Когда-то был человеком - Дитрих Киттнер

Это к вопросу о парламентаризме, об отношениях между правительством и парламентом.

Так как Пестель признался перед ландтагом, что не видел ни одной программы Киттнера, то бременский маклер доктор Клаус Хюботтер, один из основателей журнала «Конкрет», приобрел абонемент в ТАБ и передал его в распоряжение господина министра, указав, что «им может воспользоваться и господин Альбрехт, но ни в коем случае не ведомство по охране конституции»! На наш деликатный запрос, собирается ли министр воспользоваться оплаченным местом в театре («было бы жаль, если бы оно пропадало при огромном спросе»)! Пестель попросил передать, что нет, не собирается. Причина: «Экономическое положение министра проф. Пестеля запрещает ему становиться объектом вашего попечительства, которое, по мнению его критиков, куда более необходимо вам самим, чем господину министру. Сказанное относится и к господину премьер-министру».

Господа такого сорта, отвечая сатирикам, делают жалкие потуги на остроумие. Мы охотно воспользовались плодами попечительства и стали продавать «министерское место», как мы его тут же окрестили.

Вскоре после лишения нас дотации я телеграфировал министру Пестелю, извещая его о создании информационного стенда перед самым входом в его министерство и пригласил познакомиться с ним. Когда я минута минуту появился перед зданием, навстречу мне вышел портье и заявил, что господина министра нет на месте. Что ж, тогда я начал исполнять песни перед дверью здания для нескольких десятков прохожих и журналистов.

Несколько министерских служащих хотели выйти на улицу – может, для того, чтобы познакомиться с моим благородным искусством, может, просто собирались домой (был конец рабочего дня), – но перед самым их носом закрыли дверь. Они толпились за стеклами и смогли выйти на свободу только после того, как закончилось представление. Все окна были также наглухо закрыты. В министерстве по делам искусств, по всей вероятности, знали, какую власть имеет пение.

В А случайная публика получала удовольствие от выступления. Мои шутливые реплики – в портал здания наверняка вмонтировано подслушивающее устройство, так что господин министр может прослушать все попозже. – встречались смехом и аплодисментами.

На следующий день в газете можно было прочитать высказывание представителя по связи с прессой министерства науки и культуры Хессе: «Мы записали песни. Господин министр прослушает их позднее». Таким образом, это был тот случай, когда шутка оказалась правдой. Отделу кадров министерства, наверное, стоило бы при случае порекомендовать своим сотрудникам, желающим после работы высказать что-нибудь малоприятное о своём начальстве, делать это на некотором удалении от портала здания… А вообще-то вскоре после этого случая представитель по связи с прессой министерства перешел работать в ведомство по охране конституции. Неужели на него так подействовал мой информационный стенд? Хотя состою в ГЕМА (обществе по охране и передаче прав на исполнение пьес, музыкальных произведений) земельное правительство так и не прислало гонорара за магнитофонную запись моих песен.

Хотя глава правительства знает: кто-кто, а уж я-то весьма щепетилен в гонорарных вопросах. Это относится не только к тому случаю, когда я заплатил за цитату о пытках. Одно время в антрактах мы (поскольку у нас не было клоуна) для развлечения публики ставили пластинку, содержавшую записи песен в исполнении Альбрехта и всего его семейства. Что это такое, мог бы сказать лишь тот, кому хоть раз довелось услышать это пение. Наш ТАБ постоянно содрогался от взрывов хохота разумеется, мы, как положено, делали отчисления в ГЕМА за использование пластинки.

В беседе с представителем какой-то гёттингенской, газеты Пестель успокаивающе заявил, что, мол, всему этому делу с Киттнером придан не тот смысл: извещение в четыре строки касается, мол, только финансирования на текущий год. Киттнеру-де нужно подать новое заявление на следующий год, и тогда будет принято другое решение.

Такие вещи мне не нужно повторять дважды: я решил попробовать еще раз и подал новое заявление! Результат был обескураживающим: в министерстве словно в рот воды набрали. Несмотря на неоднократные письменные напоминания, они не считали нужным отвечать на мои послания в течение одиннадцати месяцев. Для ответственных чиновников ТАБ попросту больше не существовал.

Только после обращения к адвокату (поначалу правда, из-за каких-то юридических неточностей и оно оказалось бесполезным) министр был вынужден почти через год все-таки прислать ответ. На этот раз он был сформулирован в восьми строках, но смысл был тот же: не хватает денег. Земля Нижняя Саксония не в состоянии выделить 10 тысяч марок! После трех лет пребывания у власти правительства Альбрехта дела, видно, пошли плохо.

Оставался теперь только один путь: обжалования через административный суд. Хорошо еще, что адвокатом был Германн Бляйнрот, председатель «Кружка друзей ТАБа», авторитетный юрист, лучше других знающий суть дела.

Слушание в январе 1981 года началось с сюрприза. При рассмотрении административных вопросов обвиняемая сторона обязана представить суду для ознакомления все относящиеся к делу документы. Это делается для того, чтобы на судейский стол ложились не подтасованные, а подлинные причины, которыми руководствовались власти, принимая то или иное решение. Министерство прислало тонюсенькую папку ничего не говорящих документов. Только после настойчивых запросов председателя суда представительница правительства наконец сдалась и принесла для просмотра толстую папку.

Документы велись неряшливо, они не были даже пронумерованы. Но и поверхностного просмотра было достаточно, чтобы понять, почему министерство пыталось всеми силами скрыть от посторонних глаз их содержание. Критерии, которыми руководствовались чиновники от искусства при выдаче дотации, были, мягко говоря, скандальными. Наряду с подробными данными о моей политической благонадежности там обнаружилась, например, копия письма, которое Германн Бляйнрот как частное лицо направил в газету «Ганноверше альгемайне цайтунг». Письмо это никогда не публиковалось и не предавалось огласке – каким же образом оно оказалось в деле?

Даже извещение о смерти моего друга Фердинанда Пика было аккуратно подшито в папку. Мы с Кристель поместили его в ганноверских газетах, потому что многие жители города знали Фердинанда как честного борца за дело «Красного кружка».

Однако в первую очередь документы позволяли сделать однозначный вывод: в деле об отказе в дотации первую скрипку сыграл Альбрехт, а не ответственное за (это министерство, полномочное решать эти вопросы согласно конституции земли. Из документов было виднo, что многие специалисты правительства, даже сам министр, высказывались за выдачу дотации, но все перечеркивало категорическое «нет» Альбрехта. Так, один из референтов приобщил к документам восторженную рецензию по поводу гастролей в ТАБе – «вечера, посвященного Анне Франк», сделав приписку: И такие вещи мы не финансировали. Какой позор!

Тема «ТАБ и несчастные 10 тысяч марок» по меньшей мере трижды обсуждалась на заседании кабинета министров. Нетрудно было доказать, что в решении оставить ТАБ на мели решающую роль сыграли соображения, не имеющие никакого отношения к искусству.

– Когда кабинет 22 мая 1979 года первый раз совещался по поводу ТАБа, – задал я вопрос противной стороне в ходе слушания, – было ли это сделано по инициативе министерства?

– Нет, – последовал обескураживающий ответ, – мы в то время ничего не выносили на обсуждение кабинета.

– Тогда я не понимаю, как вопрос о нашем театре вообще был включен в повестку дня. Мое заявление датировано 15 июня, то есть спустя четыре недели Что же побудило министров обратиться к этой теме? Уж не предстоящая ли в моем театре премьера? Или существовала какая-то другая причина?

Молчание.

Мы смогли также доказать суду, что ТАБ был единственным театром в земельной столице, если не вообще в Нижней Саксонии, который не получал дотаций из бюджета. Мы оказались на положении из бранных, от которого охотно бы отказались. В своем заключительном слове я сказал:

– Речь идет не о каких-то особых притязаниях на получение дотаций. Я прошу суд лишь об одном гарантировать мне конституционное право на равноправное обращение и защитить от политической дискриминации.

Так и случилось. Судьи отменили решение земли Нижняя Саксония как противоправное и противоречащее конституции. Суд пришел к выводу, говорилось в приговоре, что «основное, если не решающее значение в принятии отрицательного решения имели политические мотивы».

Дело «следует рассматривать по меньшей мере как сомнительное с конституционной точки зрения». Министр добровольно передал полномочия по принятию решений главе правительства. Не критерии искусства играли решающую роль, а «политическое мнение» таков был комментарий суда.