Архангелы Сталина - Сергей Шкенёв

— Именно, подтвердил батюшка. — А теперь оставьте нас. Служение Всевышнему не терпит суеты. Или Вы, товарищ Шнеерзон, тоже желаете вкусить Божьей благодати?

Рувим Яковлевич не возжелал, и поспешил откланяться. А священник достал из пухлого портфеля пыльную бутылку, и повернул ко мне этикеткой.

— Она и есть, "Божья Благодать". Урожай двенадцатого года, крымская лоза. Господь обманывать не разрешает. А где тут у Вас стаканы, товарищ генерал-майор?

И только когда четвёртая бутылка вылетела в форточку и упокоилась с миром в зарослях расцветающей сирени под окном, святой отец заговорил о деле, с которым был отправлен ко мне.

— Сегодня вечером прилетают Ваши товарищи с "Челюскина".

— Батя, дай я пожму твою мужественную руку. Вот это новость. Спасибо, уважил.

— Подождите, товарищ генерал. Меня ведь не только Патриарх сюда направил. Ещё и сам Иосиф Виссарионович лично инструктировал.

— Мог бы и сам заехать, — заочно укорил я товарища Сталина.

— Нельзя, — вздохнул батюшка. — Потому и просили проделать всё тайно. Никто не должен знать о Вашей роли в событиях на территории бывшей Литвы и ныне покойной Польши. Международная обстановка обязывает и требует невмешательства. Одно дело — добровольцы, и совсем другое — целый генерал.

— И потому про мои мифические подвиги во всех газетах напечатали? Это Вы называете сохранением тайны?

— Позвольте не согласиться. Там фамилия нигде не указывалась, только инициалы. А.Г.Р. Может, это был бразильский генерал? По имени Альварец Гильермо Родригец?

— Угу, — согласился я. — Тот самый бразилец, который с криком: — "Вот я вам, блядям, ужо покажу!", сбил низколетящий литовский самолёт метко брошенным обломком рельсы.

— Что Вы такое говорите, Гавриил Родионович, "Правда" газета солидная, ни о каких блядях в ней не упоминается.

— Ладно заливать-то, святой отец. Своими глазами в "Комсомолке" видел.

Священник достал блокнот, и сделал в нём пометку:

— Совсем молодёжь распустилась. Примем меры, наложим епитимью.

— На Соловках или в Сибири грехи отмаливать будут?

— Упаси Господи, товарищ генерал. Кто же в наше время ценными специалистами разбрасывается? Поработают некоторое время в "Льне и Конопле", потом на "Мурзилку" перебросим. Оно пользительно будет для просветления ума и культуры печатного слова.

— Сурово, — только и посочувствовал я корреспондентам.

— А по иному и нельзя. Россия в кольце врагов, — батюшка перекрестился и добавил: — Аминь!

Да, против таких аргументов не попрёшь. Впрочем, и не собирался. Только переспросил:

— А что, действительно есть журнал про коноплю?

— Он про детей, и для детей. А, хотя бы и про коноплю, что такого? Наши советские коноплеводы — самые передовые в мире. Государственные награды получают. План перевыполняют ежегодно. И, даже, сверх плана….

Лекцию о взаимодействии детских периодических изданий и сельского хозяйства пришлось не слишком вежливо перебить прямым вопросом:

— Так что просил передать товарищ Сталин?

— Ах, да…. Простите великодушно, товарищ генерал. Самолёт с Земли Иосифа Виссарионовича сделает промежуточную посадку в Твери. Там Вы и подниметесь на борт. А уж по приземлении в Москве встретим, как полагается — цветы, шампанское, поездка по городу в открытых автомобилях…

— С цыганами? — уточнил я.

Глаза у батюшки мечтательно затуманились. Видимо вспомнил свою лейб-гвардии молодость, но быстро взял себя в руки.

— Этого нет в сценарии праздника. Но, учитывая Ваши пожелания, можем пригласить народный хор имени Клары Цеткин с одноимённой чулочно-носочной фабрики.

Такой вариант не устраивал уже меня. Ладно, обойдёмся. Проявим присущую архангелам скромность.

— Когда выезжаем?

— Хоть сейчас, — священник заглянул в свой портфель и поправился: — Вообще-то минут двадцать у нас есть…. Машина у ворот ждёт. Пока переодеваетесь, как раз успеем. Или нет?

— Что, значит, нет? Разливайте. Да пребудет с нами Благодать Божья!

Мы дружно перекрестились и, звякнув стаканами, восславили Господа. А переодеться, это я мигом. Только зашёл на минутку в ванную комнату, которой была оборудована моя отдельная палата, и сменил иллюзорное обмундирование. Но ордена настоящие оставил. Только количество уменьшил. Согласитесь, странно выглядел бы полярник, спускающийся по трапу самолёта, весь обмотанный, как революционный матрос пулемётными лентами. В том смысле, что лента Андрея Первозванного, и ещё одна, Георгия первой степени, смотрелись бы слишком вызывающе.

Но всё равно, на батюшку, знающего толк в наградах, мой иконостас произвёл надлежащее впечатление. Он вскинул руку к камилавке, вытянулся во фрунт, и отрапортовал:

— Ваше Высокопревосходительство, разрешите представиться — штаб-ротмистр Воронков!

— Будет Вам тянуться, святой отец.

Священник смутился, вспомнив о сане, и попросил:

— Вы подождите несколько минут, товарищ генерал. Я пока врачей с медсёстрами отвлеку.

— Это ещё зачем?

— Не хотят Вас выписывать, сволочи. Упёрлись, и всё. Даже сам товарищ Сталин ничего не смог сделать.

— Вот они, вредители.

— Как Вы сказали? — Воронков опять раскрыл блокнот. — Врачи-вредители? Забавная формулировка. Не будете возражать, если мы её когда-нибудь при случае используем?

— Да пожалуйста. На авторство претендовать не буду. И гонорар не прошу, — я подошёл к окошку и выглянул вниз. — А знаете что? Давайте встретимся уже у машины? Тут вроде бы не высоко.

Раскрытая рама впустила в палату весенний воздух, пропитанный запахом распускающихся вишен. Я глубоко вдохнул и шагнул за подоконник. Привычно хлопнули крылья за спиной, а перед тем, как запоздало включил маскировку, услышал восторженный возглас:

— Слава тебе, Господи! Сподобил лицезреть чудо Твоё на старости лет! Прости мне сомнения мои!

Сейчас встречу у машины, и спрошу…. Кого это он чудом обозвал?

Кремль. Кабинет И.В.Сталина. Поздний вечер того же дня.

— Проходите, товарищи, чувствуйте себя как дома, — Иосиф Виссарионович последним вошёл в свой кабинет, обернулся в дверях, и жестом что-то показал Поскрёбышеву. — По-хорошему бы нужно было ко мне на дачу поехать, но народ нас не поймёт. Положение обязывает. Если герои — так непременно и обязательно в Кремль.

Изя, сверкающий лучезарной улыбкой и новенькими орденами, среди которых был и Золотой Крест Героя Советского Союза, наклонился к моему уху и прошипел:

— Знаешь, где я этот народ видел? Он, видите ли, не поймёт. А нам приходится четыре часа по Москве ездить в унтах и песцовой шубе. От меня потом прёт, как от лошади Пржевальского.

— А ты бы меньше их нюхал. Вон, лучше на Лаврентия посмотри.

Наш Палыч со счастливой улыбкой ходил по кабинету, хорошо знакомому ещё с прошлой жизни. Но полностью насладиться процессом узнавания, когда каждую полузабытую вещь хочется потрогать руками, не позволили сталинские секретарши. Симпатичные девицы торжественным маршем прошествовали из приёмной, где ими руководил суетящийся Поскрёбышев. Строгий стол для заседаний покрылся разнокалиберными бутылками.

— А закусь? — Изя зачем-то спросил это у меня, будто это я руковожу кремлёвской кухней. — Гиви, ты тут местный, скажи им.

— Погоди, куда торопишься?

— Что значит, куда? Посмотри на этих профурсеток — сами всё слопают. А перед дальней дорогой следует подкрепиться основательно.

— Есть предчувствие? — способность моего напарника к некоторому предвидению давно не вызывала сомнений. Самая нижняя часть спины — штука точная, куда там барометрам-анероидам.

— Ещё не могу определить куда, но то, что пошлют — сто процентов, — генерал Раевский втянул воздух породистым носом. — Чую! Много вкусного чую.

— Обжора! — упрекнул я Израила.

— Просто осторожный. Лучше вот что напомни, — Изя ещё сбавил громкость. — Прервать речь вождя бурчанием в желудке — уже терроризм, или просто контрреволюционная агитация?

Чтобы заткнуть Изе рот, пришлось наступить ему на ногу, потому что Сталин уже принялся рассаживать своих гостей. Самолично, причём. Куда мир катится? Мне досталось место между двумя наркомами. Слева Сергей Сергеевич Каменев, а справа Анатолий Анатольевич Логинов. Я даже хихикнул про себя — можно желание загадывать.

Лаврентий Павлович скромно примостился на краю, рядом с Блюхером. Ну, с этими всё понятно — тайные службы лишних ушей не любят. А вот расположение напарника настораживало. С одной стороны сам Иосиф Виссарионович, а с другой народный комиссар культуры Булгаков. Все трое уже посматривали на меня, причём Михаил Афанасьевич с профессиональным интересом. А Изя умудряется шептать что-то на ухо сразу обоим. Вспомнит про гитару — убью! Два раза.