Найти себя - Валерий Елманов

– Ты все еще дуешься за свои стихи? – удивился я.– Но я же честно сказал, что не переводил их, а уж сложить так складно у меня бы вообще никогда не вышло.

– При чем тут стих?! – Голос Квентина дрожал от волнения и возмущения одновременно.– Ты меня предать! Ты губить мой любовь!

– Вот тебе раз,– опешил я.– Разве ты не из-за них от меня переехал? И если они ни при чем, то какое же предательство я, на твой взгляд, совершил?

– А ты не понимать?! – горько усмехнулся шотландец.– Ты ни спать ни духом. Ты про послов за женихом для принцесса Ксения вовсе не ведать?! И мне о том не говорить, молчать. Эх ты!

– Во-первых, правильно говорить ни сном ни духом,– поправил я нарочито тихо – пусть лучше напряжет слух, а не глотку, а то вон стрельцы уже начинают коситься в нашу сторону.– Во-вторых, если ты о посольстве на Кавказ, то, кроме слов царевича о том, что оно поехало за невестой для него, я и правда ничего не знаю. Тебе же об этом не говорил, поскольку ты вроде бы влюблен не в Федора, а потому...

– При чем тут царевич? – буркнул Квентин и с подозрением уставился на меня.– А что, ты и вправду больше ничего не ведаешь?

Так-так. Кажется, начал успокаиваться. Вон и глаголы уже правильно спрягает. Теперь можно поговорить.

Я еще раз припомнил содержание наших последних бесед с царевичем – сплошная философия и, не найдя никакого криминала, искренне заявил:

– Ей-богу. А хочешь, перекрещусь? – И уже стал осматриваться, на какой храм мне это лучше сделать.

– Они православные,– возразил Квентин, пренебрежительно махнув рукой на огромные купола Архангельского и Успенского соборов.

– Бог один,– назидательно заметил я, но возражать не стал.– Ладно, обойдемся без креста. Только ты скажи толком, что приключилось.

– Царь послать посольство не токмо за невеста, но и за жених,– мрачно произнес Квентин, и губы его мелко-мелко задрожали.– За жених для принцесса.

Вот, значит, как. Хотя чего я – этого и следовало ожидать. Не сидеть же девке в вековухах, особенно такой сдобной.

«Эх ты, бедолага»,– сочувственно вздохнул я, глядя на Квентина. Произнести это вслух я не рискнул – парень и без того убит горем. И как его успокоить?

Но Квентин оказался крепок духом. Шмыгнув носом и вытерев рукавом кафтана слезы, он тут же гордо сообщил мне, что, узнав об этом, сразу сообразил, что нужно предпринять, и немедля пошел к царю, которому честно объявил: мол, не надо искать жениха где-то в далеких горах, когда он проживает совсем рядом со своей будущей невестой. А что до родословной, то он хоть и не является князем и потомком королей, как некоторые – последовал надменный взгляд в мою сторону,– но его предки не менее славны, ибо нет в Шотландии более именитого рода, нежели Дуглас.

– Ишь ты! Силен, парень! – невольно восхитился я таким нахальством.– И что, прямо вот так все и выпалил?

– Прямо так,– кивнул Квентин.– А что еще я мог поделать? Тебя рядом нет, я остался перстом одним. Вот и...

Да уж, от чего от чего, но от избытка скромности умереть тебе не суждено. И главное, ухитрился еще в крайние меня записать. Так и сквозит в подстрочнике невысказанная вслух обида за то, что я бросил его на произвол судьбы, да еще в такой неподходящий момент. А если разобраться и вникнуть? Хотя чего уж тут, поздно. После драки умные люди не кулаками машут, а синяки считают да раны зализывают. Впрочем, тут эти синяки такие здоровые, что скорее язык сотрешь, чем...

Ладно, проехали.

– И чем ваша приватная беседа закончилась? – спросил я исключительно ради проформы, будучи убежден, что правды Годунов шотландцу так и не сказал, отделавшись какими-нибудь пустыми фразами.

– Он сказал, что раз так, то ни о каком женихе не может быть и речи и он все немедля отменит,– гордо заявил Квентин и, счастливо улыбаясь, продолжил: – И еще сказал, что ему надо немного времени, дабы его послы в Англию к моему отцу королю Якову, уже снаряженные в дорогу, все разузнали доподлинно про моих пращуров. А потом он спросил, готов ли я принять православие, ибо мужем его Ксении непременно должен быть единоверец.

– А ты?

– Я сказал, что готов нынче же лечь в корыто,– беззаботно махнул рукой Квентин.

– В купель,– поправил я его.

– Да, так,– согласился шотландец.– Ты прямо как царь. Он тоже мне сказал, что правильно говорить «купель», а я ответил, что ради любви к прекрасной Ксении могу ныне же нырнуть даже в прорубь. Тогда он спросил, почему я считаю ее прекрасной и не видел ли я ее.

Я затаил дыхание. Если этот обалдуй и тут ухитрился ляпнуть лишнего, то...

– Я честно сказал, что не видел, но сердцем чувствую, что она прекрасна,– продолжал Квентин, и я перевел дыхание – кажется, пронесло.

Впрочем, сам шотландец так и не понял, как ему повезло, что он ответил правдиво.

– И еще я сказал, что слухами о красоте его дочери наполнена вся русская земля, и я не раз видел ее в своих сновидениях, и в них она тоже прекрасна, а сновидения нам посылает бог, поэтому они не могут быть ложью, и еще я...

– Стоп,– оборвал я его.

Кажется, парень разошелся не на шутку, а я совсем забыл, что меня ждет аж целый царевич, да и вообще опаздывать – свинство, и неважно к кому.

– Остальное доскажешь вечером у меня в тереме.– И хотел было бежать, но, завидев, что Квентин чего-то мнется, жмется и колеблется – наверное, вспомнил учиненный им шум и грохот в последний день перед уходом, а теперь стесняется,– тормознулся на секунду, чтоб успокоить человека, и небрежно махнул рукой.– Да ладно тебе. Все давно забыли твой прощальный концерт.– А на всякий случай подкинул дополнительный соблазн: – Как раз сегодня Марья Петровна обещала пирогов напечь, с капустой и яйцами. А уж вкуснющие...

Должен прийти. Это его любимое лакомство. Плохо только, что на самом деле она ничего не обещала. Ну и ладно. Тогда я уговорю ее вместо них испечь по-быстрому...

Додумать не успел, столкнувшись с царевичем еще на лестнице. Вид у Федора был встревоженный донельзя, но, приметив меня, он сразу расцвел.

– А я уж и к батюшке хаживал – вдруг ты у него. А опосля хотел было к тебе на подворье гонца заслать,– с легкой укоризной в голосе протянул он.– Помыслил, уж не случилось ли чего – ведь доселе ты отродясь не запаздывал.

– Тсс,– заговорщицки прошептал я.– Квентин...– И таинственно подмигнул.

– А что с ним? – тоже понизив голос до шепота, спросил Федор.

Так и есть – сработало. Вон как глаза округлились. Вообще, тут, в Средневековье, как я понял, с юношами, толком не вышедшими из подросткового возраста, запросто срабатывают разные примитивные штучки, которые в моем родном веке действуют на детей, не перешагнувших десятилетний порог. Проверено раз пять и всегда с неизменно положительным результатом. Злоупотреблять этим не стоит, но когда такой случай, как сейчас...

– Все после занятий,– прошипел я, тревожно огляделся по сторонам, после чего, облегченно вздохнув, принялся подниматься по лестнице.

Царевич потопал следом. Лица его я не видел, но убежден – он тоже несколько раз оглянулся, хотя сам не понимал зачем.

Ну и ладно.

Усевшись на стул с высокой резной спинкой – иноземцам у нас почет, царским учителям тем более, я украдкой покосился на решетку. Ну да, вон он, любопытный глаз в третьей дырочке слева пятый ряд сверху, на месте.

Ох, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша, а сарафан из атласа...

Ага, вот и Феденька уселся. Эх, как тяжело отдувается. И не попрекнешь – он и сам бы рад порезвиться, да негде и не с кем. Ну ничего, дай срок, поправим и это – есть у меня кое-какие идеи. Та-ак, раз все слушатели в сборе – можно приступать, а уж потом, после занятий, поинтересоваться у царевича, как бы мне повидаться с Борисом Федоровичем...

Но спросить я не успел. Годунов, так же как и царевич удивленный моим опозданием, самолично пожаловал к концу урока, чтобы выяснить, появился ли князь Феликс или...

Я поначалу слегка растерялся – царь появился, словно по заказу,– но почти сразу пришел в себя и продолжил рассказывать Федору о Пифагоре и его поклонении цифрам. Однако, заметив, как недовольно хмурится царь, скоординировал рассказ и плавно перешел к Платону и неоплатонизму – все-таки там в качестве высшей сущности выдвинут бог, потому звучало не столь кощунственно.

– Сказываешь ты славно, но уж больно мудрено,– недовольно заметил мне по окончании занятия Борис Федорович, не стесняясь присутствия сына.

– Так ведь и философия – наука не из простых,– возразил я.

– Я не о простоте,– пояснил царь,– ты не забывай, после меня ему на троне сиживать, потому и философию свою так давай, чтоб она ему и в жизни пригодилась.

«Опаньки, а разговор-то мне как раз на руку!» – Я даже развеселился, и тут мне в голову пришла еще более удачная идея.

– И я о том же мыслил,– согласился я.– Царевичу ныне куда как лучше подошло бы иное, пусть и не совсем философское. Ну, скажем, нечто вроде отцовского наставления от твоего имени, государь. Вот, к примеру, это.