Шторм времени - Гордон Диксон

Глава 20

В этот короткий безвременный момент, когда я наконец получил возможность воспользоваться возможностями нашего полного, составленного из монад гештальта, я изучал скорее не саму картину расположения сил в шторме времени, а отражение этой картины в философской вселенной. Отражение это было больше всего похоже на трехмерную картинку, снятую камерой с неимоверной выдержкой. Конечно же, конфигурация сил в шторме уже прошла целую серию изменений, стала совершенно иной и все продолжала меняться. Но теперь, при поддержке гештальта и вспомогательного устройства, я мог изучить прежнюю конфигурацию и рассчитать, какой эта картина станет в любой следующий момент будущего.

Практически в каждой из этих картин – в прошлом, настоящем или будущем – силы шторма времени в каждом отдельно взятом районе рано или поздно должны были прийти в состояние динамического равновесия. Однако самой по себе этой возможности было недостаточно. Прежде всего, задействованные силы должны были быть очень близки к равновесию, причем с крайне незначительным допуском. В противном же случае относительно незначительной силы моего гештальта просто не хватит, чтобы подтолкнуть их к равновесию.

Но прежде всего мне нужно было как можно более подробно изучить все подлежащие исправлению нарушения равновесия, которое представляет собой идеальное состояние, поэтому шансы на то, что оно возникнет само собой, были настолько же малы, насколько необъятен сам шторм. Единственной причиной, по которой вообще было возможно хоть чего-то достичь, являлись сами свойства шторма времени, его тенденция постепенно дробиться на все более и более мелкие участки, которые в свою очередь дробились на еще более мелкие и так далее. Это была та самая характерная особенность шторма времени, которую Порнярск представил как самую страшную его опасность. Постоянный распад будет продолжаться, порождая все более и более мелкие темпоральные аномалии до тех пор, пока каждая отдельная частица не начнет существовать в своем собственном темпоральном моменте, отличном от того, в котором существует соседняя. На самом же деле такая схема обладала серьезным преимуществом: процесс распада порождал все более мелкие аномалии внутри аномалий побольше – вроде миниатюрных ураганчиков в спокойных водах, являющихся глазами более крупных ураганов, поэтому, выбирая подходящий момент для начала действий, было возможно уравновесить силы, действующие в небольшой замкнутой аномалии, без необходимости иметь дело с по-прежнему неуравновешенными силами более обширной области возмущений, в которую она входит.

Разумеется, слово «ураган» на самом деле даже в малой степени не передает всего того, что имеет место при темпоральной аномалии. Подобная аномалия представляла собой выброс чудовищных сил, высвобождающихся в межгалактическом пространстве вдоль границы соприкосновения расширяющихся и сжимающихся галактик. Здесь же, на Земле, в своем наислабейшем – пока! – проявлении они охватывали район вроде того, в котором сейчас находились мы и эксперименталы; противоборствующие же силы существовали лишь там, где их присутствие было отмечено туманными стенами. С темпоральной точки зрения туманные стены являлись зонами бурной деятельности. С физической, как мы установили, они представляли собой лишь слои слегка возбужденного воздуха и взвешенной в нем пыли, простирающиеся от поверхности земли вверх до того места, где они вступают в противоборство с другими силами одного и того же «урагана».

В моем философском видении туманных стен, представлявших собой силовые линии шторма времени, они представали передо мной в поперечном сечении, так что казались паутиной реальных линий, заполняющих трехмерное пространство, а пересечения же их при этом являлись элементами заключенного в них четырехмерного пространства. Но при ближайшем рассмотрении эти линии больше походили не на нити, а на застывшие в момент удара молнии. Что бы подобный их вид ни говорил об их истинных свойствах в физической вселенной, ясно было одно: они пребывают в движении, и в движение их приводят другие силовые линии, с которыми они взаимодействуют. Таким образом, картина постоянно меняется, расположение линий под действием существующего дисбаланса сил постоянно меняется.

Я уже знал общее направление, в котором развивалось и изменялось расположение линий в интересующем меня районе. Но теперь я рассматривал эти изменения, изучая целый парад следующих одна за другой конфигураций с целью выявить их специфические детали, найти среди них одну, которая даст мне возможность уравновесить действующие в ней силы прежде, чем эксперименталы доберутся до депо. Я не мог сделать этого до тех пор, пока не вернусь с оружием и не отгоню карабкающихся сейчас вверх по склону существ, потому что из увиденного знал, как будут развиваться события не только повсюду, но и здесь. В одиночку, даже с оружием, я не смогу отогнать приближающихся эксперименталов. Их более сотни, и на сей раз они не откажутся от своих намерений так легко, как в первый раз. В свое время их приучили не обращать внимания на депо. Теперь же Старик каким-то образом ухитрился разрушить у них этот рефлекс. Единственным, что могло бы остановить их, мог стать испуг, вызванный каким-нибудь страшным природным катаклизмом. Извержением вулкана, землетрясением – или метеорологической реакцией, последовавшей, если бы туманная стена, через которую мы проникли сюда, вдруг внезапно исчезла и атмосфера района по ее другую сторону внезапно смешалась со здешней атмосферой.

Короче говоря, я должен успеть добраться до лагеря, взять оружие, вернуться назад и сдерживать их столько, сколько потребуется, чтобы успеть результативно использовать гештальт для установления равновесия сил. Мой разум лихорадочно изучал меняющиеся картины, проверяя и проверяя, а тем временем джип грохоча и подпрыгивая несся к лагерю у подножия горы.

Наконец в туче пыли машина влетела в лагерь и остановилась между палатками. Я выскочил из джипа, отпер дверь трейлера и нырнул внутрь.

Нагревшееся от жаркого спертого "воздуха внутри трейлера оружие было там, где мы всегда его держали – в кладовке, и там же на полке лежали патроны. Я схватил два дробовика и два самых мощных ружья, прихватив заодно и кучу патронов. Но, когда я решил прихватить и автомат, увидел, что его нет на месте.

Я провел в лихорадочных поисках, наверное, не меньше двух минут, ища его в самых невероятных местах по всему фургону, пока наконец не был вынужден признать, что автомат исчез. Кто же, интересно, ухитрился забраться в фургон, который мы с Мэри всегда запирали, если только внутри не находился кто-нибудь из нас двоих? Но сейчас просто не оставалось времени гадать. Учитывая откидной приклад, оружие становилось достаточно компактным, чтобы вынести его под верхней одеждой, будь то мужчина или женщина. А ведь большинство из нас по утрам, отправляясь в депо, надевали либо куртки, либо просторные свитера. Я поспешно выскочил из фургона, не побеспокоившись запереть его за собой, в один прыжок очутился на водительском кресле работающего на холостом ходу джипа, надавил на газ и помчался обратно на вершину горы.