Путинбург - Дмитрий Николаевич Запольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом за свою телевизионную карьеру я провел с Жириновским десятка три передач. Это всегда было шоу. Зрители обожали подобные программы. Мы напивались с Владимиром Вольфовичем в прямом эфире. Записывали интервью на борту яхты, в машине, в поезде, даже в гей-клубе «69»[439]. Тогда технологи ЛДПР хотели привлечь голоса ЛГБТ на выборах в Думу. Жириновский давал интервью в компании мальчиков-проституток. И когда сказал все, что могло пойти в эфир, вдруг обратился к одному из геев:
— Отсосешь?
Все ошалели. Жириновский сказал мне:
— А чего такого? Сладенький же! Где тут чилаут[440]?
И реально пошел с ним в ВИП-зону, на ходу обернувшись к оператору:
— Чего камеру выключил, ты снимай, снимай! А то скажут, что я натурал!
И действительно, через пятнадцать минут вышел очень жизнерадостный. Я стал убеждать его, что это не стоит показывать в эфире. Но не убедил и что-то такое краешком показал: жест, когда вождь ЛДПР смачно держит мальчонку за попу. Показал со спины, так как юноша был явно на грани возраста согласия[441]. Честно говоря, мне совершенно безразлична сексуальная ориентация Жириновского, как, впрочем, и всех остальных жителей этой планеты. Я рассказываю этот случай совершенно с другой целью: если бы у вождя ЛДПР была бы возможность совокупиться с лошадью и это можно было бы показать по телевизору и добавить интереса к его персоне, он бы сам предложил такой сюжет. Он действительно без комплексов и без затей. Есть только одна личность на этом свете, к которой он испытывает искреннее неподдельное влечение, — это он сам.
— Дайте мне телевидение на месяц, и я стану президентом, — говорил мне как-то Жириновский в конце девяностых. — Мне никаких этих политтехнологов не надо. Мне нужен ящик[442], ящик и еще раз ящик! А если я стану президентом, я запрещу телевизоры на фиг! Народ работать должен, а не смотреть всякую херню. Или сделаю один канал, где будут показывать только партию ЛДПР. Вот как раньше было? Все смотрели партийные съезды, и вся страна работала. Просрал Мишка[443] державу! А почему? Потому что пустил в телевизор всяких залуп конских и хуил бычьих. А надо было…
Он в жизни совсем не такой, как в ящике. Медлительный, грузный, как с тяжелого похмелья. Говорит медленно. Всегда расслаблен — галстук распущен, рубашка расстегнута. Жестов нет, двигается лениво, замедленно, как рыба в ночном море. Почти спит. И всегда спит в машине, пока никто не видит. Старый усталый пенсионер, придавленный своим образом, как квашеная капуста гантелей в эмалированном ведре. Но концентрируется мгновенно. Пару раз я видел, как глотает перед эфиром колесо[444] и сразу после эфира мгновенно расплывается в кресле. Как питание выключили. Батареек у него нет, он от сети.
Телевидение — штука дорогостоящая. Это сейчас канал на YouTube ничего не требует, а студию можно сляпать почти из ничего, HD-камера стоит какие-то копейки, а не те лютые десятки тысяч долларов, которые в середине девяностых стоил цифровой Betacam. Однажды мой тогдашний продюсер договорился с Жириновским, что мы будем гонять рекламу ЛДПР в программе. Естественно, не бесплатно. Приехали два полковника с пухлым портфелем. Привезли деньги. Попросили расписку. Мой коммерческий директор написал. Но полковники предложили гешефт: даем пару тысяч сверху, а вы даете расписку на сумму в два раза больше. Коммерческий через месяц переезжал на ПМЖ в Германию по еврейской линии, ему было пофиг. Он распечатал бланк, указал требуемую сумму и поставил печать. Через день продюсер ночью приехал в офис телекомпании с компьютерщиком и нашел файл с распиской. Это была подстава. Так до сих пор я не понял, чья именно: Жириновского, продюсера, полковников или будущего эмигранта, ныне успешного раввина в мюнхенской синагоге. Факт в том, что мы поссорились с продюсером и я попросил одноклассника Руслана Коляка организовать мне встречу с Жириновским без лишних свидетелей и ЧУЖИХ прослушек.
Мы встретились в ресторане «Петербург» на Грибоедова. Был Коляк, Глущенко и Вольфович. (Потом в книге «Бандитский Петербург» была фотография этой встречи. К счастью, меня отрезали. Не знаю кто — рубоповцы, которые слили эти фотки, или сам Андрей[445]. В любом случае спасибо.) Я изложил ситуацию, потому что подставы в предвыборных расчетах вообще не практикуются. Жириновский сказал:
— Считай, что я тебе должен эти деньги. Не расстраивайся, мы разберемся.
Ну ладно, какие проблемы. Через месяц ко мне на студию приехал Шутов:
— Возьми Жирика в эфир.
— Деньги в кассу — культура в массу, он меня вогнал в непонятное, пусть ищет другую площадку.
Шутов поехал к Михо. Мне было рекомендовано «помочь Титычу[446]», то есть все-таки провести прямой эфир с вождем ЛДПР. Та передача запомнилась не только непонятками с рекламой. Жириновский приехал чуть раньше, гримерша накрасила быстро, до эфира было минут десять. Вождь позвал охранника:
— Сигару!
Телохранитель принес портфель, Жириновский достал две роскошные коибы[447] спецсерии.
— Фидель[448] прислал. Будешь?
Мы раскурили черчилли[449], откусив кончики. Но время неумолимо приближалось к девяти тридцати, и нужно было нести свои тушки в душную студию прямого интерактивного эфира. Мы положили недокуренные сигары в тубусы[450] и кинули в ведро. После программы в гримерке, Жириновский, смывая грим, спросил меня код замка на моем кабинете: пусть охранник возьмет пальто и портфель. Ну пусть возьмет. Я назвал код. Вождь что-то шепнул помощнику. Потом, уходя, Жириновский сказал:
— Все по чесноку, я тебе денег должен, помню. Но у нас сейчас трудное время. Я тебе пришлю удостоверение помощника. Оно стоит двадцать тысяч долларов! Ты еще и наварился. Дай фотку три на четыре.
Я посмеялся. Проводил гостя, зашел в кабинет и вспомнил про недокуренную сигару. Конечно, остывшую сигару раскуривать не комильфо, но тут подарок Фиделя, эксклюзив, все дела. Глянул в ведро, а тубусов-то и нет. Оказывается, Жириновский попросил телохранителя забрать сигары из ведра. Обе. Глубокий эконом, чего уж там…
Удостоверение он мне и вправду прислал. Один раз я даже его показал гаишникам в Псковской области, остановившим меня за превышение скорости. Они выпрямились, как часовые у Мавзолея в годы моей пурпурной юности, стояли
