Победитель остается один - Пауло Коэльо

— А что там было написано? — раздается первый вопрос.

Комиссар объясняет, что эти сведения в интересах следствия пока не разглашаются. Савуа постепенно понимает, куда он ведет пресс-конференцию, и проникается все большим восхищением: нет, этот человек, безусловно, вполне соответствует занимаемой должности.

— Может, может. Все может быть. С вашего позволения, господа… Нам пора вернуться к своим обязанностям.

Он садится в полицейскую машину, и взвыв сиреной, она срывается с места. Савуа, гордясь комиссаром, направляется к своей. Просто прелесть! Уже совсем скоро в эфир выйдут сенсационные новости: «Следствие полагает, что великий актер был убит из ревности».

Ничто не сможет заменить интерес, который вызовет это сообщение. Звезда сияла так ярко, что все прочие преступления останутся незамеченными. Кому есть дело до бедной девочки, которую утром нашли мертвой на набережной? Или до кинопродюсера с выкрашенными под цвет красного дерева волосами, скончавшегося от сердечного приступа днем? Кого занимает убийство — не исключено, что тоже на почве ревности — совершенное на пирсе, где почти не бывает людей, вдали от фестивального бурления, если ни жертва, ни преступник никому не известны и никогда не оказывались в центре внимания? Подобное происходит каждый день, заслуживает беглого упоминания в восьмичасовом выпуске новостей и мгновенно забывается, если только…

…если только это не — мировая Звезда! Конверт! Записка таинственного содержания!

Савуа тоже включает сирену, но едет в сторону, противоположную управлению. Чтобы не вызывать подозрений, он выходит в эфир на волне комиссара:

— Поздравляю!

Комиссар тоже горд собой. Да, удалось выиграть время — несколько часов, а может быть, и дней — хотя оба они знают: по Каннам разгуливает серийный убийца, действующий изощренными средствами, — начинающий седеть мужчина, лет сорока, в совершенстве владеющий искусством умерщвления людей. Может быть, он уже пресытился содеянным, а может быть, улучив момент, нападет снова.

— Разошлите агентов по всем мероприятиям, — отдает распоряжения комиссар. — Пусть ищут людей, подходящих под это описание. Найдут — пусть держат под наблюдением и запрашивают подкрепление… В штатском, разумеется, и одеты сообразно обстоятельствам и принятому дресс-коду. Повторяю, всюду, где сегодня вечером в Каннах что-либо устраивается, должны быть наши люди… Даже если придется задействовать дорожную полицию.

Савуа незамедлительно исполняет приказ. В эту минуту по мобильному телефону сотрудник Европола сообщает, что результаты экспертизы в лучшем случае можно будет прислать не раньше, чем через три рабочих дня.

— Пожалуйста, продублируйте ваше сообщение по почте. Я не желаю отвечать, если здесь опять что-нибудь произойдет…

Усмехнувшись про себя, он просит переслать копию и «человеку из посольства» — теперь это не имеет никакого значения. Подлетев к отелю «Martinez», резко тормозит у самых дверей, перекрывая выезд, а на протесты швейцара показывает свой жетон, швыряет ключи: «Припаркуйте!» — и вбегает в холл.

На втором этаже, в небольшой гостиной под присмотром полицейского стоят девушка — дежурный администратор и официант.

— Сколько мы здесь будем находиться? — спрашивает девушка.

Не обращая на нее внимания, он поворачивается к официанту:

— Итак, вы уверены, что видели в выпуске новостей ту самую женщину, которую обслуживали сегодня днем?

— Почти уверен… На фотографии она выглядит моложе, и волосы обесцвечены… Но я привык запоминать клиентов в лицо на тот случай, если кто вздумает уйти, не расплатившись.

— И уверены, что она сидела с постояльцем, зарезервировавшим столик?

— Вот в этом уж точно можете не сомневаться. Я его запомнил — лет сорока, красивый, волосы седеющие…

Сердце Савуа бьется так, словно вот-вот выскочит.

— Проведите меня в его номер, — говорит он, оборачиваясь к администратору и полицейскому.

— А у вас есть ордер на обыск? Нервы инспектора сдают:

— НЕТ! Я не бумажки перебираю! Знаете ли вы, мадемуазель, от чего больше всего страдает наша страна?! От того, что все слишком послушны! И не только наша страна, но и весь мир! Разве вы не покоритесь, если вашего сына погонят на войну? Разве он сам не подчинится беспрекословно? То-то и оно! А раз так, извольте проводить меня в номер, иначе я вас арестую как сообщницу!

Похоже, он ее напугал. Вместе с полицейским они направляются к лифту, который с остановками на каждом этаже идет сверху. А ведь от скорости их действий зависит, быть может, человеческая жизнь.

Савуа решает подниматься по лестнице. Администратор жалуется, что она на высоких каблуках, инспектор приказывает разуться и следовать за ними. Они бегут по мраморным ступенькам, хватаясь за бронзовые перила, чтобы не упасть, пролетая мимо элегантных площадок у лифтов, где постояльцы, ожидающие лифта, с недоумением взирают на босую женщину и полицейского — что он делает в отеле? Куда несется опрометью? Что-нибудь случилось? А если случилось, то почему не подняться к месту происшествия на лифте — ведь так выйдет быстрее?! И бормочут себе под нос: Каннский кинофестиваль теряет престиж, в здешних отелях теперь готовы принять кого попало, и полиция врывается сюда, как в дом терпимости. Надо будет непременно пожаловаться администрации…

Они не знают, что администрация-то и бежит сейчас босиком по лестнице.

И вот наконец троица — у дверей апартаментов, где живет убийца. В это время появляется сотрудник службы безопасности, присланный снизу узнать, что происходит. Он узнает администратора, спрашивает, в чем дело и не требуется ли его помощь.

Савуа, жестом показывая — говори тише, кивает: да, требуется. Оружие при себе? Охранник разводит руками.

— Ну ладно, в любом случае будьте рядом.

Они переговариваются шепотом. Администратор должна будет по знаку инспектора постучать в дверь. Трое мужчин прижимаются к стене. Савуа достает пистолет. Полицейский делает то же самое. На стук никто не отзывается.

— Должно быть, вышел.

Савуа просит ее открыть дверь своим ключом. Она объясняет, что не взяла его с собой, а если бы даже и взяла — то без разрешения управляющего все равно открыть не имеет права.

Савуа проявляет неожиданную уступчивость:

— Ладно, неважно… Я сейчас спущусь в подвал, откуда ведется видеонаблюдение. Рано или поздно он вернется, и я не хочу отказать себе в удовольствии первым допросить его.

— На ресепшене есть ксерокопия его паспорта и номер кредитной карты. А почему вас так интересует этот человек?

— Это тоже неважно.

9:02 РМ

В получасе езды от Канн, в другом государстве, где, впрочем, говорят на том же языке и используют ту же денежную единицу, но где совершенно иное политическое устройство — страной, как в стародавние времена, правит князь — сидит за компьютером человек. Пятнадцать минут назад пришел мейл с сообщением о гибели одного знаменитого артиста, и это привлекло его внимание.

Моррис разглядывает фотографию жертвы: имя этого человека решительно ничего ему не говорит — в кино он не бывал сто лет. Но, вероятно, и впрямь знаменитость, если новостной портал придает этому событию такое значение.

Он уже давно на пенсии, но подобные дела интересуют его как трудная шахматная задача, в решении которых он не знает себе равных. Речь тут не о служебном успехе, не о карьере, но исключительно о самоуважении.

У него есть свои незыблемые правила, которым он с удовольствием следовал, служа в Скотланд-Ярде: рассматривать все версии, начиная с самых немыслимых и неправдоподобных, благо это дает простор уму. На томительно-скучных рабочих совещаниях он любил шокировать коллег такими, к примеру, заявлениями: «Все, что вы знаете, есть результат опыта, накопленного за годы службы. Но прошлые решения и годятся только для прошлых задач. Если хотите творческого прорыва — позабудьте на время о своем богатом опыте!»

Матерые сыщики делали вид, что записывают, молодые взирали на него с изумлением, и совещание катилось дальше так, словно эти слова никогда и не звучали. Но он-то знал: его посыл услышан и воспринят, и уже очень скоро — разумеется, не упоминая с благодарностью его имени, — начальники примутся требовать от подчиненных свежих идей, нетрадиционного подхода.

…Он распечатывает досье, присланные каннской полицией, хотя обычно старается не изводить бумагу, чтобы не попасть в «серийные убийцы лесов», но иногда без этого не обойтись.

И начинает изучать modusoperandi, то есть манеру преступника — время суток (в данном случае он убивает и утром, и днем, и вечером), орудие убийства (руки, яд, стилет), тип жертвы (здесь — и мужчины, и женщины разного возраста), физический контакт (в двух случаях он наличествует, в двух других — отсутствует), реакция жертвы (сопротивления не оказывал никто).