Звездный скиталец - Николай Гацунаев

— Можно, — согласился Симмонс и стал настраивать времятрон. — Какое время лучше? Утро, день, вечер?

— Вечерком сподручнее.

— Иди, встань рядом.

Секунду спустя в коридоре никого не было.

В Хиву на прием к Мухаммадрахимхану они отправились вдвоем с Эльсинорой. Отправились палегкз. Симмонс хотел было захватить с собой синтезатор, но супруга его отговорила.

— Нет так нет. — Симмонсу и самому не улыбалось таскаться с чемоданом. Он взял времятрон, сверил настройку и они перенеслись в Хиву на неделю назад.

В доме Соура Юсупа — доверенного лица «Дюммеля и K°» в Хиве — намечалось, по-видимому, какое-то торжество. Гостей было еще немного, они сидели на курпачах в тарс-айване[53] перед живописно разбросанными по дастархану испеченными на траве исфанд[54] лепешками, блюдами со сладостями и фруктами, слушая Пашшо-халфу, которая, вперевалочку прохаживаясь по кругу, пела, аккомпанируя себе на сазе.

Увидев входящих в ворота Симмонса и Эльсинору, Соур Юсуп сорвался с места и, угодливо кланяясь, повел в мехманхану с окнами на тарс-айван. Окна были огромные — от пола до потолка, застекленные, но по летнему времени открыты настежь. Пока Симмонс разговаривал с хозяином, Эльсинора окинула взглядом комнату, сплошь застланную и завешанную коврами я, подойдя к окну, с нескрываемым любопытством стала наблюдать на халфой. Зрелище было действительно незаурядное: вздрагивая могучими формами, певица приплясывала, то и дело закатывая единственный глаз и изображая подобие сладострастной улыбки на изрытом оспой лице.

Было во всем этом — в пении, ужимках и гримасах — одновременно что-то отталкивающее и притягательное, что-то гипнотизирующее, заведомо порочное и влекущее, как сама жизнь.

— Как тебе это нравится? — спросил подошедший Симмонс. Мило, не правда ли? Шансонетка-соловей!

«Шансонетка» кончила петь и произнесла какую-то фразу совсем другим — низким хрипловатым голосом. Один из гостей встал с места и подал ей пиалу чая. Она осушила пиалу, вытерла губы ладонью и снова взялась за саз.

Эльсинора зябко поежилась и отвела глаза.

— Нам не пора идти, Эрнст?

— Грех уходить из дома, ничего не отведав, — сохраняя на лице серьезное выражение, ответил Симмонс. — Хозяин обидится. К тому же он пошел во дворец с запиской, в которой я прошу хана об аудиенции.

— Это так просто? — удивилась она.

— Для Симмонсов — да.

— Ты уверен?

— Когда и в чем можно быть уверенным до конца? — ответил он вопросом на вопрос. — Подожди, увидим.

— «Поживем, увидим», — ты хочешь сказать?

— Ну, поживем. Не придирайтесь, мадам. Извольте омыть руки перед трапезой. Прибор для умывания подан.

В дверях в самом деле маячил человек с тазиком а кувшином в руках.

Едва они успели поесть, как появился запыхавшийся Соур Юсуп и сообщил, что хан Мухаммадрахим ждет их к себе немедля.

До дворца Таш Хаули было рукой подать, но возле ворот их ждала карета. Через несколько минут они вышли из нее у распахнутых настежь резных карагачевых ворот, где их ожидал кушбеги[55] Ислам Ходжа — импозантный с окладистой бородой мужчина средних лет в каракулевой папахе и ярком халате, перехваченном по талии широким поясным платком.

Он вежливо поздоровался с ними на довольно чистом русском языке и, мягко ступая обутыми в ичиги ногами, повел по крытым запутанным переходам в куцрынышхану — место для официальных аудиенций. Двор, через который они прошли, был пуст, хотя в расположенных в два яруса комнат явно чувствовалось чье-то присутствие. Зал с троном у противоположной от входа стены тоже был пуст, но почти одновременно с их приходом отворилась боковая дверь и вошел осанистый, широкоплечий, чуть грузноватый человек в опоясанном шелковым платком халате из темно-вишневого бархата поверх вышитой по вороту белоснежнойбатистовой рубахи и в коричневой каракулевой папахе. Взгляд выразительных, чуть навыкате глаз на обрамленном густой, аккуратно подстриженной бородой лице был снисходителен и чуть ироничен.

Симмонс встречался с Мухаммадрахимханом лично впервые, но много слышал о нем от Дюммеля, который был о хане весьма высокого мнения, и теперь глядя на умное, властное лицо правителя, понял, что в восторт женных характеристиках, на которые не скупился барон, содержалась немалая доля истины: хан и на самом деле производил внушительное впечатление.

Ислам Ходжа представил гостей правителю, они обменялись приветствиями, и хан, подчеркнуто игнорируя трон, пригласил супругов сесть на стоявшие вдоль стен обтянутые бархатом стулья. «Демократ», — усмехнулся про себя Симмонс.

Беседа была короткой и носила чисто светский характер. Затем Мухаммадрахимхан через Ислама Ходжу предложил гостям совершить совместную прогулку в Чодру — одну из своих загородных резиденций.

Симмонс вопросительно взглянул на супругу, та кивнула, соглашаясь, и они вчетвером пошли через дворы и крытые переходы. Посреди одного из дворов виднелось высокое в рост человека, круглое, словно гигангский пень, возвышение, выложенное из жженого кирпича.

— Лобное место? — тронула супруга за руку Эльсинора. Тот молча пожал плечами.

— Как вы сказали? — переспросил кушбеги.

— Здесь, по-видимому, казнят преступников? — спросил Симмонс.

— Нет. — Ислам Ходжа улыбнулся. — В Холодное время года здесь устанавливается юрта для его величества. В комнатах, как ни топи, бывает прохладно. А в юрте тепло держится лучше.

— Оригинально, — рассмеялась Эльсинора. — И экономно…

— …и ближе к предкам, — с ехидцей досказал Симмонс.

Шедший впереди Мухаммадрахимхан, не оборачиваясь, произнес какую-то фразу.

— Что он говорит? — поинтересовался Симмонс, хотя отлично понял смысл фразы: хана задело упоминание об экономии и близости к предкам и он в довольно резкой форме дал понять, что экономить ему незачем, что же до предков — то они у него ничем не хуже, чем у гостей.

«А ведь переводчик-то ему и не нужен вовсе! — мысленно усмехнулся Симмонс. — Русский не хуже своего кушбеги понимает. Интересно, как этот бедолага переведет? Реплика-то не из вежливых!»

Однако Ислам Ходжа, с заминкой, правда, но вышел из положения:

— Его величество отдают должное проницательности вашей супруги, господин Симмонс.

«Вот тебе и дикий Восток! — восхитился Симмонс. — Уж что-что, а свое дело кушбеги знает, в грязь лицом не ударил».

Судя по довольной усмешке, примерно то же подумал Мухаммадрахим-хан. Они подошли к воротам, которые охраняли два звероподобных нукера с шашками у пояса и секирами в руках. При виде хана, они угодливо изогнулись в поклоне и кинулись распахивать ворота.