Рысюхин, надо выпить! - Котус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошее выражение, нужно будет запомнить. Так в чём сама идея-то? Отдать песню «художникам», чтобы они упомянули нас в анонсе⁈
— Нет, конечно. Поскольку это вальс, то номер должен быть танцевальным. А у них острый недостаток парней, тогда как у нас всё наоборот. В общем, вчерне идея такая: от нас — песня, от них — исполнение. Танец — смешанные пары, наш студент и их студентка, постановка танца — совместными усилиями нашего преподавателя и их хореографа. Там, насколько я в курсе, три дамы на этом поприще подвизаются, одна из них могла бы составить с нашим учителем первую пару на балу.
Я перевёл дух, пока ректор думал.
— Это что касается разделения между ВУЗами. Внутри нашей академии: с меня песня и предварительные переговоры с МХАТ, с вас, в смысле — с администрации, отбор выступающих и организация процесса, а также официальное оформление всего этого.
Кайрин ещё немного подумал и спросил:
— Права на песню будут за кем?
— Вы знаете, я не могу себе позволить столь дорогие подарки…
— Да сколько там!
— Не скажите. Сейчас приоткрою коммерческую тайну, но только между нами. Пластинка с четырьмя песнями: два романса, «Дуб», в котором у меня доля одна треть и «Надежда», приносит мне восемьдесят копеек. За зиму продано двадцать пять тысяч штук, сейчас спешно печатается и развозится по магазинам ещё двести тысяч. То есть, «Надежда» за год только с пластинок принесёт мне порядка ста восьмидесяти тысяч, не считая доли от концертов и прочего, а также пробных партий пластинок с одной песней. Вальс, думаю, будет ещё популярнее.
— Да уж, не ожидал, что в этой области такие деньги крутятся.
— Тем не менее, думаю, оговорим право за обеими академиями использовать бесплатно, как внутри заведений, так и вне их стен.
— Хм…
— Ну и, разумеется, пока я бегаю туда-сюда, никто не запрещает нашим артистам делать свой собственный номер.
— Что ж, давайте посмотрим, что у вас получится.
Выйдя из приёмной, я утёр пот и достал мобилет: надо попросить Машу взять домой саксофон и напроситься к ней в гости с гитарой так, чтобы у нас была возможность немножко порепетировать наедине, перед тем, как представить н суд первой публики.
Так оно и получилось, мы даже успели дважды «прогнать» композицию с Машиным аккомпанементом. Даже Екатерина Сергеевна не стала разгонять нас через полчаса — видимо, решила, что мы не сможем одновременно играть на инструментах и «глупостями заниматься». Но перед ужином она не удержалась и спросила:
— Дети, что это вы там играли сегодня? Довольно интересная мелодия, но я её не помню.
— Это Юра новый вальс сочинил, мы немного порепетировали перед тем, как показать его профессору. Можем и вам сыграть, — ответила, как и договаривались Маша.
Семейство Мурлыкиных оживилось, нам быстро организовали свободное пространство около фортепиано, но мы не стали открывать этот инструмент, принеся из комнаты свои. Я сел на стул лицом к публике, Маша с саксофоном пристроилась за левым плечом в готовности подхватить мелодию. Недлинный проигрыш и первая строка великолепного и знаменитого, но пока не в этом мире произведения зазвучала в гостиной:
На ковре из жёлтых листьев, в платьице простом[1]…
Когда песня отзвучала, маша подошла сзади и обняла меня, прижавшись грудью к затылку, впервые позволив себе такое открытое выражение чувств и близости в присутствии родителей. Но те не обратили на демарш никакого внимания — ну, или не показали вида.
— Удивительно… — протянула в задумчивости будущая тёща. — Вот так вот, сами придумали⁈
— Скорее, сам, — поправила Маша. — Я только ноты записала и добавила саксофон.
— Есть ноты⁈ Так, несите их сюда — отклейся уже от своего кавалера, никто на него не покушается здесь. Захотелось тряхнуть стариной — добавим вам ещё и партию фортепиано.
Маша тяжко вздохнула, но достала припасённые заранее ноты.
— Ты, мама, пока порепетируй, я сейчас вернусь.
Когда Маша вышла, её мама пояснила:
— У Маши личный дар — абсолютный слух. А я давно не играла, так что поначалу буду фальшивить, тем более — на незнакомой партитуре. Как у меня начнёт более-менее получаться, она вернётся.
Дождавшись, пока супруга и младшие дочери сосредоточатся на инструменте, Мурлыкин малозаметным кивком позвал меня с собой в кабинет. Там, проверив, что дверь закрыта, он спросил:
— Это оттуда? Извне?
— Отчасти. Была каша из слов и куски мелодии. Более-менее в готовом виде получил припев и некоторые строчки с переходами.
— И часто бывают такие вот… Откровения?
— Вообще не бывает. Последний раз «накрыло» в прошлом году, в августе, в поезде, когда ехал поступать. С тех пор ничего нового не было, я только вспоминаю, сортирую и пытаюсь привести в порядок то, что лезло в голову тогда.
Услышав, что новых странностей давно не было, Мурлыкин явно и очевидно расслабился. Даже налил себе какой-то настойки, взглядом спросив у меня, буду ли? Я отказался — не хотелось выходить на совместное с тёщей выступление с запахом.
— Да уж, можно сказать — повезло, запас песен на будущее…
— Если бы так! Во-первых, чем длиннее обрывок — тем, как правило, больше в нём бреда. Многое в принципе непригодно для использования, слишком чуждое и чужое. А некоторые песенки… Одна меня чуть с ума не свела. Не мог понять, что это у меня в ушах звенит такое. Потом уже, через сутки, это оформилось в мелодию. Хорошая такая мелодия, чистая, прозрачная — как ручеёк по камушкам или льдинки в бокале. Я прямо ждал слов. Дождался — в три часа ночи, когда очередная «чешуйка» не то отвалиться, не то раствориться решила. Там слов всего две строчки оказалось: «Люди как дерьмо бывают — я их топлю, они всплывают»[2]. И дальше та же чистая, прозрачная мелодия.
Василий Васильевич аж поперхнулся ликёром.
— И эта дрянь трое суток не вылезала из головы, пока я не спел её не просто так, а с колокольчиком — серебряным, для вызова прислуги. Пришлось ради этого на стрельбище ехать, чтоб точно видеть, что рядом никого.
В гостиную, куда нас позвала Василиса, тесть вернулся задумчивый, но успокоившийся. Домашний концерт растянулся, кроме вальса исполнили ещё и «Надежду» с «Дубовым
