Битая карта - Ариф Сапаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну-с, Геннадий Изотович, что скажете новенького? — добродушно спросил следователь, начиная новый допрос. — Надумали говорить правду или намерены запираться?
— Думай не думай, сто рублей не деньги! — ответил он несколько более развязным тоном, чем собирался. — Кому хочется клепать на самого себя? Дурных, гражданин следователь, нема…
По лицу следователя пробежала тень. Ему бы задуматься, болвану несчастному, сообразить кое-что, а он тупо наблюдал, как перебирает следователь бумажки на столе, упорно не поднимая на него глаз.
— Повторяю свой вопрос, Урядов. Значит, принадлежность к контрреволюционной организации Савинкова вы отрицаете?
— Никогда ни в каких политических организациях не состоял. И вообще, я бы хотел заявить…
— Подождите, обойдемся пока без заявлений. Стало быть, не получали вы никаких заданий и от господина Шевченко, начальника контрразведки этой организации?
— Нет, не получал.
— Ну, а полковника Павловского, Сергея Эдуардовича, приходилось вам знавать?
— Не-е-т, не знаю, — ответил Афоня чуть дрогнувшим голосом. — Впервые слышу… Клянусь, впервые слышу…
Следователь промолчал, не обратив внимания на эту маленькую заминку, и Афоня успел немного опомниться от острого приступа страха. Правда, длилось это недолго.
— Вы были предупреждены, Урядов, причем неоднократно! — Следователь впервые глянул ему в глаза, а затем протянул через стол какие-то бумаги. — Нате, читайте!
Афоня недоверчиво протянул руку, взял бумаги, начал читать. Боже, что же это такое! Названия деревень, хуторов, ограбленных кооперативов, точные даты, имена растерзанных. И всюду его фамилия — вешал Урядов, расстрелял Урядов, живых бросал в костер — Урядов. Фиолетовые строчки прыгали у него перед глазами, пальцы тряслись, и ничего с этим нельзя было поделать.
— Читайте! — строго повторил следователь, и тут Афоня понял, что все кончено. Смутные его предчувствия полностью подтверждались. Они знали. Они с первого дня знали всю его подноготную. И спасения теперь нет, такого они не прощают…
— Это не я! Это ошибка! — крикнул он дрожащим голосом. Нижняя губа у него отвисла, зубы выстукивали сумасшедшую дробь, но он не мог себя контролировать и даже не мог подумать об этом. — Меня расстреляют? Меня должны расстрелять, да?
— Нет, вас представят к награде! — рассердился следователь.
И тут Афоня совсем обезумел. Боже милостивый, боженька всемогущий и милосердный, его здесь погубят! Он обречен, он прочел свою судьбу в гневных глазах этого чекиста, и ничто не в состоянии предотвратить его конец… Но он не хочет умирать! Это ведь невозможно, чтобы его расстреляли, этого не должно быть!
— Я не хочу! Пожалейте меня, я не виноват! — кричал Афоня, ползая на коленях и все пытаясь поцеловать руку следователя. — Я не хочу-у! Я не хочу-у-у-у!
Вряд ли был резон продолжать допрос. Афоню с трудом увели в комендантскую, чтобы отпоить валерьянкой, а Александр Иванович, воспользовавшись неожиданной паузой, направился к Мессингу.
— Чувствительный, говоришь, господинчик? — рассеянно переспросил Станислав Адамович, думая совсем не об Афоне. — Слабовато у них с людишками, если присылают таких хлюпиков…
— Он не хлюпик, он по уши в крови наших людей. А теперь сидит и размазывает сопли.
— Ничего, пусть размазывает. Это полезно. Хорошенько все обмозгует, поймет свое положение. Меня, друг ситный, беспокоит другое…
— Сроки, Станислав Адамович?
— Вот именно. Не опаздываем мы с тобой?
— Черт их знает, как у них спланировано. Разговор, во всяком случае, начну с ампулы.
— Правильно! И пусть выкладывает все без дураков. Явки, связи, расстановку сил. Кстати, дорогой, какое у тебя впечатление от Демьяна Изотовича? Потянет, если будет нужда?
— Партиец, по-моему, надежный, многократно испытан в боях. Среди товарищей пользуется авторитетом, отзывы прекрасные. А вот потянет ли, сказать затрудняюсь.
— Хорошо, мы еще вернемся к этому вопросу, — заключил разговор Мессинг. — Займись своим чувствительным господинчиком. И предупреди его, стервеца, что крутежки терпеть не намерен! Не хватало еще нам канителиться с сопливыми хлюпиками.
Вскоре допрос Афони был возобновлен. И никаких предупреждений не понадобилось, дело пошло в ускоренном темпе.
Какие там предупреждения! Подобно всем трусливым людишкам, Афоня решил спасаться любой ценой. Он все расскажет — лишь бы сохранили ему жизнь. Он знает немало интересных для советской разведки вещей. Он согласен на тюрьму, на ссылку в лагеря, на что угодно согласен, только бы не расстрел.
— Обещать вам не могу и не буду, — сказал Александр Иванович, подавляя в себе естественное чувство брезгливости. — Не имею права. Меру наказания избирает суд, причем степень вашего раскаянья будет принята во внимание. А теперь давайте работать без истерик и ненужных сцен…
Дальше нужно было записывать, да посноровистей, успевая лишь уточнять наиболее важные моменты. Раскалывался Афоня с необыкновенным старанием.
Задание у него от самого Бориса Викторовича Савинкова, а с Шевченко уточнялись лишь детали. Из Варшавы он переехал в Вильно, к капитану Анатолию Николаевичу Смородинову, доверенному представителю организации. Из Вильно — в местечко Глубокое, к начальнику переправы подпоручику Бенецкому, по кличке Кубля. У Кубли получил документы, деньги, литературу и цианистый калий, а также познакомился с проводником, который служит в польской экспозитуре № 2. Зовут проводника Вацлавом, за каждый переход границы платят ему по десяти тысяч.
Границу они переходили севернее местечка Десна, по топкой болотной тропке. Едва не погибли, провалившись в ржавую трясину, но в конце концов выбрались.
Первая стоянка была на явочной квартире верстах в двенадцати от города Полоцка. Это в общем-то железнодорожная будка, стрелочницей там работает тетка Михалина, двоюродная сестра проводника. Явка, как можно думать, проверенная и безопасная, использовалась много раз. Через нее налажена и курьерская связь с людьми в России.
Содержимое капсулы, извлеченной из каблука Афони, как и предполагал Александр Иванович, оказалось «собачкой на поводке». Причем до чрезвычайности замысловатой, с хитрой перестраховкой на случай провала резидента.
Для начала Афоне было предписано раздобыть где-нибудь, желательно у петроградских букинистов, не в библиотеке, справочник «Весь Петербург» за 1908 год и по соответствующим страницам выяснить название книги, к которой привязана тайнопись.
— Страницы вам приказали выучить?
— Как «Отче наш», наизусть. Желаете убедиться? Записывайте: шестнадцатая, двадцать седьмая, тридцать девятая, сто одиннадцатая, сто шестьдесят четвертая…
Закрыв глаза, Афоня перечислил нужные страницы справочника.
— Повторите!
Афоня повторил четко, ни разу не сбившись.
— А ключ?
— Ключ простой. Девять плюс девять и так далее…
— Начиная с какой строки?
— С тринадцатой для чего-то, с несчастливой, — вздохнул Афоня. — Между прочим, идея самого Бориса Викторовича. Смеялся еще, шутил. Обожаю, говорит, поддразнивать судьбу…
Александр Иванович позвонил в библиотеку, и спустя полчаса ему доставили «Весь Петербург». Еще минут десять понадобилось на выяснение названия книги, избранной для тайнописи. Это был пятый том собрания сочинений Генриха Гейне, выпущенного в 1904 году приложением к журналу «Нива».
— Ключ к Гейне тоже заучивали? — спросил Александр Иванович.
— Нет, ключа мне не дали…
— Послушайте, Урядов, мы же условились не терять времени на бессмысленное вранье! — рассердился Александр Иванович. — Неужели вы надеетесь обмануть следствие? Приехали нелегально в Петроград, явки у вас не имеется, ключа к шифру вам не дали… Это как же прикажете понимать? Имейте в виду, всякому терпению бывает предел!
— Ей-богу, правда, гражданин начальник! — засуетился Афоня. — Решили, что рисковать нельзя, слишком дорожат своими людьми в Петрограде… А явки почему же не имеется? Явку дали. Остановиться, переночевать, если вдруг сорвется у брата… Записывайте, я скажу. Екатерининский канал, семьдесят четыре, квартира двадцать три, у генеральской вдовы Дашковой… Только явка эта временная, вроде ночлежки, а ключ к шифру мне должны вручить здесь, в Петрограде. Верней сказать, должны были…
— Когда и где?
— Вчера еще, в среду. Рандеву было назначено на Пантелеймоновской, возле паперти собора, от шести до семи вечера… Пароль: «Помолись, друг, за рабу божью Евдокию Ниловну…»
— Связной знает вас в лицо?
— Не могу сказать, возможно, и знает. На щеке у него должна быть наклейка из пластыря, косым крестиком, а в правой руке палка с медными кольцами…
— Когда следующее рандеву?
