Сказания о русских витязях - А. Лидин

Индийский государь пораженный истиною сих слов и проклятым коварством своего первосвященника и его сообщников, обратился к ним, чтоб истребовать от них оправдания в сем ясном на них доказательстве, но уже более не увидел из них никого. Сии злодеи, почувствовав всю опасность, какою угрожала им Светлосанова речь, ушли тайно друг за другом из дворца, дабы не подвергнуться в ту ж минуту раздраженному правосудию и чтобы предупредить оное новыми коварствами. Отбытие их открыло наиболее глаза императору и уверило его совершенно в точности их плутовства. Воспылал он гневом и повелел в ту ж минуту начальнику своей стражи забрать под караул первосвященника и сообщников его.

— Злодеи! — вскричал он. — Они не довольны были умерщвлением такого числа неповинных людей, но хотели еще, продолжая мое ослепление, пожертвовать своему неистовству и сего премудрого иностранца, без спасительного уведомления коего не престал бы я никогда обагрять моего скипетра неповинною кровью и учинять моего царствования примером наилютейшее тиранство!

По сем восклицании обратился он к Светлосану и, благодаря ему наичувствительнейшим образом за истолкование стольких важностей, просил его объявить, кому он одолжен столь великим благодеянием. Когда ж Славенский князь объявил ему, что он родом и саном ему равен, тогда Могол в пущее пришел воспаление против злокозненных своих жрецов, описавших ему Светлосана самым злочестивейшим человеком и старавшихся его уверить, что он учинит самое богоугоднейшее дело, ежели повелит умертвить сего иностранца самым мучительнейшим образом.

— О, как несчастлив государь, — возопил он, — окруженный толикими чудовищами! Прости мне, знаменитый князь, — говорил он, обратившись к Светлосану, — варварство, к которому привели меня сии беззаконники; я потщуся его омыть пролитием всей их крови.

Так говоря, старался он оправдать себя перед Славенским князем и учтивостями, оказуемыми славянам, загладить несправедливость поступка против чужестранцев. А к совершению доказательства своей невинности и истинного раскаяния повелел сей день включить в число торжественных и праздновать его ежегодно. Между тем, желая наградить причиненную славянам досаду весельем, приказал учредить в тот день великий пир, к которому приглашены были все знатные вельможи его двора. Между тем Могол, говоря непрестанно со Светлосаном, просил его паки рассказать свою историю обстоятельнее, в рассуждении его путешествия в Индию. Славенский князь во всем его удовольствовал, объявя ему подробно все обстоятельства своей жизни, похищение сестры своей и зятя и ужасные злодейства малорослого чародея.

Император весьма был удовлетворен его повествованием и восприимал к нему час от часу более любви и почтения. А в доказательство своей к нему приязни повелел принесть богатые и великолепные дары для Светлосана и для спутников его; однако ж сей князь от них отрекся учтивым образом, представляя Абубекиру, что в рассуждении его путешествия будут они для него отяготительны. Во время препирания их о сем донесли Моголу, что первосвященник и сообщники его не повинуются его указу и, сверх того, возмущают на него народ и что уже великая оного часть приведена ими к бунтованию. Сие объявление привело императора в великую ярость на первосвященника.

— Неблагодарный и дерзновенный раб! — возопил он. — Вот как он платит мне за несчетные мои к нему щедроты! Но сие его злодейство не останется без наказания; я вскоре заставлю его раскаяться в сем беззаконии! Силостан, — продолжал он говорить, обратившись к страженачальнику, — сей же час вооружи всех моих телохранителей и верных мне распутов и накажи немедленно безумную чернь, дерзнувшую на меня восстать, а неверных жрецов потщися поймать живых. Я хочу казнью их показать пример мучениям, каковым должны предаваться таковые изменники, которые дерзают восставать на своего государя.

Силостан со тщанием повиновался повелению Могола и отбыл произвести оное в действо, а индийский владетель продолжал говорить так, обратясь к Светлосану:

— Ты не поверишь, любезный мой гость, коль велики были мои благодеяния к сему неверному жрецу, а коль безмерна его ко мне неблагодарность, сие ты видишь теперь сам. Он был бедный ученик и понравился мне способом своего красноречия, коим владеет он довольно в нарочитой степени. Сие побудило меня возвесть его в некоторый духовный сан и отверсти ему мои милости, которые напоследок открыли ему путь к первосвященничеству. Обманчивое его красноречие извлекало ему повседневно мои благодеяния; однако ж я и во время оных примечал в нем нередко такое сердце, в котором царствовали властолюбие и корысть. По благости моей к нему не старался я выводить следствий из сих моих примечаний, хотя иногда и доходили до меня жалобы на чрезмерную его жадность к любоимению и власть. Лукавое его красноречие всегда исторгало сего лицемера от моего правосудия. И могу сказать, что при всех его злых намерениях он бы еще и ныне пользовался моими щедротами, если бы его коварство в рассуждении иностранцев и теперешнее его бунтование не открыли мне ясно, что он злодей, стремящийся похитить, может быть, самый мой венец.

Едва успел он окончить последние сии слова, как крик поражающих и поражаемых возбудил во всех внимание и принудил обратиться туда, откуда оный происходил. Они увидели в окна, которые были на площадь, окружающую дворец, что народ в ярости гнал и побивал стражу, посланную от императора на утишение бунта. Первосвященник и сообщники его, сидя на конях, держали священные знамена и побуждали неистовящуюся чернь к кровопролитию. Сие ужасное зрелище привело Абубекира и всех его придворных в великое устрашение.

— Ну, — вскричал он, — теперь мы погибли! Лютый жрец достиг до желания своего; теперь я вижу ясно, что он предприял похитить у меня жизнь мою и венец. Спасайся, любезный мой князь, — сказал он потом с торопливостью Светлосану. — Пускай я один погибну, а ты не должен принять участия в моем злополучии.

Проговоря сие, приказал он принести себе отраву и вооружение, чтоб употребить к своему спасению то или другое, смотря по обстоятельствам.

— Постой! — вскричал к нему тогда Светлосан. — Венценосцу не отравою надлежит оканчивать свою жизнь и не унывать в крайности так, как и не подвергать себя прельщениям в благополучии. Пребудь в чертогах сих, государь! — продолжал он ему говорить. — Мы одни сего возмущения причиною, так мы его и окончать долженствуем.

Проговоря сие, повелел он Бориполку и Русу следовать за собою.

Как пущенная стрела из лука сильною рукою летит визжа, пронзает все и не находит себе нигде в течении своем препон, так и Славенский князь, по исшествии своем из чертогов, бросясь в кучу яростной черни, проницал всюду, как молния, пронзал все, как Перун, и по всем местам отверзал себе пространный путь. Вскоре дошел он до бунтующего первосвященника, который при виде его пламенных очей затрясся и побледнел.