Уйти, чтобы не вернуться - Игорь Чужин

Проговорили мы с Еремеем до глубокой ночи, наметив первоочередные задачи для усиления боевой мощи нашей будущей дружины. Первым пунктом значилась организация поточного производства «дефендеров» и достаточного количества боеприпасов к ним. На втором месте стояла проблема обучения личного состава дружины тактике применения огнестрельного оружия.

Еремей взял на себя финансирование работ и решение вопроса с выкупом помещения под оружейные мастерские. Я настоял на том, чтобы усадьба, где будет развернуто оружейное производство, стала моей законной собственностью, а не была взята в аренду. Колесная мастерская, где было налажено изготовление колес и фанеры, а также находилось все современное оборудование, принадлежала Афанасию Ключнику. Купец уже несколько раз подъезжал ко мне с намеками по поводу увеличения арендной платы и запросто мог нас вытурить на улицу по окончании договора аренды.

Такая постановка вопроса озадачила Еремея, так как он собирался передать мне под оружейную мастерскую спорную усадьбу неподалеку от Павлова монастыря. Эта усадьба стояла на спорном участке, из-за которого у покойного отца Еремея и вышел конфликт с церковной властью, именно из-за нее он рассорился с архиепископом Ионой. Другого подходящего участка на Славенском конце не было, а покупать недвижимость в других районах Новгорода было опасно. Прикинув и так и этак, мы не нашли выхода из создавшейся ситуации и решили обговорить эту тему непосредственно с архиепископом на завтрашнем приеме.

Обсуждение спорных вопросов затянулось почти до полуночи, пока мы с Еремеем не поняли, что утро вечера мудренее. Закончив прения, я простился с хозяином дома, и две девицы, которые ночевали со мной до плавания в Любек, проводили меня в гостевые покои.

На этот раз Александр Томилин был трезв как стеклышко, находился в полном сознании и не посрамил честь новоявленного псковского боярина и бывшего десантника. Этому обстоятельству способствовало длительное воздержание во время морского похода в Любек, к тому же ничто человеческое мне не чуждо. Дамы, видимо, по достоинству оценили мое рвение и ни в чем себе не отказывали. Я благоразумно не стал изображать из себя великого знатока Камасутры, а потому выполнял свои мужские обязанности более или менее традиционными способами, правда, с некоторыми вариациями на вольную тему.

Проснулся я утром самостоятельно, после чего мои ночные феи с игривым смехом вымыли меня в бадье с теплой водой, и я отправился завтракать. Вскоре ко мне присоединился Еремей, и мы, плотно перекусив, отправились в детинец[39] на прием к архиепископу.

Ходить пешком родовитым новгородским господам невместно, поэтому мы уселись в крытый богато украшенный возок и поехали к мосту через Волхов на Софийскую сторону. Трясло в этом рыдване нещадно, и непродолжительное путешествие буквально вытрясло из меня всю душу, однако отбитый зад подал голове весьма плодотворную идею очередного доходного бизнеса. Колеса мы уже производили, фанера тоже не являлась проблемой, оставалось только отковать рессоры, и за возками на рессорном ходу выстроится длинная очередь богатых заказчиков!

Сердцем Новгорода является детинец, за могучими стенами которого расположены собор Святой Софии, резиденция архиепископа и знаменитая Вечевая площадь. Никаких препятствий по дороге нам не встретилось, поэтому мы вскоре прибыли на место. Я ожидал, что местные шестерки будут нас с Еремеем долго мурыжить в приемной архиепископа, чтобы доказать визитерам свою значимость, однако Еремей свернул по дороге в непримечательную дверь, и через несколько минут мы оказались в прихожей личных покоев новгородского владыки.

Здесь дежурил здоровенный монах – видимо, телохранитель, – который узнал Ушкуйника и сразу провел нас в кабинет архиепископа. В прошлой жизни я насмотрелся на измученную постами церковную братию, которые были через одного сам себя шире, а потому не ожидал увидеть перед собой худощавого пожилого мужчину в монашеской одежде. В кабинете архиепископа было на удивление светло, так как оба окна оказались застеклены дорогущим по тем временам немецким оконным стеклом, и мне удалось хорошо рассмотреть Иону.

Владыка выглядел так, будто только что сошел с иконы, настолько его образ был смиренен и благообразен. Такому священнику даже отъявленный и скрытный грешник выложит на исповеди самую сокровенную тайну, ожидая поддержки и утешения. Однако если исповедуемый христианин раскаивается неискренне, то отпущения грехов ему не видать. Глаза Ионы смотрели словно сквозь меня, и по спине невольно пополз холодок, однако образ архиепископа меня не пугал, просто я прекрасно осознавал свою моральную ущербность, находясь рядом с этим человеком, и мне стало стыдно за свои мысли.

– Это ты, раб божий, назвался Алексашкой Томилиным? – вывел меня из ступора голос архиепископа.

– Я, преосвященнейший владыко, – ответил я без запинки, вспомнив наставления Еремея перед визитом.

– А ведь и вправду похож ты на отца своего Данилу Савватеевича, особливо когда он в твоих летах был. Прямо одно лицо, и щуришься по-отцовски! Да, похоже, и в матушку гонором и статью вышел, тоже, поди, шея в поклонах не гнется? Ох и гордецы вы, Томилины, записные, вижу, бродит в тебе кровь Олегова, а надо бы жить со смирением!

Услышав в словах Ионы укоризну, я едва не бухнулся на колени, но владыка жестом меня остановил и произнес:

– Поздно на колени передо мной падать, в храме грех гордыни отмолишь! Негоже воину в ногах валяться да поперек естества своего и чести идти! Да и в гостях вы у меня, а не на службе в храме. Еремей, рассказывай, с чем пожаловали.

– Владыко, берется Александр до осени вооружить мою дружину скорострельными пищалями и обучить воев огненному бою, однако есть и закавыка в этом вопросе, которую без вашего благословения решить невозможно.

– Что за закавыка такая, которая без архиепископского слова не решается?

– Место под оружейный двор на Славенском конце нужно! Я хотел отдать Александру спорную усадьбу возле Павлова монастыря, только для этого ваше благословение требуется.

– Ну и хитер ты, Еремей, как змий-искуситель! Значит, решил не мытьем, так катаньем землю монастырскую под себя забрать? Не будет этого! – сказал, как отрезал, Иона.

– Владыко, я же не для себя, а для дела общего стараюсь! Да и не безвозбранно я ту усадьбу под себя заберу, а достойное пожертвование в церковную казну сделаю, чтобы все по закону было!

– Нет, я сказал! Я и твоему отцу покойному так ответил, хотя мы и в дружбе были! Монастырская земля купцу не отойдет! Вам, купчишкам, только дай волю, через год все храмы новгородские на вашей земле окажутся!

– И как теперь быть, владыка? Нет больше места подходящего под оружейный двор, – с обидой произнес Еремей.

– Купцу пожертвованную церкви усадьбу покойной Марии Тучи не отдам, а вот псковскому родовитому боярину Александру Томилину подарю! Негоже такому человеку по чужим углам ютиться, ему по Судной грамоте[40] в Пскове по правую руку от князя Александра Псковского сидеть положено и ересь латинянскую каленым железом выжигать, как отец его делал! Евлампий, неси сюда дарственную на усадьбу Марии Тучи да именную грамоту боярина псковского Александра Томилина на подпись, да и печать мою не забудь! – крикнул Иона, и практически через мгновение в кабинете словно материализовался из воздуха пожилой монах с необходимыми документами.

Я снова впал в прострацию от такого молниеносного развития событий, но мысль о том, что я присутствую на тщательно отрепетированном спектакле, не покидала меня ни на секунду. Похоже, все технические вопросы были уже решены до моего прихода, а сейчас многоопытный ловец человеческих душ просто ставил заключительную точку в вербовке очередного агента, которому предстояло рисковать своей жизнью ради интересов архиепископа.

Отойдя от первого шока, я мигом прикинул получившийся расклад и понял, что деваться мне некуда и моя жизнь полностью в руках Ионы. Слишком уж быстро во мне признали наследника одного из влиятельнейших родов Пскова, видимо, у архиепископа действительно имелись на меня большие виды в предстоящих политических баталиях.

После подписания дарственной на усадьбу и именных грамот на боярский титул Иона начал расспрашивать меня о моих скорострельных пищалях и о том, как я малой силой побил дружину знаменитого морского разбойника Рыжего Черта.

Я рассказал Ионе, как происходило сражение, и объяснил диспозицию, разложив на столе яблоки, как это делал с картошкой Чапаев в одноименном фильме. Видимо, Иона уже навел обо мне необходимые справки, потому что начал расспрашивать о моей «Чуде-юде», которая может плыть по волнам быстрее лошади, да еще против ветра.

Архиепископ оказался весьма образованным человеком и прекрасно разобрался в моих объяснениях, единственное, что его удивило, это откуда столь молодой муж узнал все эти тайны. Я отговорился тем, что был продан свейскими пиратами в далекую страну Японию, где был в услужении у бездетного местного князя, который надумал меня усыновить, а потому решил обучить меня разным тайным наукам. Однако моего благодетеля убили заговорщики, и я был вынужден бежать из Японии на корабле, по образцу которого и построил «Чуду-юду». Чтобы вернуться на Русь, я нанялся охранником в купеческий караван, идущий по Шелковому пути до Хвалынского моря[41], но когда уже пассажиром плыл с хорезмскими купцами до Волги, то снова попал в плен.