Жажда мести - Владимир Никонорович Мирнев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свинцов подумал, что это неприятнейшая из минут в его жизни. Он еще раньше интуицией чувствовал опасность от встречи с маршалом. Да, виной смерть Андропова. Если бы не имя Андропова, его любимого вождя и человека, для которого он готов был на все, он не пошел бы на эту встречу. Пришло в голову, что, возможно, маршал замолвит за него слово новому председателю КГБ Крючкову, и звание генерала согрело бы его сердце на старости лет.
— Что вам надо? — спросил он хрипло. — Мне плевать на ваши угрозы. Этот мерзкий тип Волгин ходил к моей жене, как кобель к сучке. Ваш дедушка всеми уважаемый человек. Как я мог против него? Он — друг Андропова, у нас общие задачи. Месть меня не трогает!
— Я вас не хочу убивать, но придется, — глухо проговорила она и передернула затвор ТТ, вгоняя патрон в патронник. — Вы, оказывается, заслуживаете, как собака, быть убитым. Я не думала, что вам хочется умереть.
— Извините, — развел руками Свинцов и привстал. До коляски шагов пять, не больше. Обезоружить инвалида секундное дело, если бы она находилась рядом.
Свинцов стал лихорадочно соображать, как ему выбраться из такой глупейшей ситуации. Он сделал невинное лицо, привстал и развел руками, сделал шаг к ней, но она закричала так громко, что он остановился словно вкопанный.
— Не сметь! Со счетом три я тебе размозжу голову! — Она вскинула пистолет. — Раз! Два! Три!
Он плюхнулся в кресло и перевел дыхание. Глупо и обидно было.
— Я не могу понять, чего вы от меня хотите, — проговорил с досадой Свинцов. — У меня чистые руки, как у младенца.
— Я хочу вас убить, если вы не будете благоразумны, — проговорила она дрожащим, убийственно страшным голосом, и он внимательно поглядел на нее. «Рука у нее не дрогнет», — пришло ему в голову.
— Я все сказал. Я ничего не хочу, я старый человек. Я вам в отцы гожусь.
— Я внимательно изучила ваше дело, мне дедушка приносил, — сказала она, пытаясь доконать его. — И увидела, что вы убийца, подлец. «Биография пишется, а дело делается», — сурово проговорила она афоризм Волгина.
— Кто вам мог дать мое дело? Исключено. Мой отдел особый. Туда имеет доступ не каждый член Политбюро ЦК. Только Генсек.
— Андропов, Юрий Владимирович, отдал личное приказание людям, а уж распоряжения его, вы знаете, выполнялись неукоснительно.
Он не ответил, лишь опустил глаза, глубоко вздохнул.
— Мне нужно ваше признание, и вы его дадите. Если через десять минут я его не получу, я вам прострелю одну ногу, потом — другую, и будешь, тварь, ползать в собственной крови, пока не подохнешь.
— Но я не виноват! — вскликнул он неожиданно в слезах. — Не виноват!
— Бери ручку и пиши, что ты согласен и признаешь себя виновным, что из ревности убил свою жену. Пиши, или я начинаю стрелять! Ишь, надел свой мундир! Считаю до девяти! Раз!
— Но почему до девяти! — воскликнул Свинцов, понимая наконец, что в него начнут сейчас стрелять. — Слушай! Что это такое? Позовите деда!
— Его нет дома! — был ответ. Она ушла в себя, только сверкали ее глаза. — Два! Я считаю!
Она прицелилась, и желание выстрелить овладело ею. Она желала его смерти! Полковник Свинцов чувствовал, что холодное спокойствие покидает его, и весь он начинает, словно в лихорадке, мелко-мелко дрожать. Эта женщина-инвалид с легкостью пристрелит. Он видел по ее лицу. И ей ничего не будет за это!
— Ну, хотите, я на колени встану перед вами, чтобы поклясться, что я невиновен, — сказал он, скользнув на пол с кресла, и встал на колени. — Клянусь всем, что у меня святого есть!
— Что может быть святого у человека, который собственную жену убил!
— Я клянусь! — воскликнул он. — Клянусь!
— Четыре! Пять! Шесть! Семь! — повторила методично она.
— Клянусь! Ну, понимаете! Нельзя так!
— Восемь!
Прежде чем ее губы выговорили «девять», раздался легкий щелчок и упругий всплеск дыма, одновременно вспыхнула боль в правой ноге. В первые секунды он даже не ощутил боли, словно кто-то приложил к ноге, к его толстой ляжке, утюг и обжег. И когда резкая боль пронзила все его тело, он понял, что в него выстрелили, что его сейчас вот тут, в центре Москвы, на квартире у маршала убьют. Он хотел броситься прочь и закричать!
— Стреляю! — сказала она чудовищно спокойно. — Я вас убью, Свинцов! У вас осталось немного времени. Скажите правду, и я вас отпущу. Залечите свою рану и будете жить. Но я вас отсюда не выпущу без признания!
— Что вам надо от меня? Да! Да! Убил. Что вам надо? Если хотите знать, она сама привела домой кобеля. Замужняя женщина. Я сохранил ей имя. Она везде значится, как погибшая от несчастного случая, а не от пули разъяренного мужа, который застал фактически ее с любовником в постели. Вы теперь поняли? Писать я вам ничего не буду. Вам нужно, я вам сказал. У меня нога болит, я кровью истекаю. Позовите врача. Я настаиваю!
— Теперь скажите, когда автомобиль наехал на Волгина, а потом ему проломили голову — это тоже ваших рук дело?
— Я его не убивал, мне это ни к чему. Я был за границей, как вы, наверно, знаете. И все. Помогите же. Умираю.
— Но руку вы приложили? — Она не сводила с него глаз, а он разорвал штанину брюк и пытался перевязать кровоточащую рану.
— Но что вам надо? Видите, что вы наделали? Зовите маршала! Пусть посмотрит, что сотворила его родная внучка!
— Я вам бог и судья, Свинцов, никого звать не буду, скажите мне правду, мне ваша жизнь не нужна. К тому же, можете представить себе, что вас убила инвалид женщина, которая просидела много лет в коляске — та же тюрьма. Так что не надо, говорите и топайте своей дорогой! Убить хотели при вашем содействии Волгина? Говорите. И уходите.
— Я в этой цепи был, если ты хочешь, чтобы я сказал неправду, — проговорил он, обвязывая ногу, — под угрозой!
Она, помня, что дверь охраняет верный черный дог Рот, не обратила внимание, что после выстрела, дог заскулил и ушел в коридор.
— Подпишись, — сказала она.
— Ничего подписывать не буду, мне угрожали, я сказал. — Он уже находился у самой двери, притупляя ее внимание стонами и взмахами рук. Он словно искал место, где не так будет болеть нога. Он медленно продвигался к двери.
— У меня признание вот! — торжествующе проговорила она, показывая диктофон. — Вам
