Останкино 2067 - Сертаков Виталий Владимирович

Просто я хотел, чтобы они поскорее ушли и позволили мне разобраться с дверью в квартиру.

Дело в том, что на площадке было еще четыре двери, и я понятия не имел, какая из них моя. Четыре одинаковые «купейные» пластины с номерами и веселенькими ковриками.

Неблагодарная затея – совать свою руку во все опознаватели подряд. Даже ребенку известно, чем чреваты три отказа, один за другим. Автоматическая проверка главным скрином Управы, занесение в реестр неблагонадежности, проверка на психическую устойчивость. Я вернулся к лифту, встал к нему спиной и зажмурился. Помимо памяти мозга, существует ведь и память ног, сказал я себе. Ведь я достаточно долго прожил здесь…

К счастью, ноги вспомнили, и я благополучно миновал порог. Когда дверь задвинулась, несколько минут я стоял, привалившись к ней спиной изнутри, и слышал свое колотящееся сердце. Потом раздались звуки – со мной поздоровался «домовой», наполнился и включился чайник на кухне, забубнила дикторша… Разум настойчиво предлагал срочно позвонить Денису. Позвонить, пока не стало поздно и пока я не превратился в беспомощного больного амнезией, забывшего собственное имя.

Имя оставалось прежним. Это меня спасло от паники.

Дома было тихо, тепло и уютно, но это больше не был мой дом. Я стал думать, не мой ли дом за стенкой, где выпустили кровь из подруги Юханова, и пришел к отрицательному выводу. Несколько минут я ходил по квартире и трогал предметы. По стеклам барабанил дождь, на кухне весело посвистывал чайник, театр с моим появлением автоматически настроился на новости одиннадцатого канала. Здесь все было удобно и привычно, и в то же время здесь все стало чужим. Костюмы и сорочки в шкафу, все моего размера, но в половине случаев такую расцветку я не пожелал бы и врагу. Идиотская планировка, слишком много стульев, какие-то оранжевые салфетки, и пол слишком разогрет! Я отпирал ящики, перелистывал бумаги и, наконец, добрался до сейфа. Почему-то именно сейф мне особенно не хотелось открывать. В несгораемом ящике всякий нормальный человек хранит самые ценные документы, редкую разрешенную наличность и драгоценности. В моем сейфе было пусто, лишь на дне лежал магнитный ключ от какого-то автомобиля. Я сунул его в карман. Никаких документов на квартиру, «опель»; нет рабочих контрактов; даже ни одной завалящей акции.

Я был никто. Я жил здесь и не замечал, что ничем не владею. Скрин «домового» отвечал, что квартира принадлежала телеканалу, пустившему меня на постой. Я с замирающим сердцем продиктовал системе номера моего «опеля». Как выяснилось, машина стояла на балансе гаража Останкино.

Мне хотелось заорать в голос, запустить в стену вазой или опрокинуть полки с ксанкиными безделушками.

Ксана…

– Я болен ею, – сказал я и удивился слабости своего голоса.

– Ксана, – обратился я ко всем ее виртуальным адресам, – Ксана, приезжай скорее, пожалуйста, мне очень плохо.

И это было правдой. Только Ксана могла бы сейчас удержать меня на краю безличия. Потому что старая личность разрушалась, как древние фрески в курганах, попавшие на воздух, а новой памяти не возникло. Моя жена оставалась хрупким мостиком, соединяющим Януша Полонского с миром.

Как всегда, Ксана ответила не сразу. За это время четырежды звенели служебные вызовы, но я их игнорировал. Я заказал себе тосты, нашел в незнакомом баре еще одну бутылку вина и улегся в обуви на кровать.

– Что с тобой, мальчик? – спросила дражайшая супруга.

Увидев мою небритую персону в обнимку с бутылкой, да к тому же в ботинках на ее любимых простынях, моя нежная половина пошла пятнами и сказала, что с алкоголиком жить не будет. И отключилась. Это означало, что вскоре примчится с матами и воплями и устроит образцово-показательную драку.

Ксану я не забыл. Это замечательно. Я еще отхлебнул вина, сменил цвет на обоях и занялся делом. Отыскал в кладовке старую аптечку, отрезал кусок жгута, располосовал на части банное полотенце. Затем я вспомнил про оружейный сейф. Там меня тоже поджидал конфуз. Оба шокера, большой и малый, лежали в гнездах с отключенной зарядкой и без аккумуляторов. По сути дела, это было не оружие, а муляжи. Все, что у меня осталось, – это стандартный сонник и восемь патронов к нему. На верхней полочке сейфа лежали еще три обоймы, но при ближайшем рассмотрении оказались пустыми. Я нашел пассатижи и напильник, закрепил в тисочках патрон, осторожно извлек ампулу сонника и переправил ее в многоразовый инъектор. Точно такая же ампула досталась в свое время Ласкавому. Слава богу, руки и глаза мне еще не изменили.

Я проверил пистолет через компьютер. Оружие было зарегистрировано на меня, но в качестве домашнего значился совсем другой адрес. Чем-то мне этот адрес был знаком, я силился вспомнить, но так и не сумел. Самым большим казусом оказалось почти полное отсутствие ценных бумаг. У независимого и делового мужчины, проживающего в фешенебельном квартале и получающего оклад гораздо выше среднего, не имелось в сейфе ни банковских депозитов, ни акций энергетиков, ни даже дешевых бумаг хай-тека, которые валяются в карманах у каждого подростка.

Я обыскал в скрине записную книжку и нигде не встретил номера своего брокера. Как ни странно, это меня даже несколько успокоило. Такого просто не могло быть, потому что нет взрослого человека, не пользующегося услугами брокеров. Без личного финансового консультанта невозможно жить и принимать элементарные решения. Почему-то меня прежнего эти проблемы вовсе не волновали.

Это означало только одно. Номер брокера я помнил наизусть, а бумаги держал в другом месте. Возможно, что в банковской ячейке, но скорее всего – там же, где нормальное оружие и остальные личные документы.

У меня имелась другая, настоящая квартира.

Просто она имелась в ином измерении.

Я приготовил все, что нужно, собрал кое-что в сумку и уселся ждать Ксану.

Был момент, когда мне жутко не терпелось позвонить хоть кому-то, необязательно «доктору» Денису. Я заглянул в «почту», там значились два сообщения от шефа. Я чуть было не набрал Гирина, но вдруг спросил себя, а к какой из моих памятей и личностей он относится. А что, если шеф существует только в моем воображении и задуман нарочно для сценария? То есть Гирин существует в природе, но он такой же артист, как и я…

– Домовой, включи театр!

Луна не упала на землю, логотип корпорации вращался в уголке скрина, шла невесть которая по счету серия «Последнего изгоя». Моя фирма никуда не делась. Но для верности я включил скрин и запросил данные по сотрудникам. Выскочили миллионы ссылок, в том числе списки акционеров во главе с Сибиренко. Фотографии Гирина во время заседания Экспертного Совета. Праздник по случаю выпуска «Последнего изгоя». Отчет собрания акционеров за прошлый год…

Фирма существовала. Я обрадовался и сумел запихнуть в себя горячий бутерброд. Впрочем, уже минуту спустя я стал размышлять на тему: а может быть, вся контора, в которой я работаю, и прежняя служба в милиции, и даже собственное имя – тоже продукты воображения? Какая разница в таком случае, что показывает театр?

Я вышел на кухню, распахнул окно и высунул голову под моросящий дождь.

Сценарный перформер просыпается и ничего не помнит. Так оговорено в контракте, чтобы не вызывать нежелательную нагрузку на психику. Перформеру меняют внешность, квартиру и даже документы. С милицией проблем возникнуть не должно. Во-первых, сценарий длится недолго, максимум – две недели. Во-вторых, перформер по определению не может совершить ничего противоправного, на время реализации сценария актерам даже не разрешено управлять транспортными средствами и выезжать из городов в «зоны риска». Собственно, им не нужны разрешения, поверх эмоционального стрима режиссерами пишется нечто вроде операционной оболочки с набором «табу».

И, наконец, перформеру даже не приходит в голову заглянуть в собственные документы. Все его мысли и желания сосредоточены на заказчике.

…Я стоял у распахнутого окна и ловил губами последние капли. Спустя минуту купол сдвинется, и дождевая туча повиснет над соседним микрорайоном. Я специально подставил лицо дождю, чтобы Ксана ничего не заметила. Взрослые мужчины не должны плакать, особенно те, кто носит погоны.