Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе - Владимир Козлов

Если содержание «петиции» более или менее ясно, то все остальное в этой истории покрыто туманом. Кипиани утверждал, что вообще не был автором документа. По словам подсудимого, он 3 или 4 часа простоял к очереди на трибуну. Это подтвердили свидетели. Учитывая, что Кипиани появился на площади около 6 часов, оглашение петиции произошло между 9 и 10 часами вечера. Дальнейшие события Кипиани по-разному описывал в разных документах.

На суде: «9 марта я выпил водки и встал в очередь желающих выступить. Когда подошла моя очередь, мне передали в президиуме написанную бумагу и попросили прочесть ее. Я взял и прочел…»[335]

В жалобе от 4 февраля 1957 г. «По сигналу председателя подошел к микрофону и, вздохнув полной грудью, приготовился к чтению стихотворения. Но в этот момент на трибуну влетели три отважных витязя (курсив мой — В. К.). Они походили на гонцов, доставивших очень важное и очень срочное сообщение. Не только я, но весь президиум митинга и сотни людей, стоявших у главной трибуны, обратили внимание на этих гонцов и проявили понятный интерес к тому документу, который они мне вручили. Я опомнился тогда, когда один из них, вручив мне доставленную им бумагу, ясно, членораздельно произнес: «Это от секретаря ЦК товарища Мжаванадзе, немедленно огласите ее». Я поспешно стал читать, не понимая смысла прочитанного».

В жалобе от 22 июля 1959 г.:

«У памятника Сталину происходил митинг, куда попал с толпою и я — Кипиани. Я протиснулся вперед, чтобы услышать, что говорят ораторы. Вся моя грудь была в знаках отличия за заслуги в Отечественную войну. Ко мне подошло несколько человек, настоятельно требуя прочитать текст для всех своими глазами, ибо толпа знала, что я сталинец, веря мне. Отказаться я не мог <…>, ибо толпа разорвала бы меня»[336].

Автором документа суд фактически признал Кипиани. Вопрос о настоящих авторах на суде, по всей вероятности вообще не возникал. Все свалили на одного случайного человека. Заявления подсудимого о том, что «по своей доброй воле» он выступал, как и многие другие, только 8 мая, в расчет приняты не были. Непонятна и дальнейшая судьба «петиции». Один из свидетелей утверждал, что Кипиани положил её в карман. Сам же Кипиани на суде заявил, что передал бумагу члену президиума. А в жалобе от 4 февраля 1957 года добавил новые подробности: «Я слышал только гул одобрения и продолжал читать громко, внятно, как это делают вошедшие в роль пьяные люди. Под гром аплодисментов и возгласы «Ленин-Сталин!», «Ленин-Сталин!» я окончил чтение, и документ этот был выхвачен из моих рук тем, кто его мне вручил со словами: «Надо вернуть лично Мжаванадзе»[337].

После оглашения документа в так называемом «деловом президиуме» возникли разногласия. Один из его членов немедленно «предложил объявить о неправильности речи Кипиани»[338]. Кажется, его не послушались. И уж совсем загадочно прозвучало заявление Кипиани на суде: «После этого меня на машине отвез домой сам Мжаванадзе»[339].

Доступная нам информация не позволяет убедительно ответить на вопросы, невольно возникающие при знакомстве с делом Кипиани. Главный из них — не попыталось ли и в самом деле республиканское начальство, не решившееся возражать в открытую, использовать массовые волнения и протесты в провокационных целях: испугать Москву возможностью аналогичных протестов по всей стране и заставить изменить политический курс? Второй не менее важный вопрос — какова действительная роль Мжаванадзе, фамилия которого время от времени мелькала на суде. То ли какие-то опытные провокаторы умело использовали имя первого секретаря ЦК КП Грузии, то ли он очень глупо «подставлялся».

Не имея пока возможности ответить на эти вопросы — важные для понимания политического смысла событий, ограничимся хотя бы констатацией очевидного. Суд над Кипиани косвенно подтверждает единодушное впечатление очевидцев — во время волнений в Тбилиси, кажется, действительно был некий закулисный «штаб». Первый заместитель министра внутренних дел Грузии Асмолов, докладывая о ночи с 9 на 10 марта, сделал вывод о существовании в Тбилиси «какого-то подпольного центра, который руководит всеми этими беспорядками»[340]. В другом милицейском документе мнение о существовании такого «центра», о «подготовленности» волнений оценивается как «твердое предположение»[341].

Вообще говоря сопоставление источников наталкивает на мысль, что «штаб» или «центр» был не один, а по крайней мере два! И возможно между ними существовала конкуренция за влияние на толпу. По свидетельству Ф.Баазовой вечером 9 марта еще одним центром событий стала Колхозная площадь, куда некие неизвестные молодые люди направляли толпу. В центре этой небольшой площади «была сооружена импровизированная трибуна. Сменяя друг друга, выступали какие-то молодые люди, лица которых в темноте невозможно было разобрать. Они кричали очень громко, но их не было слышно из-за всеобщего гвалта. Где-то запели давно запрещенный грузинский национальный гимн. Какие-то лица в гражданском пытались помешать. Поющих поддерживали из толпы, и завязались местные стычки. Неожиданно на месте стычек появились неизвестные с повязками (курсив мой. — В. К.), и пение гимна продолжалось»[342]. Затем появились листовки. Баазова запомнила только один пункт: призыв о выходе Грузии из состава СССР. Это было что-то действительно новое.

Если действовал некий единый штаб, то почему он так стремительно переключился от просоветской оппозиционности и защиты имени Сталина («петиция» Кипиани) на сепаратистские лозунги. Кажется, за кулисами волнений шла скрытая конкуренция разных организованных сил, преследовавших свои — особенные и малопонятные — цели. На Колхозной площади эти силы на какой-то момент столкнулись друг с другом: «лица в гражданском» и «неизвестные в повязках».

Существование одного или нескольких организующих центров, благодаря которым события явно вышли за рамки «стандартных» массовых беспорядков косвенно подтверждается нападением на автобусный парк для захвата большого количества автобусов, не вышедших в этот день на линию, попыткой группы молодых людей направить обращение «к студентам нескольких центральных городов Союза» по радио (около полуночи 9 марта), наконец, обнаруженным у одного из арестованных 10 марта радиопередатчиком[343].

Вечером 9 марта, по свидетельству начальника пограничных войск Закавказского военного округа генерал-майора Банных, Тбилиси, по существу, был «во власти стихии. Никакого порядка. Полная анархия. Транспорт — легковые и грузовые автомобили, такси, автобусы, троллейбусы — находятся в руках толпы. Машины разъезжают по городу с непрерывными гудками. Митингующими предъявлен ультиматум — заменить местное правительство. Выражается недовольство верхами». Во время митинга у постамента Сталина раздавались даже призывы к погромам: «Бить армян», «Вон отсюда русских!»[344].

По утверждению начальника пограничных войск Закавказского военного округа генерал-майора Банных, в конце дня произошло событие, придавшее трагическим событиям необычный, почти карнавальный колорит: из Гори приехали на грузовиках около 2 тысяч человек. Головная машина была оформлена под броневик. На ней стояли два человека, загримированные под Ленина и Сталина, в окружении одетых в матросскую форму людей с пулеметными лентами через плечо[345]. Достоверность этой информации другими источниками не подтверждается. Известно, что колонна из Гори выехала поздно ночью. 9 марта («к концу дня») она никак не могла оказаться в Тбилиси. Может быть, речь идет о другой колонне, а возможно Банных, который должен был оперативно информировать Москву и не имел возможности для немедленной проверки поступавших сведений, поверил ходившему по городу слуху. В любом случае, появление (действительное или мнимое) в колоннах демонстрантов «оживших» Ленина и Сталина придавало событиям некий сакральный смысл, освящая действия организаторов волнений именами великих вождей.

Когда в 22.25 министр внутренних дел Дудоров проинформировал секретаря ЦК КПСС Аристова о нарастании напряженности в городе, а Аристов, в свою очередь, распорядился проинформировать другого секретаря ЦК — М. Суслова, выяснилось, что последнему «все известно», а командующему войсками Закавказского военного округа Федюнинскому уже «отданы все необходимые указания»[346]. Москва приняла решение пустить в дело армию.

9 марта ближе к вечеру появилось «Обращение к коммунистам, комсомольцам, к рабочим и служащим, ко всем трудящимся Тбилиси!». В обращении говорилось, что «дни с 5 по 9 марта были для трудящихся Тбилиси днями траура, когда отмечались скорбные даты кончины и похороны И.В. Сталина». Однако «нашлись бесчестные люди — дезорганизаторы и провокаторы». Они «встали на путь бесчинств, нарушений общественного порядка с целью помешать нормальной работе учреждений, предприятий, учебных заведений и жизни города». Зачем «бесчестным людям» это понадобилось, обращение не объясняло. Короткий документ заканчивался призывом «восстановить полный порядок в городе» и «обуздать дезорганизаторов и провокаторов». «Обманутым» предлагали «немедленно вернуться к обычным занятиям»[347]. Приказом № 14 начальника тбилисского гарнизона с 0 часов 10 марта вводилось военное патрулирование[348]. Оба документа передавали по радио 9 и 10 марта каждые 15–20 минут на грузинском и русском языках. Утром 10 марта приказ был расклеен на улицах[349]. Кое-где его немедленно сорвали. Люди почувствовали надвигавшуюся угрозу. Началось бегство многих участников митинга из центра города.