Ход конем - Евгений Николаевич Руднев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Странно ты живешь, отец. Послушаешь тебя — и все в нашей жизни правильно. Полная идиллия, процветание. Никаких проблем!
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что так жить дальше нельзя! Государственный план по углю не должен закрывать для нас все остальное, не надо им прикрываться, как щитом. Прости меня, но ты сейчас выглядишь этаким безмерно усталым, безучастным ко всему путником, который хочет на заслуженный отдых и покой...
Петр Михайлович внимательно, изучающе посмотрел на сына, вздохнул.
— Да, я действительно устал, ну и что? Устал говорить одно, а думать другое. Устал приспосабливаться...
— А ты... ты не делай этого. Кто тебя заставляет?
Владимир быстро подошел к отцу. В глубоких голубых глазах сына Петр Михайлович прочел участие, неподдельное желание помочь. И оба — и отец, и сын — почувствовали на миг, что этот острый, так откровенно зазвучавший сейчас, важный для обоих разговор в чем-то сблизил их, объединил.
«Слава богу, хоть дома не надо притворяться...» — раскованно отметил про себя Петр Михайлович и, испытующе поглядывая на сына, честно признался:
— Если я, Володя, не буду этого делать, меня уберут. А на мое место возьмут более сговорчивого. Лбом стену не прошибешь.
— Но еще хуже, если вообще сидеть сложа руки... ждать у моря погоды. За нас никто этого не сделает! — взволнованно возразил сын.
— А что мы можем? — пожал плечами Петр Михайлович. — Посмотри, сколько вокруг равнодушных людей! Вот говорят: в магазинах нас обвешивают, обсчитывают. А почему? Да потому, что мы молчим! Стоит ли, мол, портить нервы из-за каких-то пяти граммов колбасы, одной-двух копеек! А потом удивляемся: почему это на вступительных экзаменах в Высшее техническое училище имени Баумана чуть больше одного человека на место, а в торговые и пищевые институты — по двадцать человек?! Что посеешь, то и пожнешь! Непреложная азбука жизни...
— Это верно, отец. Очень верно ты подметил, — тихо заметил Владимир.
А Петр Михайлович уже разошелся: забегал по комнате, зажестикулировал. На щеках у него появился румянец, глаза заблестели. Владимир впервые за последние годы видел отца таким.
— Дети видят все и становятся такими же прагматиками, как и мы. Равнодушие и прагматизм — вот что сейчас в почете, дорогой Володечка!
— Значит, надо бороться, отец! Бороться с этим...
Петр Михайлович усмехнулся, как-то сразу обмяк. Потух в глазах живой огонек. Он не спеша подошел к креслу, опустил в него свое грузное тело. Он снова стал прежним Кравчуком: усталым, сонно-равнодушным, медлительным. И сын тотчас же заметил эту перемену.
— У меня, Володя, уже нет сил на такую борьбу. Да и не верю я в то, что можно победить. Не верю, понимаешь? Слишком все прочно в нашей теперешней жизни, устойчиво. Потому и хочу, чтобы ты спокойно дописал диссертацию по подземным системам осушения, не ссорился с Боковым.
— Ничего ты так и не понял, отец. Жаль, — вздохнул Владимир.
Письмо от Виноградовой пришло очень кстати. Она сообщала, что задержалась немного в поле и в Кедровск приехала лишь пять дней назад. Очень рада, что Владимир не забывает ее в своем стольном граде Киеве. Все, что он просил, — выполнила. Сеточный электроинтегратор есть в научно-исследовательском и проектно-конструкторском институте теплофизики. С устройством на работу — дело похуже. Временно, сроком на четыре месяца, этому институту нужен только техник-электронщик. Если Владимира устраивает подобный вариант, то пусть он немедленно даст ей телеграмму. С жильем все улажено. Жить он будет в однокомнатной квартире на пятом этаже. Владелица уезжает на два года в Монголию (она строитель по профессии) и оставляет ключи. С ней полная договоренность...
Теперь Владимир знал, что предпримет. Главное сейчас — провести моделирование процесса осушения Южного участка вертикальными водопонижающими скважинами. Тогда разрешатся многие вопросы. И можно будет топать дальше. Он чувствовал, как в душе поднимается нежная благодарность к Виноградовой. «Хорошо, когда есть где-то человек, который понимает тебя с полуслова», — со странным волнением подумал Владимир. Он снова ощущал под ногами твердь.
Смущало его сейчас лишь одно обстоятельство: аспирантура. Что решит ученый совет института? И чем вообще все это закончится? Поступить в заочную аспирантуру ВНИГИ было непросто: двенадцать человек на место. Пришлось крепко попотеть, чтобы сдать на «отлично» все вступительные экзамены. И вот теперь его учеба в аспирантуре под вопросом. Сам, конечно, во всем виноват... Но разве так трудно изменить диссертационную тему? Ведь эти изменения продиктованы жизнью! Если руководствоваться только планом по добыче угля и сроками ввода разреза в эксплуатацию, а на все остальное закрывать глаза, то к добру это не приведет...
А с другой стороны, учеба в заочной аспирантуре ВНИГИ — это доступ ко всем диссертациям по осушению, защищенным в Союзе, новинкам специальной литературы, которая издается в системе министерства. Аспирантура — это возможность пользования различными приборами, это командировки на советские и зарубежные карьеры, консультации по вопросам дренажа у видных специалистов научно-исследовательских институтов. Но ведь обучаться в заочной аспирантуре ВНИГИ можно и не работая там. Есть такой параграф. Надо это использовать. Но как? И удастся ли? А если... исключат?!
Владимир вздрогнул. Он еще раз произнес вслух слово «исключат» — и съежился весь. Точно ударили его чем-то. Больно и тяжело.
Заседание ученого совета института всегда начиналось ровно в 14.00. Этот распорядок неукоснительно выдерживали вот уже двадцать лет. Но сегодня он был нарушен. Не собралось совещательного кворума. И не хватало всего лишь одного человека.
Ученый секретарь института, кандидат технических наук Бондаренко, позабыв о своей стенокардии, потряхивая брюшком, бегал по лабораториям и отделам, пытаясь найти этого самого недостающего человека. Есть девятнадцать. А надо двадцать. Может, не все получили письменные приглашения? Забыли, возможно, некоторые?
Но — тщетно. Три члена ученого совета неожиданно заболели, пятеро были на Всесоюзном совещании горняков в Москве.
Выручил профессор Теплицкий. Он только что прилетел из Якутска, где был в длительной командировке, и совершенно случайно заглянул в институт. И здесь его тотчас «сцапал» Бондаренко.
— В актовый зал, Никанор Федорович! В актовый зал! Вы нам как воздух нужны!
Владимир сидел в заднем ряду, скромно устроившись у окна... Сегодня будут разбирать его личное дело. Интересно, чем же все это закончится? Неужто придется распрощаться с аспирантурой? Если Боков не влепит ему «неуд» по спецпредмету, можно будет, наверное, взять академотпуск. Плохо, что
