Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков

— Ну, чего? — тихо спросил Жёлудь, стоя у входа и потирая руку.

— Присядем, чего стоять, — негромко и смущаясь ответил Михан.

Друзья направились к ближайшему дивану и опустились в его глубокие недра, ожидая претворения в действие процедуры, начало исполнения которой было неведомо.

Из прохода сбоку от бара появилась немолодая китаянка в парчовом платье с воротничком стоечкой, кружевами и вышивкой. На её потасканное лицо наложили отпечаток характерными морщинами лживость, жадность, скрытое высокомерие и тщательно запрятанный страх. Надменно повертела жалом, ища работниц и работников, не нашла, тут же расплылась в фальшивой улыбке, встала за стойку, с наигранным радушием приветствовала господ.

— Куда ушёл ваш китайчонок Ли? — иссохший господин с красными щеками чахоточника, судя по голосу, тот самый циник, небрежно расправил черепаховый лорнет на тоненькой чёрной ленточке, с шаловливой двусмысленностью рассмотрел чрез него хозяйку заведения, словно хотел узнать её получше.

— Зя водкой усёр, — быстро прожужжала китаянка. — Девоськи сейцас придут.

— Мятного ликёру, — потребовал циник, словно бы томясь от ожидания.

— Портеру и яйцо тунцзыдань, — заказал его сочувствующий китайцам спутник, кругленький и рыхлый, с рыжеватыми усиками кота-щекотуна.

Мадам сунулась под стойку, но тщетно. На обезьяньей маске мелькнула досада.

— Туньцзыдань нету, пидань есть, — объявила она, шустро наливая из ядовито-зелёной бутылки какое-то отвратительное пойло в стеклянный напёрсток.

Любитель китайцев покорно вздохнул.

— Давайте пидань.

Спутник его, циник, опрокинул рюмку в пасть, небрежно запустил по стойке к китаянке.

— Ещё одну. И заведите граммофон, мадам.

Возле бара на тумбе стоял ящик граммофона, отрастивший в залу разлапистый медный рупор. Китаянка недолго перебирала конверты на нижней тумбочной полке. Вытрясла пластинку, по её мнению, угодную клиенту, положила на деку. Принялась крутить заводную ручку сбоку ящика, взводя пружину. Сняла механизм со стопора, бережно опустила иглу на звуковую бороздку. Из рупора донесся громкий треск и многообещающее шипение.

Боль!..…шие города,Пустые поезда,Ни берега, ни дна —Всё начинать сначала.

Пластинка оказалась сборником российских романсов. Столичные судари были не чужды сурового сентиментализма допиндецовой культуры.

Держа осанку, мадам подошла к парням и фальшиво улыбнулась.

— Рада вам здеся. Девоськи по пятёрке, сейцас будут.

«По сходной цене», — приободрился Михан.

— Нормалёк! — сказал он.

— А то, — поддакнул Жёлудь, которому после новых впечатлений в тёмном переулке и азиатском муравейнике захорошело только сейчас. — Дайте две.

— Подозьдите айн момент. Освободятся и спустятся. Выпейте пока.

— Принесите чего-нибудь, — распорядился Жёлудь, начавший привыкать к великомуромской жизни.

Китаянка скользнула змеиным взглядом по гламурному повесе с вывеской провинциального лоха, направилась к стойке, за которой появился проворный ходя. Он занёс брякающий ящик и угнездил под прилавком.

Куда бы ни приплыл моряк,За золото и сереброЕму всегда покажут фак,Ему всегда набьют табло.Виной гашиш!С тобой Париж…

— Кстати, про гашиш, — Михан извлёк на свет басурманский пакетик, развернул, понюхал. В фунтике оказалось бледно-зелёное крошево растительного происхождения. — Дунем, пока ждём?

Не дождавшись ответа, Михан придвинул журнальный столик, оторвал полоску от газеты, насыпал щепотку дурман-травы, кое-как свернул самокрутку.

Стараясь двигаться развязно, как подобает в гнездилище порока, подвалил к бару.

— Угостите огоньком? — обратился он к господам.

Чахоточный циник изучил просителя через лорнет и небрежно обронил:

— Курить — здоровью вредить.

Его рыхлый спутник поглощал с блюдечка тёмно-серое яйцо, замученное до столь плачевного состояния ходями в адовой яме или ещё каком стрёмном месте согласно неведомым русскому человеку технологиям раннего палеолита. Он сделал вид, будто искателя огня не существует.

Зато проворный китайчонок Ли ловко продал клиенту коробок спичек с этикеткой публичного дома. Михан взял фарфоровую пепельницу с синими павлином и красными иероглифами, плюхнулся на диван, раскурил косяк. Затянулся что было сил, задержал дыхание, мощно изверг дым. Подождал.

— Будешь?

— Нет, — категорично отказался Жёлудь.

Бармен принёс рюмки с желтоватой жидкостью, сразу положил на стол счёт.

— Платить сейчас, пожалуйста, — вежливо сказал он.

Молодой лучник прочитал цену. Выпивка в публичном доме приносила дохода не меньше шлюх.

— Как тебя зовут? — севшим голосом поинтересовался Михан.

— Брюска.

Жёлудь немедленно расплатился.

Из-за штор вынырнули обещанные красавицы в открытых платьях с воланами, оборочками и рюшечками, облепили завсегдатаев.

— Они и явились раньше, — утешительно молвил Жёлудь, пригубляя жгучий напиток.

Михан затянулся полной грудью.

— Ох, кхе-кхе, — не сдюжил он, резко выпрямился, пустил дым сразу изо рта, носа и ушей. — Какого… кха… козла. Бушь?

— Не-а, — вальяжно мотнул головой Жёлудь. — Прёт тебя, волка?

— Не… Просто не в то горло, — оправдывался молодец. — Что-то ваще не накрывает.

Спеша накуриться, пока не подошли девочки, Михан наскоро продышался и дунул ещё.

Хорошо было шабить анашу в зале ожидания роскошного борделя посреди китайского квартала в столице работорговли земли русской!

— Я моряк, прикинь! — захохотал Михан.

Глядя, как он угорает, Жёлудь и сам задавил лыбу. Моряк, так моряк. Тем более что все девочки бежали к нему. Красивая китаянка из числа не разобранных клиентами направилась было к молодому лучнику, но резко изменила курс и села рядом с сыном мясника:

— Привет, морячок, — промурлыкала она.

«Не очень тебя и хотелось», — надулся Жёлудь и тут же со мстительной радостью узрел высокую стройную азиатку с большими буферами, подмигнувшую настолько развратно, что парень немедленно поманил к себе. Призывно виляя бёдрами, с немного угловатой грацией подошла и опустилась на диван.

— Вечер! — голос у неё был с хрипотцой.

— Вечер, — Жёлудю понравилось лаконичное приветствие.

— Угостите даму выпивкой.

— Запросто, — и махнул бармену. — Брюска!

Китайчонок Ли, не заморачиваясь с расспросами, притаранил рюмаху жёлтой отравы парню и высокий стакан розового коктейля для шлюхи.

Жёлудь замялся. Он не знал, как себя вести в борделе.

— За встречу, — посмотрев в бесстыжие глаза, молодой лучник пригубил из рюмки.

— Меня зовут Бобо, — тихо сказала фея и облизнула длинным изворотливым языком край стакана.

— За знакомство…

Парочка со своего края поднялась, китаянка повела Михана за шторы. Жёлудь, испытывая изрядную зависть, махом допил, чтобы не отстать от товарища по детским играм в столь ответственном деле как забег по публичному дому.

— Пойдём в нумера, — поторопил он.

— Пускай всё сон, пускай любовь — игра, — манящий шёпот Бобо туманил разум. — Орал, анал, комбинированный способ…

За шторой оказалась узкая скрипучая лестница с шаткими перилами.

— Комбинированный способ мне нравится, — поддакнул Жёлудь, хотя не представлял, что это такое.

Портьеры наверху скрывали от посетителей в зале великое многообразие шумов. Скрип, глухие удары, стоны, визг, мяуканье, кудахтанье и даже шипение, которое многое могло бы сказать змееусту, окунали в густую атмосферу любвеобилия. Бежать от него было некуда, оставалось наслаждаться процессом, вливаясь и становясь его частью.

Вознамерившись с головой нырнуть в котёл блудного хода, Жёлудь прошёл за Бобо в свободный нумер. Затворились. Слыша за спиной шелест снимаемого платья, Жёлудь осматривался, неловко скидывая куртку. Рука распухла и с трудом выползала из рукава.

Комната феи убранством не отличалась. Квадратная кровать с бархатными петлями в изголовье застелена помятой, но чистой простынёй. Возле кровати тумбочка с загадочными приспособлениями розовых и фиолетовых расцветок, а также самые настоящие тюремные кандалы с толстыми коваными перекладинами, но браслетами, обшитыми заячьим мехом. Розги. Семихвостая плеть из мягкой кожи. А для чего могла понадобиться длинная пирамида из гладких деревянных шариков, скреплённых шнурком, молодой лучник даже боялся подумать.

— Тебе помочь, милый?

Жёлудь отвлёкся от созерцания невиданных игрушек. Он обернулся. Фигура Бобо потрясла его. Стройное тело с жёлтой матовой кожей не имело ни капли лишнего жира. Крупные, идеально круглые груди. Литой рельеф брюшного пресса. Из лобковой шерсти торчала красная елда.