Отчий край - Константин Седых

- Кто там? - услыхал он немного спустя голос дяди, прозвучавший растерянно и раздраженно.

- Командир Одиннадцатого полка Улыбин-младший! - озорно отрапортовал Роман и пристукнул каблуками.

- Сейчас, сейчас! Подожди минутку, - поспешно, теперь уже с явным замешательством отозвался дядя.

"Что с ним такое деется? - соображал, недоумевая, Роман, слыша за дверью его торопливую и растерянную возню, топот босых ног и грохот опрокинутого стула. - Неужели он того?.. Седина в голову, а бес в ребро".

Но Роман и не подумал уйти. Жгучее любопытство овладело им. Вез всякого угрызения совести стоял он и ждал, когда распахнется перед ним дверь и приоткроется завеса тайны над теперешней жизнью в прошлом сурового подвижника.

Наконец в замочной скважине дважды звякнул и повернулся ключ. Но дверь не распахнулась, а лишь осторожно приоткрылась. В ней появился, красный от смущения, с растрепанными волосами Василий Андреевич. Он был в накинутой наспех шинели и в каких-то смешных туфлях из овчины, похожих на бабьи чирки.

- Здорово, орел! - не глядя на Романа, угрюмо и нелюбезно буркнул он и шагнул из комнаты в коридор, поспешно прикрыв за собой дверь, в которую попытался было заглянуть весело настроенный, но все же растерявшийся от такого приема Роман. - Откуда ты взялся, как снег на голову? - ткнув его слегка кулаком в живот, сердито спросил дядя.

- Что это ты меня так встречаешь? - улыбнулся Роман. - Разве я не вовремя пришел?

- Не вовремя, брат, не вовремя. Рад тебя видеть живым-здоровым. Но извини, в комнату ко мне пока нельзя.

- Ну, прямо не узнаю тебя сегодня, старик! - продолжал посмеиваться Роман. - Уж не разводишь ли ты с кем-нибудь шуры-муры?

- Тише ты, тише! - яростно напустился на него Василий Андреевич. Перестань зубы скалить. Всяким шуткам надо знать место и меру... Давай пройдем лучше на кухню. Там я тебе все объясню, как мужчина мужчине. Ты же не маленький, должен понять, - и тут голос дяди прозвучал виновато и растерянно.

На кухне, усадив Романа на табурет, а сам усевшись на другой, он, раздражаясь все больше, спросил:

- Ну, чего ты на меня уставился, как черт на грешника? Чего, я спрашиваю тебя?

- Ничего я не уставился. Гляжу обыкновенно и жду, что ты мне скажешь, - отвечал лукаво и смиренно Роман. И это сдобренное ехидством смирение больше всего расстроило дядю.

Поборов неловкость, он положил руку на плечо Романа и строго сказал:

- Все это дело житейское. Стыдиться и краснеть тут нечего. Но черт тебя угораздил прийти в такой момент, что я в самом деле сперва не на Шутку смутился и растерялся. Ты стучишь, как бешеный, а у меня в комнате женщина. И, конечно, я занимался с ней не политграмотой. Ясно тебе?

Роман сделал удивленное лицо, потом нараспев протянул:

- Вот это да! Надо же было мне заявиться не раньше и не позже. Никогда не прощу себе этого... Может, мне лучше уйти? - улыбнулся он сочувственно и понимающе.

Василию Андреевичу его усмешка не понравилась. Она показалась ему обидной и он поспешил прикрикнуть:

- Раз пришел, сиди. Сиди и слушай, что я скажу... Это у меня не баловство какое-нибудь. Тут дело другое. Серьезное и настоящее. Мы с этой женщиной знакомы с восемнадцатого года. Сначала я на нее смотрел как на товарища, но в девятнадцатом, когда она снова пришла к нам, я понял, что она мне очень дорога. На взаимность я не надеялся и долго ничего не говорил ей о своем чувстве. Месяца два тому назад мы встретились с ней здесь, в Чите, и тогда оказалось, что все мои страхи напрасны. Она призналась, что любит меня. Об этом она мне сказала вчера. Сегодня мы уже договорились с ней, что поженимся, и она впервые осталась здесь. Одним словом. Роман, я счастлив сегодня, как самый последний дурак.

- Вот и хорошо! - устыдился за свое поведение теперь уже искренне обрадованный Роман. - Давно тебе пора жениться. От всей души поздравляю тебя. Ведь ты не старик и не урод, чтобы в холостяках ходить.

Растроганный видом дяди и своими собственными словами, Роман вдруг порывисто вскочил на ноги, обнял его:

- Дай я расцелую тебя. Походил ты в холостяках - и хватит. Походи теперь в молодоженах, а потом в отцах и в дедушках, если улыбинской закваски хватит.

- Ну, розошелся! - заворчал, добрея и успокаиваясь дядя. - Далеко загадываешь. А как ты думаешь, свадьбу делать надо?

- Свадьбу? По-нашенски, по-казачьи? По-моему, следует. Возьмем да и промчимся по читинским улицам на тройках с лентами и колокольцами. Если ты согласишься, тройки будут. Это мы живо организуем.

- Нет, этого не надо. Не то время. Но отметить как-нибудь придется. Хорошую вечеринку мы, пожалуй, закатим. Для этого наших финансов хватит. Посоветуемся с Антониной Степановной...

- Это кто она - Антонина Степановна?

- Она.

- А я ее знаю? Кто она такая?

- Я же сказал, что партизанка. По специальности фельдшер. Лечила наших раненых сначала в госпитале за границей. Хватила там горького до слез, едва от смерти ушла, как и наш Ганька. Позже работала в Богдати, пока не эвакуировалась вместе с ранеными в Амурскую область. Фамилия ее Олекминская. Она моложе меня на целых тринадцать лет.

- Вон как! - не удержался, воскликнул Роман и тут же спросил: - А красивая?

- Сейчас сам увидишь. Думаю, что мы уже можем идти в комнату.

Как только Василий Андреевич постучал в свою дверь, из комнаты донесся звонкий, взволнованно и напряженно звучавший голос:

- Да, да! Войдите...

Войдя следом за дядей в большую высокую комнату с лепным потолком, бесшабашно веселый Роман внезапно оробел и смутился. У письменного стола, держась за него откинутыми назад руками, стояла с пылающими щеками Антонина Степановна Молодая, стройная, с пышными белокурыми волосами и высокой грудью была она так хороша, что Роман невольно почувствовал ревнивую зависть к Василию Андреевичу. Это было так неожиданно и неприятно, что он тут же принялся мысленно стыдить и ругать себя.

- Это мой племянник, Антонина! - с каким-то неестественным оживлением сказал Василий Андреевич. - Прощу знакомиться.

Антонина Степановна оторвалась от стола, гордо вскинула голову, порывисто шагнула вперед. Глядя на Романа голубыми смелыми глазами, протянула ему руку.

- Здравствуйте, Роман Северьянович!

Роман молча, с серьезным лицом пожал ее маленькую, но сильную руку, не зная, как вести себя и что ей сказать. Чувство неловкости и скованности не покидало его. Василий Андреевич стоял и, слегка насупившись, поглядывал то на него, то на Антонину Степановну.

"Неужели он догадался, что я уже позавидовать ему успел? - обожгла Романа, как крапивой, тревожная мысль. - Он такой, что живо все усмотрит. Уйти бы, да неудобно сразу. Тогда они черт знает что про меня подумают".

Терзаясь и не смея с прежней простотой и естественностью взглянуть на дядю, Роман увидел в углу этажерку с книгами и направился к ней.

- Когда это ты успел столько книг завести, - спросил он, взяв и листая первую попавшуюся под руку книгу.

- Каждый день понемногу приобретаю. Надо наверстывать упущенное, пока есть хоть малейшая возможность, - ответил Василий Андреевич и тут же спросил: - Может быть, нам чай организовать? Как ты, Роман, не против?

- Нет, я чай пить не буду. Некогда мне. Завернул я к тебе на одну минутку. Хотел рассказать, что полком я откомандовал. В штабе НРА пообещали меня завтра снять. Говорят, теперь я на такую должность не гожусь. Предлагают идти учиться. Вот я и пришел посоветоваться с тобой.

- Учиться - это неплохо. Раз предлагают, надо соглашаться. А ты что, недоволен таким предложением?

- Да нет, ничего. Раз ты одобряешь, тогда совсем все в порядке.

- А сейчас ты где находишься?

- На Песчанке. Туда мне и надо побыстрей вернуться, чтобы к приезду нового командира подготовиться.

- Что же, раз такое дело, тогда поезжай и возвращайся поскорее. К тому времени Антонина совсем переберется ко мне, обзаведемся мы кой-какой домашностью и встретим тебя совсем по-другому. А то приходится тебе уезжать от родни несолоно хлебавши, - рассмеялся он и спросил: - Ты как, не обиделся за такой прием?

- Обижаться мне не за что. Простите, что прилетел я нежданно-негаданно и расстроил вам такой вечер.

От его слов Антонина Степановна покраснела, а Василий Андреевич поглядел на него с укоризной. Но тут же озабоченно сказал:

- Ты, Роман, ночью на наших улицах ходи да оглядывайся.

- А что такое?

- У нас тут почти каждую ночь убивают, грабят и раздевают. Много в городе осталось и врагов и просто бандитов.

- Ничего, у меня револьвер и шашка.

- Да ведь из-за угла могут подстрелить. Так что иди да не зевай...

Торопливо распрощавшись с молодоженами, Роман ушел. Мысли, вызванные женитьбой дяди, а также красотой и молодостью Антонины Степановны, обуревали его. Он не осуждал дядю, а был доволен, что нашел тот, наконец, себе подругу жизни. Беспокоила его разница в возрасте. "Хорошо, если окажется эта самая фельдшерица не вертихвосткой, а самостоятельной женщиной, - размышлял он. - Тогда у них жизнь получится. Сейчас она его, конечно, обожает. Как-никак, а ведь он герой гражданской войны, человек знаменитый. На таких бабы и девки до ужаса падкие. Позабавиться со всякой из них можно, а вот жизнь-то не со всякой хорошо проживешь. Тут большая любовь нужна. Если же нет ее, ничего не получится. Такая беда может случиться и с дядей. Не будет же он свою фельдшерицу взаперти держать. А она, чертовка, вон какая красивая. У нее от ухажеров отбою не будет. И всегда может найтись ухарь-удалец, который в ее глазах получше дяди окажется. Тогда будет он самый разнесчастный человек. Очень свободно может довести его эта раскрасавица до петли или пули".