Змеиный клубок - Леонид Влодавец

— Глупее ничего не придумал? — нахмурился Пантюхов.

Воронков сделал обиженное лицо и произнес:

— Почему вы считаете это глупым? Вовсе не так. Я уж давно думал над этим делом. У меня даже смонтирован текст.

— А почему ничего не сказал?

— Кто ж знал, что они сегодня вернутся? На будущее запасался. У меня и кассета при себе.

— Пойдем посмотрим.

Кассету Воронков достал из своего кейса и, включив видеодвойку в гостиной, зарядил. Леха впервые увидел себя на экране и услышал со стороны собственный голос, правда, очень уж на себя непохожий.

— Я, Коровин Алексей Иванович, председатель правления «Статус-банка». Сейчас, насколько я информирован, вокруг «Статус-банка» развернулся весьма нездоровый ажиотаж. В ряде областных газет муссируются слухи о том, что банк находится на грани разорения ввиду якобы моего бегства на Запад после перевода всех активов на транзитные счета подставных юридических лиц, которые, в свою очередь, обязаны перевести эти деньги на мои секретные личные счета в швейцарские банки. Поэтому я

прежде всего заявляю: эти слухи ничего общего с действительностью не имеют…

Тут должен был вроде бы начаться тот самый кусок, где Леха начинал рассказывать про похищение, про условия освобождения и так далее. Но вместо этого куска, после небольшого мигания, обозначавшего разрыв в записи, экранный Леха проговорил то, что было после убранного отрывка:

— Всем вкладчикам и партнерам «Статус-банка» я еще раз должен заявить, что положение банка стабильно, все операции проводятся в обычном порядке и никаких оснований для беспокойства за судьбу вложений нет.

— Вот так, — сказал Воронков, выключая видик и вынимая запись. — Аранжировку вокруг этого ролика сделать недолго. Прогнать ежедневно по пять-шесть раз — и никто про первую демонстрацию не вспомнит.

— Мысль хорошая, — одобрил Георгий Петрович, — хотя, конечно, нуждается в проверке. Заказывай аранжировку, представишь в законченном виде, увидим, как это все смотрится.

Он прошелся по комнате и сказал после некоторых раздумий:

— Значит, как я понял, господа-товарищи, вы с Ольгой свои отношения определили и теперь их надо, так сказать, оформлять. Я все правильно понял?

— Ты вообще все правильно понимаешь, — брезгливо произнесла Ольга. — Мы еще подумаем и скажем своевременно… А может, несколько позже. Нерасписанными приятнее, между прочим.

— Заткнись, — посоветовал братец. — То, как вы будете ноченьки проводить, меня не волнует. Мне важно, чтоб вы были расписаны по всей форме. Завтра вы появитесь вместе у старика. В смысле у старого Коровина. Якобы вернетесь из Сибири. Что рассказывать ему, узнаете вечером. Я сюда еще заеду часикам к восьми. Прибарахлитесь, подштукатурь-тесь где надо.

— Чем же вы тут его развлекали? — спросил Леха, дипломатично промолчав при разговоре о грядущей женитьбе.

— Ну, повозили по городу, прокатили по окрестностям. На охоту свозили в заказник. Пару уточек отстрелял, лосика ему завалить помогли. Рыбалку организовали, пяток лещей выудил на озере.

— С коляски?

— А ты думал! Он и охотился с коляски, и рыбачил. Конечно, восхищался все время. Мол, какие вы радушные, добрые люди, а я-то думал всегда, что большевики сволочи. Пил, правда, крепко. По-русски. Его команда, конечно, что-то возражала, но остановить не могла.

— «Моему ндраву не препятствуй…» — ухмыльнулась Ольга. — Вы все такие крутые, Коровины?

— Когда при деньгах, — философски заметил Леха, — на всех крутость нападает. Это не мы такие, это жизнь такая.

— Рано тебе еще о крутости рассуждать, — сказал Пантюхов. — Ты еще мне родней не доводишься. Вот женишься на Ольге, получишь от дяди миллионы — и раскручивайся, если сможешь… А пока ты — еще никто.

— А Митрохин доводился? — Леха сам удивился своей смелости.

— Митрохину надо было нормально обращаться с пистолетом, — сказал Пантюхов. — Барону его смерть была не нужна. Во всяком случае, он это дело не ускорял. И вообще, господин Коровин, хотя мы с вами почти родственники, а теперь так крепко повязаны, что мне лично даже противно, но все же — держите дистанцию. Не торопите события… О, время поджимает! Нам пора, Володя.

Георгий Петрович решительно повернулся к

выходу и покинул помещение в сопровождении Воронкова и мордоворотов.

— У нашего Егорки, — хмыкнула Ольга, — один глаз шибко зоркий. Одна беда — глядит не туда.

ЧТО У ТРЕЗВОГО НА УМЕ…

— Слава Богу — свалили! — облегченно вздохнула Ольга, выглянув в окно и убедившись, что Пантюхов со свитой укатил со двора. — Такой кайф сломали, бараны! Вечно с делами какими-то… А мне, между прочим, с тобой очень хорошо было. Интересно.

— Чего ж во мне интересного? — спросил Леха, прикидывая про себя, откровенничает она или льстит, чтоб его, дурака деревенского, покрепче охмурить.

— А черт его знает. Интересно и все. «Ужасно интересно все то, что неизвестно…» — процитировала она песенку из мультика. — Слушай, а давай нажремся? Как клизмы! До поросячьего визга!

— Так за бутылкой бежать надо, наверно? — Лехино настроение отчего-то возражало против пьянки, хотя вообще-то он за неделю немного соскучился по спиртному.

— Во-первых, — назидательно сказала Ольга, — здесь у меня полный бар, и у Егорки бар. А во-вторых, Mогy позвонить по одному телефончику, и мне за счет фирмы привезут все, что захочу.

— Цивилизация! — вздохнул Леха.

Решили, однако, ограничиться тем баром, что у Ольги в гостиной. Вынули оттуда красивую такую бутылочку с надписью «Privet» и рюмочки. Уселись за стол на кухне, на закуску все те же сухари с салом приспособили.

— За все хорошее! — произнесла Ольга. Чокнулись, опрокинули. Пошла хорошо, качественная попалась. Закусили. Леха подумал, что бабонька пьет очень профессионально, и припомнил, в каком виде первый раз увидел эту самую суженую-ряженую. Стало интересно, сколько ей надо выдуть, чтоб дойти до такого поросячьего визга. Лично про себя Леха догадывался по старопрежним временам, что для потери сознания ему надо граммов 700–750. То есть распить с ней напополам три стандартные поллитровки.

— Ты думаешь, что я боюсь его? — спросила Ольга, резво прожевав ломтик сала с сухариком.

— Кого? — не понял Леха.

— Егорку и всю его шоблу. Думаешь, боюсь?

— Я бы побоялся на твоем месте. Мужик солидный и суровый.

— Ну и дурак. Он сам у меня вот где! — Ольга сжала кулак, показав, как крепко она держит братца любимого. Тут Лехе вдруг пришло в голову, что баба ему что-то типа проверки устраивает. На вшивость, так сказать. Может, для себя лично, а может — для брата. Хотя он сегодня не мог ей дать такую задачу — времени не было, — но дело могло быть еще загодя обговорено. Правда, зачем? Если судьба Лехина уже просчитана? Женить, получить наследство от дяди, а потом от Лехи — в свой черед. Ясно, что будут держать в руках все время, на хрен тут еще проверять — и так никуда не денешься.

— Думаешь, я не знаю, что он хочет? — прищурилась Пантюхова. — Он же примитивный, как бревно. Все попросту, по-советски, гремя огнем, сверкая блеском стали… Прет, как танк, напролом, везде и всюду. Не понимает, козел, что время уже не то, что позавчера, и не то, что вчера. Сами, ослы, все поломали и перепутали…

— Давай по второй? — перебил Леха. — «Между первой и второй — перерывчик небольшой», верно?

— Верно! — согласилась Ольга, и они разлили по второй. Дин-нь! Буль-буль… Душа порадовалась.

Хруп-хруп, сало с сахаром и сухарями. Закусон не лучший, но зато нестандартный.

— Им же не сиделось всем, — продолжала Пантюхова, торопясь вывалить откуда-то из души всякие подспудные мысли, которые там, должно быть, давно бродили. — Не сиделось — и все. И ему, и Воронкову, и Митрохину, и всем. Да, конечно, наш Мефодьич семнадцать лет на обкоме просидел, и вокруг него тоже моложе шестидесяти никого не сидело. Но все налажено было. Все знали как, кому и сколько. Чего можно, а чего нельзя, кому с кем пить, охотиться, в бане париться. Кому положено стучать, а кому нет. Улавливаешь?

— Ага, — кивнул Леха, хотя еще не очень понимал, к чему этот исторический экскурс приведет.

— Была система! — Ольга подняла палец вверх. — Может быть, дурная, но налаженная, а оттого спокойная. В Москве у Мефодьича работал и друзья: и в ЦК, и в Совмине, и в Госплане, и в Госснабе, и в контроле. Да везде фактически. Он их берег и холил, и они ему все, что надо, делали. Надо план подкорректировать, чтоб в пролете не оказаться, — сделают. Надо, чтоб сверх лимита чего-нибудь подкинули, — организуют. И все было заштопано-заметано. Главное, было терпение. Пока ты молодой и неопытный, учись, занимайся популизмом — в смысле попу лижи тому, кому положено, — и не спеша ползи кверху. Не будешь языком трепать где не надо, взбрыкивать, суетиться под клиентом — вырастешь. А Егорке и его корешкам хотелось быстрее. Торопились, комсомольцы-добровольцы. Будто жили уж очень плохо. Конечно, без Горбача им бы не посветило ничего и никуда б их не повело, но раз уж подвернулось — задергались.