Гражданская война - Георгий Лопатин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
32
Чтобы отправить такую массу вооруженного народа на фронт, на который в большинстве своем никто ехать не хотел, там ведь и убить могут, Троцкому, чтобы избежать открытого мятежа, пришлось провести натуральную спецоперацию. Красногвардейцам «случайно» стали известны местоположения нескольких складов со спиртным и они с энтузиазмом отправились их «арестовывать».
«Арест» произошел удачно, а дальше начался процесс «уничтожения» спиртного, ведь сухой закон н кто не отменял. «Уничтожали» весело, с огоньком, с песнями и танцами. С закуской правда было плоховато, но красногвардейцы, как настоящие коммунисты, не пасовали перед трудностями и продолжили борьбу со злом и боролись с ним пока не победили. В итоге упились все в хлам, так что брать их можно было тепленькими. Их и взяли таковыми.
Подошли латышские стрелки, матросы и начали загонять похмельных красногвардейцев, предварительно их разоружив, в вагоны теплушек.
Схожая операция произошла в Москве, Пскове и Новгородк. По итогу собрали шестьдесят тысяч красногвардейцев, коих и повезли на юга. В столицах остались только действительно относительно сознательные отряды из прошедших фронт солдат, осознававших необходимость дисциплины и подчинения командирам, без всякой этой выборности с обсуждениями приказов, на основе которых собирались создать армию, которая реально сможет воевать с врагом.
Пока красногвардейцев везли «на курорт», Троцкий направился в Винницы к генералу Довбор-Мусницкому и Яну Сырову, коим и предъявил ультиматум. Тем не осталось ничего другого как принять его. Возможности увиливать не осталось, давили союзники, а теперь еще и коммунисты подключились, плюс внутри зрело недовольство, так что могло дойти до крайних мер, или их скинут, или им придется давить оппозицию, а это кровь и развал корпусов.
«В конце концов более благоприятной ситуации может и не представиться», — подумал польский генерал, стараясь себя в этом убедить.
Климовцы сильно рассредоточены, от Бессарабии до Крыма и теперь их можно разбить по частям. Опять же в первых рядах пойдут красногвардейцы. Боевые возможности их никуда не годятся, но от них много и не требуется, только лишь вызвать огонь противника на себя и дать польским и чехословацким подразделениям в целости добраться до противника.
«Используем их как штрафбат, тем более, что большая часть красногвардейцев этого заслуживает», — с кривой усмешкой подумал Довбор-Мусницкий.
Командиры иностранных корпусов очень внимательно отслеживали все действия полковника Климова, и не считали зазорным поучиться у того, перенимая успешные приемы ведения боевых действий, ибо в Польше и Чехословакии это могло им помочь. Довбор-Мусницкий даже потрудился найти сведения его боевого пути во Франции, как он воевал с американцами, а потом с чехословаками в Сербии. К счастью, с этим проблем не возникло, более того, нашлись участники тех боев — ушедшие из РОДа солдаты из числа поляков.
Многие в корпусах рвались в бой именно из желания отомстить Климову. Поляки — за утопленных в Женевском озере соплеменников в большом количестве служивших в американской армии, чехословаки — за разгром «итальянских» товарищей под Белградом.
А Климов судя по последним данным продолжал развивать успех. Наспех выстроенная большевиками линия обороны на перешейке с полуостровом его не то, что не остановила, но даже не задержала несмотря на то, что выстроили ее по всем правилам. Отрыли полноценные окопы, протянули в три ряда колючку. Максимально насытили участок фронта артиллерией и пулеметами, собрав похоже все, что только могли даже старье со складов. И все оказалось впустую. Без поддержки со стороны флота эта линия обороны приказала долго жить. Но моряки, после устроенной им на рейде Херсона огненной купели, наотрез отказывались выходить из порта Севастополя.
Полковник же загодя подогнал к перешейку в Каркинитский залив свои три корабля из Одессы и они обрушили всю мощь главных калибров на окопы, простреливая всю линию обороны с одного берега до другого. Впрочем, простреливать ее всю и не пришлось. Достаточно оказалось просто разгромить участок длиной в пару километров в который и прорвались танки, а дальше уже дело техники.
Большевики не выдержали и побежали. Но убежать практически никто не смог, их всех согнали в одну кучу словно стадо баранов броневики, игравшие роль пастушьих собак. Разве что татарская конница в две тысячи сабель успела раствориться в степи. Климовцы захватили больше десятка тысяч пленных, все что смогли собрать большевики.
Довбор-Мусницкий так и не понял, на что рассчитывал Антонов-Овсеенко устроивший оборонительную линию именно на перешейке. Так-то понятно, с первого взгляда кажется, что это очень удобная позиция, никак не обойти, только тупо долбиться в лоб, а это всегда жуткие потери среди наступающих, и они могли продержаться несколько дней до подхода помощи со стороны товарища Артема и его Первой донецкой армии, и та ударила бы в спину бригаде климовцев.
— Это могло бы сработать, не окажись у Климова кораблей с мощной артиллерией, — сказал генерал но совете, где обсуждались боевые действия русских. — Но он не мог не знать о том, что у полковника есть корабли.
— Надеялся, что они по каким-то причинам не придут? Устроят бунт? — предположил Ян Сыровый.
Этого было уже не узнать, не спросить при случае. Штаб командующего армией большевиков подвергся массированному авианалету «крылатых ежей» (стала даже известна шутка полковника, про то, что еж — птица гордая, пока не пнешь — не полетит) и сотня снарядных бомб смешала все с землей.
С выдвижением польского и чехословацкого корпусов возникли непредвиденные сложности. Мост через мелкую речку-вонючку оказался сожжен, но хуже всего то, что на путях устроили знатный пожар отчего прогорели шпалы и пришли в негодность часть рельс, кои от жара повело.
— Проклятье…
Столь стремительная реакция противника генерала неприятно удивила. Понятно, что Климов не мог не присматривать за корпусами, зная от сербов по чью они душу, но все равно, чтобы устроить подобные диверсии надо держать значительные силы где-то неподалеку.
Иосиф Романович считал себя не пальцем деланным (хотя тот же граф Игнатьев отзывался о нем, как о не самом умном и
