Французская волчица — королева Англии. Изабелла - Элисон Уэйр

Но могла ли Изабелла действительно верить, что Эдуард согласится на ее требования? Если да, то, значит, она отнюдь не была такой реалисткой, как можно судить по многим другим ее поступкам. Намного более вероятно, что Изабелла выдвинула свои требования именно в расчете на то, что Эдуард откажется их выполнять, и тем самым даст ей предлог остаться во Франции до тех пор, пока ее будущее упрочится благодаря вмешательству брата и друзей. Что касается угроз в адрес Деспенсера, то она должным образом предупредила Эдуарда, и теперь он оказывался ответственным за судьбу Хьюго.

Эдуард, при всей своей толстокожести и эгоцентризме, не говоря уже о невеликой проницательности, был потрясен ультиматумом своей жены. В те дни, начиная с 18 ноября, в лондонском Тауэре проходили заседания Парламента; 5 декабря их перенесли в Вестминстер, но незадолго до этого перед собранием вельмож и прелатов явился король «и начал описывать, что произошло, в короткой речи». Она свелась к публичной жалобе на поведение королевы, уже не просто неподобающее, но угрожающее и непристойное. Он поведал собранию:

«Вы знаете, какой удачей казалась нам поездка королевы во Францию ради заключения мира. Было условлено, что, когда ее миссия будет выполнена, она немедля возвратится. И она по доброй воле пообещала это, и при отъезде не казалась кем-либо обиженной. Прощаясь с нами, она передала всем привет и уехала в радостном настроении. Но ныне кто-то сумел изменить ее отношение. Кто-то настроил ее на худой лад своими выдумками. Ибо я знаю, что она не могла измыслить какие-либо оскорбления из собственной головы. Тем не менее она уверяет, что Хьюго Деспенсер — ее противник и враждебен ей. Удивительно, откуда у нее взялась такая неприязнь к Хьюго, ведь перед отъездом она ни с кем не была более любезна, за исключением меня самого. По сей причине Хьюго весьма опечален, но тем не менее готов доказать свою невиновность любыми доступными ему способами. Поэтому я глубоко убежден, что королеву ввели в заблуждение, и кто бы ни был тот, кто это сделал, он воистину человек злой и коварный. А теперь рассмотрите этот вопрос со всею мудростью, чтобы та, кого наущение злых людей побуждает прибегать к обману, могла быть возвращена на путь согласия вашими благоразумными и доброжелательными советами».{975}

Кто же был тот «кто-то», человек, сбивший Изабеллу с прямого пути? Поскольку Эдуард сказал «злые люди», вероятно, он имел в виду группу изгнанников, завязавших отношения с Изабеллой в Париже, и явно не знал, кого из них считать главным виновником. Если кто и мог оказать влияние на Изабеллу, так это Ричмонд, который также отказался следовать приказу, не вернулся на родину и явно пользовался большим доверием королевы.

Трогательная попытка Эдуарда выгородить Деспенсера не могла слишком впечатлить слушателей, в большинстве своем прекрасно осведомленных, что Хьюго на самом деле дал Изабелле множество поводов для обиды и неоднократно проявлял к ней открытую враждебность. И все же отказ королевы Англии вернуться домой создавал донельзя скандальную ситуацию и подрывал безопасность королевства; поэтому, как лорды ни сочувствовали Изабелле, они встревожились и попытались поскорее разрешить проблему.

В ответ на обращение короля Деспенсер сделал публичное заявление перед лордами, что его намерения по отношению к королеве никогда не были злыми. Затем Эдуард начал давить на епископов, и те нехотя согласились написать коллективное послание Изабелле, как «отцы» «милой дочери», заклиная ее отрешиться от «необоснованных подозрений» и возвратиться домой, к мужу. Содержание письма, датированного 1 декабря 1325 года, было таково:

«Дражайшая и могущественная госпожа, вся страна обеспокоена новостями о тебе и теми ответами, кои ты недавно прислала господину нашему королю. А поскольку ты откладываешь свое возвращение из ненависти к Хьюго Деспенсеру, все предвидят, что за сим последует много бед. На самом деле Хьюго Деспенсер торжественно подтвердил свою невиновность перед всеми нами и уверил, что никогда не причинял вреда королеве, но старался делать все от него зависящее, дабы помогать ей; и он будет и впредь всегда поступать так, что и подтвердил клятвенно. Он также добавил, что не может поверить, будто эти угрозы могли зародиться в одной твоей голове, но думает, что они проистекают из некого другого источника, особенно потому, что перед отъездом ты вела себя с ним милостиво и впоследствии присылала дружеские письма, которые он предоставил на обозрение всем в Парламенте».

Фразеология этой части письма так схожа с речью короля, произнесенной накануне написания, что трудно избежать впечатления, будто эти слова были продиктованы епископам либо лично Эдуардом, либо Деспенсером. Далее в письме значится:

«Соответственно у дражайшая госпожа, умоляем тебя как государыню, предупреждаем тебя как дочь: вернись к господину нашему королю, твоему супругу, отрешившись от всякой мстительности и злобы. Ты, которая оставила нас ради дела мира, не медли же, ради мира, с возвращением. Ибо все жители нашей страны опасаются, что многие беды могут проистечь из твоего отказа возвратиться. Они боятся появления чужестранцев и разграбления своего имущества. Они не думают, что все это вызвано твоим гневом, что ты можешь желать погибели народу, столь тебе преданному, из ненависти к одному человеку. Но что касается написанного тобою, что-де брат твой, король Франции, и прочие друзья твои из этой страны намерены предпринять ради тебя нечто, от чего не будет вреда ни господину нашему королю, ни кому-либо иному, но пострадает один лишь Хьюго: дражайшая и могущественнейшая госпожа, откажись от подобного предприятия, ибо осуществление его может весьма вероятно принести непоправимые потери. Народ английский воспринимает эти угрозы как предвестие нашествия чужестранцев, и говорят: если придут французы, они разграбят нашу землю. Годится ли, чтобы невинные страдали наравне с виновными?[91] А между тем все, что невиновные не сумеют унести с собою, они потеряют. Увы! Если дела пойдут именно так, может случиться, что нам покажется мачехой та, которую мы всегда считали своей покровительницей. Увы! Духовенство и народ жалостным голосом вновь и вновь высказывают свои страхи, что и сами они, и их свобода будут полностью уничтожены из-за ненависти к одному-единственному человеку. Посему, госпожа наша королева, прислушайся к голосу благоразумия и не откладывай более свое возвращение. Ибо твой долгожданный приезд сдержит людскую злобу и устранит все возможности для злых дел».{976}

Это было умное письмо, составленное так, чтобы безоговорочное поставить Изабеллу на место и возложить на нее всю ответственность за возможные неблагоприятные последствия ее поступка. «Но, невзирая на это письмо, мать и сын отказались вернуться в Англию».{977}

Тем временем у Изабеллы начали истощаться запасы денег, она уже не могла поддерживать уровень жизни, соответствующий статусу королевы, и платить всем слугам, поэтому отправила часть своих людей домой.{978} В конце ноября люди из свиты ее и принца Эдуарда начали прибывать в Англию.{979} Хэмо де Хит, епископ Рочестерский, встретился с несколькими из них, проезжая по Кенту, и они рассказали ему, что королева вынуждена была отослать их, поскольку Стэплдон бежал из Франции, так и не выдав ей денег для выплаты жалованья.{980}

Теперь королева полагалась на займы у Барди{981}, но у нее не было гарантии, что так будет продолжаться долго, и тогда Карл IV снова своевременно пришел на выручку, выдав ей 1000 парижских ливров.{982} Согласно Фруассару, при этом сказал: «У нас всего достаточно и для тебя, и для нас самих», и «он позаботился, чтобы ее снабдили всем необходимым». В этом жесте братской привязанности было мало чистого альтруизма, так как Карл твердо намеревался извлечь выгоду из раздоров между сестрой и ее мужем, а именно вернуть себе Гасконь. Он написал Эдуарду жестко и без экивоков, что «не может позволить [сестре] вернуться к нему, если ей не гарантируют защиту от козней, которые строят против нее враги — Деспенсеры».{983}

В тот же день, 1 декабря, когда Эдуард заставил епископов написать королеве, он сам отправил ей письмо с приказом вернуться без проволочек. Писал он следующее:

«К королеве.

Сударыня, многократно писали мы вам, как перед церемонией оммажа, так и после нее, выражая наше великое желание видеть вас рядом с собой, и о нашей великой сердечной тоске из-за вашего долгого отсутствия; и, понимая, что вы таким образом причиняете нам великую неприятность, мы желаем, чтобы вы явились к нам как можно скорее и без новых отговорок. Прежде чем был свершен оммаж, вы выдвигали это дело в качестве объяснения, а теперь, когда мы прислали вам с почтенным отцом, епископом Винчестерским, подорожную грамоту для вас, вы не желаете ехать, боясь и сомневаясь в Хьюго Деспенсере. Чему мы не можем не дивиться, когда вспоминаем ваше лестное обращение друг с другом в нашем присутствии, столь дружелюбными и милыми были ваши манеры, вы высказывали особые уверения и бросали взгляды, и проявляли иными способами самую крепчайшую дружбу, и также с тех пор подкрепляли ее замечательными письмами, последние из которых пришли совсем недавно, и он сам их нам показывал…»