Рожденные в СССР. Прорыв (СИ) - Коруд Ал

— Твою эту, кровищи-то, сколько натекло!

— Ручьем льет. Шайзе.

— Руйе! Форвест! Нихт шиссен!

На ступеньках лестницы протекали настоящие кровавые ручьи. Немцы не стеснялись использовать гранаты, но уже ручные. Из порванных острыми осколками артерий обильно сочилась кровь. Куски рваного мяса и конечностей то и дело попадались под ноги штурмовиков. Развороченные взрывами и очередями в упор тела валялись вдоль стены в лужах натекшей крови. На зубах быстро появился характерный железистый привкус, запахло разорванной требухой и фекалиями. В воздухе повисло марево от спаленного пороха. Его жженая горечь и скисший запах тротила резко бил по обонянию. В коридоре слышались отчаянные крики штурмовиков и вопли убиваемых ими людей, лязг железа, затем опять загремели выстрелы.

— Глянь, девка лежит.

— Еще одна в форме. Башку разорвало. В упор что ли палили? Блять, они здесь каким хреном⁈

— Командир, там в кабинете живые. Спрятались. Есть раненые. Что с ними делать?

Майор Петров, командир отряда ГРУ нахмурился:

— Вяжите всех, потом разберемся. И отставить говорить на русском. Чтобы ни одна гнида вас не услышала! Фертшейн?

— Яволь, герр оберст!

Майор лишь покачал головой на подколку молодого волчары прапорщика, его глаза зло сверкали в полутьме. Никогда бы бывалый боец не подумал, что самую сложную боевую задачу в жизни придется решать в центре Москвы. Но военные приказы не выбирают. Штурмовики просочились в дверь, не забывая крутить головами и готовые тут же открыть огонь.

В большом начальственном кабинете, обставленном тяжелой мебелью, царил бардак. Разбросанные там и сям обломки стульев и столов, разбитые тяжелыми пулями деревянные панели. Общая помпезная обстановка, зеленое сукно и лица вождей на портретах должны были вызвать у входящих сюда трепет. Но сейчас кроме брезгливости не было в душе ничего. У самого входа находился труп немецкого «волкодава», застреленного в упор. Дальше навзничь лежало тело совсем молодого лейтенанта. Его застывшие навечно глаза пристально рассматривали красивую лепнину на потолке, а из простреленной очередью груди уже густо натекло на пол. Пистолет валялся рядом.

— Сволочи, немцам продались! Не трогайте меня!

Прапорщик умело вязал сопротивляющегося гэбэшника.

— Слышь, полковник, гонор свой умерь. Потом, кому положено, разберутся, кто и на кого работал. Руки назад и сиди смирно! Ты, сука, почему сам не стрелял, а молодого под пули подставил?

Взгляд ГРУшника был необычайно зол, потому офицер КГБ затих и растекся слизнем по стене.

— Парня перевяжите, сволочи.

— Уже поздно. Вы, блять, о чем думали, когда против партии и закона пошли?

— Басмач, отставить разговорчики! Без нас с ними разберутся.

Полковник дернулся, но промолчал, с тоской подумав о том, что карьере точно кирдык. Суки армейские!

Последнюю линию обороны немцы брали в полном озверении. Они только что потеряли три человека и уже никого больше не щадили. ГРУшники терпеливо ждали позади. Убивать советских людей должны были несоветские бойцы. Один за другим раздались громкие взрывы, затем грохот заполошных очередей. Немецкий спецназ не жалел гранат, поливая все впереди себя из Klein-Maschinenpistole PM-63. Десятки 9-мм пуль нашпиговали пространство, а затем и тела людей стальными пулями. Последняя линия обороны была прорвана и сопротивление больше никто во всем огромном здании могущественной организации не оказывал. Запуганные жестоким штурмом сотрудники дисциплинированно сдавались неизвестным людям в форме. Они шли на выход, с ужасом взирая на растерзанные тела коллег. Кому-то стало плохо, их уже тащили на себе.

Майор Петров начал получать сообщения от групп зачистки второго эшелона, что незамедлительно начали работать на все этажах после штурмовиков. Задержанных быстро выводили во двор и сажали в специальные автобусы, раненых передавали в кареты Скорой помощи. В каждой из них дежурили вооруженные и на удивление молчаливые милиционеры. Врачи уже расписались в документах о неразглашении и принимали раненых без лишних слов. Им было абсолютно непонятно все происходящее. Почему одни люди в форме убивают других в самом центре советской столицы?

Молодая врачиха с хмурым лицом пыталась по началу выступать, требуя немедленный доступ в здание, но затем долго выслушивала нотации старого водителя одной из Скорых. Её лицо побледнело, а губы сжались. Она уже не возражала, когда с ранеными в машину погрузились два бойца в крапчатом камуфляже. Её картина мира в этот страшный день дала трещину. Недавний выпускник мединститута еще не знала, что творится в окрестных клиниках. Были подняты с постелей врачи, подвозились запасы крови. В квартирах добровольных доноров звучали ранние звонки. В столицу срочно вызвали хирургов из подмосковных больниц.

Около кабинета Андропова густо лежали тела. В крапчатых комбинезонах штурмовиков и более светлых маскхалатах тех, кто им сопротивлялся. На полу валялись куски штукатурки, все стены были в отметинах от пуль. ГРУшники мрачно озирались, не убирая оружие. Вид смерти и опустошения здорово действовал на нервы. Впереди раздалась команда:

— Ахтунг! Нихт шиссен!

И к майору Петрову из дымной взвеси подошел остервенелый от кровопролития командир немецкого отряда:

— Герр майор, он там, в кабинете.

— Отказался сдаться?

— Так и есть, — немцу жутко не нравилась отведенная его отряду роль, но его мнения вышестоящие руководители не спрашивали. А приказ отдавали люди невероятно высокого уровня. Хотя хранить этот страшный секрет до конца жизни придется именно ему. Ну что же, не впервой им проливать русскую кровь.

— Он застрелился из этого пистолета?

— Яволь, из этого.

Командир немецкого спецназа передал майору наградной пистолет Председателя КГБ. Его накануне выкрали с квартиры главного гэбэшника страны. Все должно было выглядеть как самоубийство. Живой Андропов никому из высшего руководства Союза не был нужен. Хотя и Щелоков и Ивашутин возражали, но им поставили твердую задачу. Ибо интересы государства в этот час гласили — Нет человека, нет проблемы.

Рашид в числе прочих заглянул в кабинет всемогущего Председателя. Следовало удостовериться в его смерти. Рабочее место Андропова выглядело слишком монументально. До середины стен привычные советскому глазу темно-коричневые панели. Длинный стол для заседаний, покрытый неизменным зеленым сукном. Массивный стол Председателя с кучей телефонов и зеленой лампой. Почему они все так любят зеленое? Портрет вождя слетел со стены, как и валяется знамя. Непорядок. Феткулин поднял его с пола и наткнулся глазами на труп Андропова. Тот сидел в кресле с поникшей головой. В черепе дырка и струйка крови. Но ГРУшник все равно проверил пульс и лищь затем взялся за рацию:

— Акела, Шерхан мертв.

— Понял тебя, Маугли. Отбой. Выводи своих.

Еще раз Рашид оглядел кабинет и не заметив ничего подозрительного, махнул своим бойцам. Им здесь делать было больше нечего. Молодой старлей, нет, уже капитан, еще не знал, что этот день стал самым значительным в его жизни. И ему больше не удастся совершить ничего похожего. Относительно небольшая группа вооруженных людей только что навсегда изменила ход человеческой истории.

Немцы вышли из здания через отдельный вход, посторонние глаза были не нужны, и сразу загрузились в закрытый автобус. Их тут же повезли на военный аэродром Чкаловский, чтобы отправить на родину. Это было начало эры открытого использования союзников по Варшавскому договору на благо СССР.

Глава 36

Москва. Кремль. Днем. 16 августа 1973 года

Генеральный секретарь в этот четверг на работу в Кремль прибыл в мрачном настроении. Да и не было, чему особо радоваться. Решение было принято правильное, но чрезмерно жестокое. Но таковы уж были сложившиеся обстоятельства. Где-то в глубине души он желал свалить бремя ответственности на человека из их возможного варианта будущего. Это ведь именно он настаивал на силовом разрешении конфликта. Видимо, сразу догадывался, что иначе не получится. Но Леонид Ильич слишком хорошо знал себя. Раненого зверя поблизости оставлять нельзя. Так будет лучше для страны.