Погадай на дальнюю дорогу - Анастасия Дробина

– Любила все-таки? – попытался усмехнуться он.

Остро, как никогда в жизни, болело сердце. И даже голос жены слышался будто издалека:

– Вот глупый... И любила, и люблю. Что это тебе в голову пришло?

Илья, не ответив, уткнулся в ее колени. Долго сидел так и, когда встревоженная Настя уже наклонилась к нему, вдруг резко вскочил и опрокинул ее на постель.

– Илья! Господи! Илья! Ты с ума сошел! Нет, видали вы, люди добрые, – устал он! – испуганно отбивалась Настя. – Да успокойся ты, жеребец, что ж тебя под утро разобрало? Дети вот-вот проснутся! Отстань, сдурел совсем! Опять к осени с пузом буду, цыгане со смеху умрут!

– Ты мне жена! – прорычал Илья, с размаху валясь рядом с ней. – Забыла?! Напомню сейчас! Будет пузо – будешь рожать! Это тебе не романсы распевать!

– Бог ты мой... – рассмеялась Настя.

Сбрасывая рубаху, Илья едва успел дунуть на свечу, и комната погрузилась во мрак.

Глава 10

– Дадо, бога ради! Дадо, вставай! Да проснись же!

– Что такое? – Илья сел на кровати.

Комнату заливало солнце, от ночного дождя не было и следа. Кинув взгляд на ходики, он убедился, что уже три часа дня. В дверях комнаты стояла перепуганная Дашка.

– Чайори, что случилось? – Илья сообразил, что, раз уж Дашка ворвалась в спальню родителей, происходит что-то из ряда вон.

– Отец, быстрей, они друг друга поубивают! – Эти слова Дашка прокричала уже с лестницы.

Перепугавшись, что она свалится со страха, Илья наспех оделся и побежал за дочерью.

Панорама открывалась следующая: во дворе, перед крыльцом, поднимая брызги грязи и дождевой воды, катались, вцепившись друг в друга, Гришка и Федька Трофимов. Дашка кричала «Спасите!», из окон высовывались головы цыган, а на прислоненной к стене дома лестнице, обхватив колени руками, сидела безмятежная, как статуя, Маргитка. С одного взгляда Илья понял, что весь сыр-бор из за нее.

– Эй, пшалэ, [49]Гришку бьют! – раздалось из-за дома. Оглянувшись, Илья увидел, что через двор с грозными воплями и лопатой наперевес несется его Илюшка, а за ним, крича и толкаясь, вся ватага братьев вместе с пятилетним Ванькой, подтягивающим на ходу штаны. Не успел Илья остановить их, как сверху грянуло: «Гриха, я сейчас!» и из окна второго этажа во двор низвергся Яшка. Он с ходу кинулся в кучу-малу, и по двору покатился комок из сцепившихся мальчишек. Вдобавок из-за забора послышалось: «Федька, держись!» – и Илья понял, что сейчас на поле битвы примчатся все одиннадцать Трофимовых с мамашей во главе. Встречаться в бою со Стешкой Илье вовсе не улыбалось, и он, набрав воздуху, рявкнул на весь двор:

– Эй, авэла, чаворалэ! [50]Хватит!

Орущий клубок тут же распался. Младших сыновей при виде сердитого отца как ветром сдуло, только Илюшкина лопата валялась в растоптанной луже. На крыльце всхлипывала Дашка. На земле остались сидеть Яшка, Гришка и размазывающий по физиономии кровь Федька.

– Очумели?! – заорал на них Илья. – Мне ремень взять или что? Девок перепугали до смерти!

– Извини, Илья Григорьич, – сдержанно ответил Яшка, вставая на ноги. – Не заметил тебя. – И тут же, едва переведя дыхание, гаркнул на Маргитку: – Из-за тебя опять, оторва?! Косы выдеру!

Он и в самом деле размахнулся дать сестре подзатыльник, но та, оскалившись, зашипела ему в лицо так, что Яшка отпрянул.

– Тьфу... кошка подзаборная. Пошла вон отсюда!

Маргитка презрительно фыркнула, слезла с лестницы и пошла через двор к калитке. Она уже прошла мимо Ильи, не взглянув на него, когда он не выдержал:

– Рада, чертова кукла?

Маргитка обернулась. Без улыбки, зло спросила:

– Что же мне – повеситься пойти? Извини, морэ, некогда.

Только сейчас Илья заметил, что девчонка одета по-уличному: серое платье, жакет, шляпа, сумочка.

– Куда тебя черти несут?

– Тебе что за дело? – отрезала она и быстро вышла за калитку.

Илья шагнул было за ней, но, поймав недоумевающий взгляд Яшки, поспешно вернулся. Федька Трофимов тем временем успел смыться через забор в свои владения, и Гришка сидел на земле один. Вокруг него вертелась Дашка с мокрым полотенцем. Глядя на них, Илья вдруг вспомнил, что сегодня вечером Дашка впервые собиралась выступить в ресторане с новым романсом и Гришка должен был аккомпанировать ей. Нашел время морду разбивать, чертов сын!

– Целый? – свирепо спросил Илья, подходя к Гришке. – Или добавить тебе? Кто первый начал?

«Добавить» он пригрозил для порядка: видно было, что Гришке и так досталось. Физиономия сына была разбита в кровь, левый глаз заплывал, на скуле красовалась огромная ссадина. Вытирая красную струйку в углу рта, он хмуро сказал:

– Я начал.

– Выпорю! – пообещал Илья, в глубине души чувствуя некоторое уважение к сыну: Федька Трофимов был на голову его выше и на три года старше.

– Из-за нее? – кивнул он на незакрытую калитку.

Гришка покраснел так, что это было заметно даже под слоем грязи. Хрипло сказал:

– Кто ее потаскухой назовет – убью.

– Так ведь, чаво, может, и верно? – глядя в сторону, сказал Илья. – Вот куда она сейчас умотала? И где вчера была? Знаешь ты? Нет? То-то и оно.

Гришка тяжело дышал, смотрел в землю. Помедлив, Илья продолжил:

– Мать говорила – ты ее сватать хочешь?

Гришка кивнул.

– Мне такая невестка не нужна. – Илья помолчал. – Хочешь – уговаривай ее и убегайте вместе. Только мне после этого на глаза не показывайся.

На разбитой скуле Гришки шевельнулся желвак, и Илья понял, что разговор о бегстве у него с девчонкой уже был. И понятно, куда она его послала...

– Слышишь ты меня?

– Слышу, – не поднимая глаз, сказал Гришка.

Благодаря бога, что сын не смотрит на него, Илья встал, пошел в дом. На душе было отвратительно.

В сенях его остановила расстроенная Дашка:

– Отец, как же нам быть теперь? Я думала, Гришка со мной по столикам ходить будет, а как же ему с таким лицом...

– А что я могу теперь поделать?

– Может... может, ты мне сыграешь? Это совсем просто, ты этот романс знаешь. Там всего семь аккордов! Пожалуйста!

Минуту Илья смотрел в заплаканное лицо дочери. Затем, стараясь, чтобы в голосе не проскользнула радость, сказал:

– Убиться мне с вами. Идем попробуем.

Глядя прямо перед собой и прижимая к груди сумочку, Маргитка шла по Солянке. Она старалась идти быстро, но ноги сами собой замедляли шаг: это была последняя улица перед Хитровым рынком – самым гиблым местом Москвы. Обширную площадь Хитровки занимали ночлежки, кабаки и доходные дома, забитые оборванцами всех мастей. По залитым помоями переулкам болтались проститутки от семи до семидесяти лет, ползали нищие с полуголыми увечными детьми, орали торговки требухой и «рванинкой», собирающейся в трактирных отбросах. Ближе к вечеру появлялась хитровская аристократия – воры. Здесь обитали и «портяночники», не гнушавшиеся раздеть своего же брата нищего, и «фортачи», промышляющие по окнам, и «поездушники», на ходу вырывающие сумки и саквояжи у благонамеренных граждан, и самый решительный элемент – «деловые ребята», у которых водились и ножи, и револьверы. Хитровка была воровским царством, куда обычный москвич и в мыслях не держал зайти даже средь бела дня. Будочники, «державшие» Хитров рынок, были «своими в доску» и «деловых» без лишней надобности не беспокоили, а воры, в свою очередь, не трогали их. В трактирах Хитровки можно было отыскать и беглых каторжников, но искать никому не хотелось: даже полиция не рисковала соваться в «Пересыльный» или «Сибирь». Самым отчаянным местом считался трактир под неофициальным названием «Каторга», где продавали выпивку, держали притон, скупали краденое и прятали беглых. Именно там назначил Маргитке встречу Сенька Паровоз.