Урук-хай, или Путешествие Туда... - Александр Байбородин

Это меня не успокоило: света на тропе почти не было.

– А ночью? – спросил я. – Ночью, что будет?

– Ничего не будет, – ответил он, укладываясь. – Слышишь, скрежещет. Это он от злости – значит, один. А для одного мы слишком большая добыча. На двоих он в одиночку нападать не будет. Они трусливые и маленькие. Ниже твоего колена.

Я вздрогнул, представив паука чуть ниже своего колена.

– Да ложись, ты, – сказал Гхажш. – Нет ничего страшного.

Вздохнув, я решил ему поверить, действительно, будь рядом что-нибудь опасное, вряд ли он бы стал так спокойно устраиваться на ночлег. Но едва я лёг, как обнаружилась новая напасть. Новый звук. Где-то в глубине земли что-то глухо ударяло, тяжело и размеренно, и, когда приходил звук удара, вздрагивало всё тело.

– Что это? Гхажш! – я даже подскочил от неожиданности, но воздух вокруг был тих и неподвижен.

– Что? – не понял он. – Я же сказал – паук.

– Нет, – я снова приложил ухо к земле и подождал немного, через некоторое время земля принесла отзвук нового удара. – Стучит, под землёй.

– А… – Гхажш зевнул. – Это молот огхров. Далеко отсюда. Почти день пути. Завтра утром мы в их сторожевой деревеньке будем.

– Давай сегодня пойдём, – попросил я. – Пока ещё совсем не стемнело, – ночевать в лесу с пауками мне не хотелось.

– Хочешь стрелу с чёрной смолой ниже спины получить? – пробормотал Гхажш. – Самострелы вдоль всей тропы стоят, их ночью не видно.

Пришлось устраиваться рядом с ним. Пущей безопасности ради я прижался к шагхрату поплотнее и закутался в буургха с головой.

– Гхажш, – решил я задать ещё один вопрос напоследок. – А как это место называется? Ну куда мы сейчас идём?

Гхажш пробормотал что-то нечленораздельное, помолчал и добавил, сонно растягивая слова: «…а, по-вашему – Дол-Гулдур».

Глава 23

Очень правильно кто-то придумал назвать этот мрачный, пугающий бор «Лихолесьем». Лес, где живёт Лихо. Услышишь такое название и сразу, с одного слова поймёшь, что нечего тебе в этом леске делать. Разве только, если хочешь, чтобы мясо с костей сняли. Да поскорее. Без Гхажша я бы в этот проклятый лес ни за какие пироги не сунулся. И как только Бильбо Бэггинс по нему ходил? Он-то, правда, был севернее. В местах, где эльфы живут. Может, там не так мрачно?

Чёрная пуща – название тоже неплохое, но за душу берёт уже не так. Мало ли их, чёрных лесов. Фангорн, например, светлым не назовёшь. Или Древлепущу. Хотя они всё же посветлее будут. Там лес просто сумрачный, сумеречный от тени, а в Чёрной пуще тьма какая-то давящая. Даже кажется, что дышать трудно, пока не привыкнешь. Это днём. А уж ночью…

Ночью, мало того, что не видно ни зги, собственные пальцы на руках в дюйме от носа разглядеть невозможно, так ещё раздаются такие звуки, от которых хочется немедленно себе уши зашить, лишь бы ничего не слышать. Скрежет одинокого паука – это пустячок, вроде звука детской погремушки. И уханье филинов тоже, в общем, звук нестрашный. Может быть, только в первый раз испугаешься, пока не поймёшь, кто это. А вот когда кто-то визгливо и протяжно расхохотался, показалось, что прямо над ухом, вот тут уж я покрылся пупырышками, крупными, как яблоки по осени. Потом к первому хохотунчику присоединился второй, а потом – ещё один, и ещё. Через некоторое время всё вокруг хохотало и повизгивало на разные голоса. И такие это были голоса, что мне показалось, будто волосы мои стремительно седеют.

Если бы не мирно посапывающий рядом Гхажш, то я бы не уснул. Но шагхрат спал спокойно, не проявляя никаких признаков беспокойства или желания проснуться. И меня, в конце концов, сморило, потому что невозможно бояться и пялить слипающиеся глаза в темноту, когда кто-то так сладко сопит рядом.

Сон мой был также беспокоен, как и явь. Всю ночь мне снились разнообразные пауки: от страшилищ ростом мне по пояс, до мелюзги размером с мячик для гольфа. Пауки кружили вокруг, скрежетали жвалами и пытались набросить мне на шею свитые из паутины петли. Я метался между ними, ярясь от невозможности вырваться из паучьего окружения, и рубился не хуже Бильбо. Только вместо эльфийского Шершня у меня был урруугхайский кугхри, да и кольца мне за всё путешествие не попалось даже самого завалящего. Если, конечно, не счисть Урагховых колец для добывания огня. У них есть и иные применения, но невидимости они не дают. Так что пауки меня прекрасно видели, и Бильбо я мог только завидовать. К утру паучьи усилия увенчались успехом. Я споткнулся, и какой-то шустрый паучишко, всего-то с мой кулак величиной, подскочил ко мне и укусил за плечо. Больно не было, но рука перестала слушаться, и онемевшие пальцы выпустили рукоять кугхри. Остальные пауки сразу же бросились ко мне, и я зажмурился, лишь бы не видеть напоследок свирепого блеска глаз и плотоядно шевелящихся жвал.

Когда я открыл глаза, паучьи жвалы шевелились примерно в полутора футах от моего лица. Гхажш был прав. Паук был не очень крупный. Туловище у него было не больше моей головы, даже поменьше, покрытое густыми короткими волосками, на вид жёсткими, как кабанья щетина. Быть ростом чуть ниже моего колена ему позволяли только длиннющие мосластые лапы, которыми он очень забавно подрыгивал. Глаза у паука уже не блестели. Всё его шевеление было конвульсиями жука на булавке.

На булавке, потому что паук был насажен на самодельную Гхажшеву стрелу. Она была воткнута в землю недалеко от меня, а паук болтался у самого её оперения, суча от бессилия ногами.

– Красавчик, правда? – спросил Гхажш, сидевший на земле позади меня. – Я его для тебя подстрелил. Ты же таких, наверное, не видел никогда.

– А говорил, он на тропу не пойдёт, – сказал я, садясь и разминая затёкшую от неудобного лежания онемевшую руку.

– Так я его не на тропе и подстрелил, – весело ответил Гхажш. – На звук выстрелил и попал. Шагов пять всего, пятилетний не промахнётся.

– А кто хохотал ночью? – я старался казаться бывалым и равнодушным. – Всю ночь спать мешали.

– А… – махнул рукой Гхажш. – Это лягушки. Здесь болота по обе стороны от тропы. Лягушек больше, чем комаров. Свадьбы сейчас у них. Вот и хохочут по ночам. Я первый раз, когда услышал, перепугался, как сосунок. В наших краях таких нет, только здесь водятся. Да вон сидит одна, погляди.

Я посмотрел, куда показывала его рука, и поперхнулся от неожиданности. Назвать эту тварь «лягушкой» у меня бы язык не повернулся. Это сидящее в шаге от тропы, покрытое буро-зелёной пупырчатой склизкой кожей существо было размером с хорошую собаку. Морда у тварюги была надменная и наглая, как у Тедди Брендибэка, сперевшего что-нибудь из озорства на чужом огороде и готовящегося отбрёхиваться от застигнувших его хозяев.