Она в третий раз беременеет и остается в семье. Вы принесли удачу, да воздаст вам русский Бог!

- Воздаст, конечно, - бормочу я, - только не он...

Но, каким бы пьяным я не был, видимо, какой-то в моем поступке имелся расчет, который я, что называется, заспал. Приходилось только надеяться, что он вспомнится, позже, когда приду в норму. Но - когда?

Тонг ждать не мог, торопил выступать, а оставаться в Хомонге один я не мог. Да и не хотел. Свое получил, пора уносить ноги. Сун Кха, мягко говоря, не тронул меня и поверил как в посланца владельца удава, Ивана Ивановича Олигархова, только потому, что ему известно о его аресте. Муж Лаззат, как никак, сидит восемь с лишним месяцев, новость докатилась до Хомонга. Но в любой час может придти и ещё какая-нибудь. Конкуренту определенно известно мое прошлое здесь, в Индокитае. Отчего бы ему не предположить, куда я исчез, и не запросить здешних: не сюда ли?

Тертого человека сложновато, конечно, доставать в темноте с крыши "Титаника" морозной ночью из снайперки с прицелом ночного видения на набережной Ишима. Что может быть проще из-за поворота горной тропы? Или здесь, в дурацкой кровати - похмельного гуляку под пыльным рядном?

Та Бунпонг настаивал, чтобы я поел перед дорогой. Горец скормил мне травянистую кашу на курином бульоне, за которую, как он сказал, местный знахарь из шанов взял двести батов, сумму в горах фантастическую. Варево, однако, стоило своей цены. К полудню я почувствовал себя в состоянии сползти с деревянного ложа, на котором наломал бока, и передвигаться на своих двоих. В караване я тащился последним и, слава Богу, обратный путь шел под уклон, а начиная от "терминала", я валялся в "Ниссане" на матрасе, прикрывавшем второе дно кузова с пеналами, набитыми пачками контрабандных "чарут".

На четвертый день Та Бунпонг подвез меня к лучшей в Чиенграе гостинице "Гордость Севера", где я отмокал в ванной, ел и спал, снова отмокал, ел и спал полтора суток. Я забрал из камеры хранения оставленные перед походом к Кхун Са свои вещи - пальто, костюм и с удовольствием привел их в порядок перед возвращением в цивилизованные Европы. Для ублажения княжеских соглядатаев отправил по-русски латиницей факс в Астану на номер гостиницы "Турист" с маловразумительным текстом о том, что "дело улажено". Не знаю, как уж в Хомонге переводили текст и что про него подумали в Астане, но в опиумной столице определенно нашли соответствующего "специалиста", возможно, из бывших выпускников или недоучек московского института имени Патриса Лумумбы. Таких я встречал в разных качествах и местах даже меньшего значения, например, мороженщиком на Малаккском пляже в Малайзии.

Высадившись из автобуса на северной автостанции в Бангкоке, я, не задерживаясь, на такси поехал в аэропорт Донмыонг, взял билет на лондонский рейс "Бритиш эруэйз" с остановкой во Франкфурте. Закусывать перед вылетом я отправился пешком в аэровокзал внутренних линий с целью провериться в длинном переходе над аэродромным полем.

Слава Богу, в Бангкоке я оказался никому не нужен и потому спокойно наслаждался тайской кухней и пивом "Сингкха" в ресторанчике под пальмами за стилизованной бамбуковой оградой.

Когда я вернулся в зал международных авиалиний, репродуктор трижды пригласил господина Риана д'Этурно появиться у стойки регистрации багажа для уточнения числа следующих с ним мест и их общего веса.

Я не собирался сдавать сумку слоновой кожи, в которой лежало только пальто, сорочка и пара белья, в багаж. Отдельно от меня ничего не следовало.

Сотрудников службы безопасности в Бангкоке, если глаз наметан, выявить достаточно легко. Они похожи на всех и одновременно ни на кого, лишены индивидуальности. Как говорил какой-то древний философ, человек вообще это не человек, потому что такой в природе не существует, всякий же сам по себе - он, то есть человек, и есть. Двое агентов, как раз вполне сами по себе - в купленных казной однотипных распашонках и панамах с надписью "Бангкок", - переминались возле стойки, опекаемые растерянной стюардессой тайской, а не британской авиакомпании, конечно. На группу захвата они мало походили. Рубашки заправлены в брюки, а не на выпуск для прикрытия пушек, ели мороженое, то есть, скорее всего, руки в ход, скажем, чтобы одеть наручники, пускать не собирались.

Понаблюдав пару минут, я, прикинув, что ничего не остается как сдаться в плен на максимально приемлемых условиях, подошел и сказал:

- Меня зовут Риан д'Этурно. Вызывали по радио?

- Извините нас, господин Бэзил, - ответил, видимо, старший. - Мы агенты Управления по борьбе с наркотиками. С вами желает поговорить, если вы не против, генерал Йодмани, шеф управления. Вы не против?

- А если бы и был против?

- Только если желаете, только в этом случае. Вы абсолютно свободны в своем решении.

- Я свободен в своем решении. Куда идти?

Мы поднимаемся на эскалаторе на второй этаж зала вылета, минуем крайнюю кабину паспортного контроля, где у меня не спрашивают паспорта, и, прежде чем войти в дверь с надписью "Иммиграция, только для персонала", второй, младший, как я понимаю, по званию говорит:

- Господин Бэзил, дайте посадочный талон и паспорт. Я отмечу вылет. Вы пройдете на посадку прямиком, сразу после беседы с генералом.

Генерала я знаю. В лицо. Он улыбается, встает, даже в фуражке с высокой тульей и на каблуках специально сделанных ботинок едва доставая мне до плеча.

- Здравствуйте, Бэзил! Сразу к делу?

- Генерал?

Сопровождающий или конвойный, кто его разберет пока, снимает с подоконника пластиковый файл и подает мне. На файле под изображением гаруды, мифической буддистской птицы - покровительницы Таиланда, гриф "Управление по борьбе с наркотиками, служебное".

- Уже не бюро? - спрашиваю я.

- Стали управлением, - отвечает генерал и заходит сбоку, чтобы видеть вытащенные из файла фотоснимки с изображениями моей персоны, которые я перебираю один за другим.

На фоне цветущих бутонов опиума. С сумасшедшим Тонгом в деревне. На тропе в джунглях. С замотанной шарфом головой на фоне каравана нагруженных осликов, надо полагать, с "товаром". В отвратительном виде пьяный, привязанный к оружейной скобе в "Лендровере". Но только не у князя в резиденции и потом, когда мы допивали в неформальной обстановке. На такую глубину генеральский агент, околачивавшийся в горах рядом и со скрытой камерой, явно не "нырял". Если бы у меня имелись две-три минутки поразмышлять, я бы вычислил его по этому признаку. Но приходилось сосредотачиваться, как в таких случаях говорят, на главном противнике, генерале.

- Можете взять на память или для отчета, - говорит он. Только теперь замечаю, что у него на погонах две звезды. Высший ранг для полицейского. Я, вечный капрал, помнил его капитаном.

- Спасибо, - отвечаю. - Моему работодателю будет интересно посмотреть.

- Вот о нем и речь, - сказал генерал. - Кто он, этот человек?

- Генерал!

- Знаю, знаю, вы - профи... Вот верительная грамота.

Развертываю сложенный вчетверо листок, на бланке с гарудой и тем же грифом знакомым почерком, который заставляет что-то шевельнуться во мне, написано:

"Старый дружище Бэз, старина Випол с приветом к тебе. Мой друг генерал Йодмани говорит, что ты бродишь по нашим краям и есть данные, что явился прямиком из Сибири или как там называется место в горах, откуда вытекает ледяная река..."