Господи, сделай так… - Наум Ним

Но в любом случае Серега очень точненько придумал, что тогда надо было для справедливости завтрашних дней. Хорошо было это придумывать той звонкой порой, а сейчас, когда полотно жизни прогнило, изъеденное лжой, как молью, — попробуй придумать!..

Я вспомнил, как верно назвал Серега это наше нынешнее время — “время шнырей”… Такое время… Даже самые успешные и вроде бы состоявшиеся — всего лишь шныри… И позавидовать некому. Хотя совсем недавно одному старику я сильно позавидовал. Он передо мной покупал в киоске очки и просил такие, в которых удобно читать лежа.

— Что вы там такое читаете — лежа? — презрительно спросила девица в киоске.

— Жюль Верна, — радостно заулыбался старикан.

Вот бы и мне так.

А вместо Жюль Верна мне надо исполнить вырванное Мешком обещание и придумать какую-то хрень, что могла бы сделать более справедливой всю хрень вокруг… Я злился на Мешка, но чувствовал, что мне самому это надо. Не для записи в дурацкую тетрадь, которой Мешок будто бы передал свое выдуманное могущество. И не для Мешка, который тихо сходит с ума в своих выдумках. Мне самому стала интересна эта игра: можно ли вообще придумать что-то конкретное для защиты любого-каждого от беспредельного измолота властных (и всех прочих) над ним жерновов?

Что колет мою душу самой болючей несправедливостью?

Пожалуй, постоянно нацеленный на меня властный контроль. А еще год-два — и контроль станет тотальным… Большой Брат видит тебя… Братец, конечно, умом не блещет и не сильно отличается от Серегиных братков, но все рычаги унизительного контроля у него. Интернет, телефон, почта, камеры слежения — все, чем я пользуюсь в жизни, можно повернуть против меня. Детально обрабатывать всю эту бездну информации властвующим братанам, конечно, не по уму, но нацелить на любого, кто стал им поперек горла, — это запросто. При этом сами они — за черной стеной нашего неведения…

Защититься от их контроля законами или воплями о правах человека — дохлый номер. Будут кивать, соглашаться, но в каждый момент возникшей им надобности используют все системы, которые есть в наличии, и закажут в разработку еще более мощные. Это неравновесие разрывает единую ткань жизни. Так и распадаются связи времен…

Прогресс не запретить и не остановить, и, значит, могущество контроля будет только усиливаться.

А если бы все эти технологии развились так, чтобы у любого оказались в руках все те возможности, которые сейчас только во властных лапах? Пусть кто угодно может узнать, что ему угодно и о ком только угодно…

Вроде бы — неуютно… Но почему просвечивающий взгляд какого-то пети-васи хуже такого же взгляда васи-в-штатском? А ведь эти, что все в штатском, могут просвечивать нас уже сегодня… и просвечивают…

Итак, информационные системы такие совершенные, что каждый и о каждом может узнать что ему угодно. Сначала, разумеется, шок от того, что все на свете гады, сволочи, подонки, обманщики, хапуги и вообще — не очень интеллигентные люди. Но потом все более и более люди станут поворачивать глаза и уши и избирательные голоса к тем, кто почище и почестнее. Глядишь, и возникнет заново ценность репутации, честного слова, достойной жизни — все то, что сегодня втоптано в прах…

Конечно, неуютно жить, сознавая, что любой момент твоей жизни может быть освещен и выставлен на обозрение. И за какие-то моменты может стать невыносимо стыдно, но вдруг все это и так на обозрении — например, у Бога? Так что же нам станет более стыдно перед соседом, чем сейчас — перед Богом? Да и не будет никакой сосед тратить свою жизнь на изучение твоей. Он бы и сегодня мог накупить жучков и изучать — недорого… Частная жизнь частного человека если и будет кому интересна, то его близким, а с ними он как-нибудь договорится — на то они и близкие. Но вот если ты захотел пробраться во власть или чего-нибудь умное вещать и проповедовать другим, тогда — извини. Тогда — будь весь на виду, а не за черным занавесом…

А как быть с преступниками, которые в вооружении таких возможностей чего только не натворят? Стоп — это ерунда. У сыскарей возможности те же, и числом они — побольше. Наоборот, после какого-то первого всплеска вся преступность увянет — кому охота идти на заведомо провальное дело, если все просветят и до всего дознаются. Это как в открытой нараспах деревушке, где все про всех знают — там и сейчас только обычные бытовые происшествия: сдуру или по пьянке, но никакой тебе организованной преступности или иных спланированных злодейств. Вот так и будет — как в открытой любому соседскому глазу деревне…

А военные тайны? А всякие государственные секреты? Их же тоже не станет…

Но, может, это и хорошо. Пусть договариваются в открытую. При полном знании планов противника исчезнет само это понятие — противник. Придется становиться партнерами, коллегами, соседями…

А права человека? А право на частную жизнь?

Ну, это уже смешно… Можно представить, например, что где-то все люди рождаются с закрытыми веками. Так и живут со склеенными веками и не знают возможностей зрения. Все у них как-то развивается, и в том числе — права человека, защищающие частную жизнь от излишнего ощупывания гэбэшными спецами-слепцами. И вот кто-то догадался новорожденным расклеивать веки, и, конечно, вокруг сразу шум — права-человека-права-человека…

Сейчас при громких криках о правах человека все молчаливо признают безграничные возможности властного контроля и от бессилия запретить его готовы уже и оправдать. А в моем варианте будет обеспечено главное право: все знать, и в частности — о тех, кто властвует над тобой…

Мне все больше нравилась моя придумка. Четкими буквами я написал в Мешковой тетради: “Надо, чтобы информационные технологии развились до такого уровня, чтобы у каждого человека была безусловная и ничем не ограниченная возможность в любой момент и в реальном времени увидеть и услышать все, что делает любой другой человек”.

Поставил дату…

Посмеиваясь над собой, приписал Мешкову формулу: “Господи, сделай так”…

Оставалось поставить точку.

Примечания

1

Так было до денежной реформы 61-го года, и тогда стаканчик мороженого стоил 1 рубль, как и билет в кино на детский сеанс, а конец третьего класса пришелся именно на 61-й, и в эту маевку собирались гривенники.